Как нам обустроить науку
Член клуба «Сноб», наш IT-гуру Степан Пачиков недавно описал в своем блоге, как роботы оживят российскую науку (воображение рисует когорты боевых киборгов, которые наводят порядок в РАН, но все проще). Робототехника, говорит Пачиков, — это такой «паровоз», который вытянет за собой и остальное. Спрашивается, чем паровоз из роботов по большому счету лучше нанотехнологий? Наш подписчик, глава ГосНИИгенетики Михаил Бебуров решительно заявил, что «оба хуже»: инновации не наука, а наука бывает только фундаментальной. Нельзя ли тогда вообще без «паровозов», раз сами они штука вспомогательная?
В западной литературе давно разошлось понятие Mode 2 — «Режим Два». Знаменитая книга 1994 года The New Production of Knowledge («Новое производство знания») называет так ситуацию, когда вся научная жизнь выстраивается вокруг больших проектов. Ученые разных специальностей собираются вместе, чтобы решить масштабную задачу, сформулированную за стенами университетов, и все время держат в голове конкретную цель. Нам со школы привычней «Режим Один»: у физиков свои задачи, у химиков свои, и все они находятся в свободном научном поиске. Бородатые профессора с ретортами в руках трудятся в узком кругу учеников и сами решают, чем им заняться. А конечная цель — нечто расплывчатое в духе «познания Вселенной» или «прогресса цивилизации».
Авторы книги, профессор-теорфизик из университета Манчестера Майкл Гиббонс и его единомышленники из Беркли, отсчитывают историю «Режима Два» еще со времен разработки первой атомной бомбы в США: задача объединила физиков, химиков, математиков и даже биологов, изучавших воздействие радиации на организм. Тут Mode 2 и продемонстрировал всю свою мощь вместе со «скрытыми возможностями»: побочными продуктами стали компьютеры и атомная энергетика (которые, наверное, куда полезней человечеству, чем сама бомба).
Потом была лунная гонка, закончившаяся триумфальной пробежкой Нила Армстронга между кратерами (побочные продукты — масса новых материалов и научных инструментов). Теперь борьба с изменением климата и альтернативная энергетика. Поэтому большинство научных новостей, с которыми мы сталкиваемся, — это отдельные промежуточные результаты именно таких глобальных проектов ценой в миллиарды, а вовсе не восторженные рапорты об автономных открытиях одиночек.
Вся наука от такого деления на проекты-континенты вместо островков-лабораторий становится предельно прозрачной. Однажды мне даже захотелось сочинить инструкцию для любопытных «Как по заголовку научной новости угадывать все подробности» — от места работы ньюсмейкеров до стоимости исследования. «Повторили Большой взрыв в лаборатории» — читай, разобрали очередную порцию данных коллайдера, либо RHIC, либо «Тэватрона». (Коллайдеры — вещь дорогая, их можно пересчитать по пальцам, и работу каждого обеспечивают десятки тысяч человек. Никаких других лабораторий, где «воспроизводят Большой взрыв», быть просто не может). «Увидели юность Солнечной системы» — читай, нашли очередной газопылевой диск на фотографии космического телескопа «Хаббл» в рамках проекта NASA по поиску экзопланет.
Важное наблюдение. О событиях в науке «Режима Два» приходится говорить на старом языке, навязанном эпохой все тех же профессоров-харизматиков с ретортами. Реторт больше нет, а язык остался. Ключевые слова в разговоре про науку — это «изобретение» и «открытие». Кто-то из именитых физиков заметил, что главным изобретением XIX века была сама идея «изобретения». Ученый в пыльной лаборатории сварил краситель индиго — и год спустя фабрики начинают выдавать квадратные километры крашеной ткани. Изобрели аспирин — и миллиарды вылечились, а фармацевтические компании заработали свои миллионы. И это старое представление о природе инноваций: открыли — внедрили — понеслось.
Так вот, ни открытий, ни изобретений в привычном смысле «Режим Два» не предусматривает. И тем более тут нет места первооткрывателям и изобретателям. К решению огромной задачи, щедро оплаченной заранее, не приближаются беспорядочными рывками. На Большом адронном коллайдере нельзя «вдруг» обнаружить бозон Хиггса — когда его найдут, это будет давно предсказанным результатом долгой и спланированной работы. Климат нельзя исправить «вдруг» с помощью одного чудо-прибора. Побеждает коллективный безымянный труд, поэтому Нобелевскому комитету с каждым годом все трудней обойтись тройкой лауреатов (вспомните свежую историю с «забытым» Оловниковым и еще десятком претендентов). Паровоз везет тысячу человек, и нельзя сказать, кто пришел к финишу первым.
«Режим Два» прижился в СССР еще в 70-х: вспомним ключевые слова «оборонка» и «ящики». Сотни институтов без вывески сообща трудились над каким-нибудь «Бураном»: эксперты по квантовой физике молекул улучшали заливку криотоплива в баки, знатоки небесной механики рассчитывали траекторию полета, химики готовили термостойкие иллюминаторы, а тысячи «научных администраторов» дирижировали всем оркестром. Но ничего сногсшибательного, в духе микросхем или компьютеров, на свет так и не появилось. Мешала как минимум секретность, которую на всякий случай распространяли на все мало-мальски значимые результаты: это означало, что новые технологии не пойдут в тираж и широкой публики не коснутся (поэтому, кстати, в 90-е и пользовалась такой популярностью реклама «кремлевских таблеток для космонавтов из секретных НИИ»). Во-вторых, секретное не выносится на обсуждение, ни с чем не конкурирует и не подлежит критике, а в открытом обществе через «мясорубку отбора» проходит любой важный результат — вспомним хотя бы недавний «климатгейт».
Нынешняя РАН — прямая наследница брежневской «сверхсекретной» науки, которая быстро забыла, как делать открытия, но так толком и не научилась доводить проекты до конца. Фундаментальное ушло, прикладное не прижилось. Осталось, похоже, только ощущение, что цели ставят посторонние, а призвание ученых — выполнять приказы начальства.
Российские нанотехнологии — попытка задним числом объединить брежневские «ящики» под новой вывеской. Никакого «большого заказа» от партии и правительства в этой затее нет: по сути, чиновники решили просто провести перекличку: кто еще способен откликнуться на руководящие указания? Брежневскую РАН попросили позаниматься хоть какой-нибудь наукой, не ставя четкой цели. От «Режима Два» здесь только то, что ставят ему в упрек, — безликость и главенство администраторов.
Что парадоксально, главные оппоненты такого порядка вещей, в том числе западные светила родом из России или «возвращенцы», — выходцы из сталинских научных школ. Об этом — в следующей колонке.