Клайматгейт отменяется

Напомним: хакнутая в ноябре переписка шла между британскими и американскими коллегами; расследование, результаты которого были обнародованы на прошлой неделе, это внутреннее расследование американской стороны: Университета штата Пенсильвания, в котором работает климатолог Майкл Манн — американец, попавший под обвинения. Подробный отчет комиссии можно прочитать тут, но суть проста: не виновен ни по одному из пунктов.

Позвольте, скажет скептик: естественно, что университет покрывает своих же ученых. Это полезный скепсис, но научным миром правит скепсис еще более глубокий — на нем базируется идеология всех академических институций, и вот как это работает.

Научная среда — остро конкурентная, состязание идет за частные и государственные деньги, за рейтинг открытий, выраженный через рейтинг публикаций. В рамках каждого из состязаний любое телодвижение проходит многочленную независимую экспертизу, которую осуществляют люди, кровно заинтересованные в том, чтобы выбросить тебя из лодки. У университета в этой ситуации одна задача — восстановить свою репутацию. Если это можно сделать ценой растерзания ученого — это самый простой и надежный путь. Более того, поскольку начать расследование можно, лишь официально обвинив человека в нарушениях (с этими обвинениями комиссия и обратилась к Майклу Манну 29 ноября), — отрицательный результат отчасти говорит, что расследование начато напрасно — то есть говорит против университета. И, главное, оставляя Манна в «живых», вы получаете риск, что одна из дюжины других комиссий — или любая научная группа где-то в другой стране — найдет-таки способ свалить все на вашего деятеля, и тогда уже отмыться будет крайне трудно. Если университет покроет ученого, но возникнут сомнения в качестве расследования — это гарантированно всплывет и скажется на жизни заведения самым болезненным образом.

Вообще, случаи фальсификации в большой науке известны; их примеры — показательны и своей редкостью (эта редкость показывает, насколько мировая система рецензирования устойчива к злоупотреблениям), и своей изолированностью (обычно фальсификатор — это ученый или конкретная лаборатория, большего размера группы не могут сговориться). Самый яркий пример — случай корейского генетика Хван У Сука, который подделывал результаты опытов. Как только это выявилось — никто его покрывать не стал. Ни журналы (статьи повыкидывали), ни коллеги, ни университет, ни государство. Последнее никак не успокоится: три месяца назад его просто посадили в тюрьму.

Наука о климате — не междусобойчик из пяти научных групп. Это огромная область, и за два месяца у всего мира была возможность прочитать письма и распять виновных. Этого не произошло. Не отозваны статьи из Nature, сделанные на основе данных этой группы, а ведь журнал был бы в этом тоже кровно заинтересован: retractions случаются нередко, и происходят по малейшему сигналу о неточностях. Не выступили рецензенты, коллеги, конкуренты со всего мира.

Нам предстоит услышать результаты трех британских комиссий (университетской, общественной, правительственной — все должны отчитаться в марте 2010-го), но суть дела, после того как письма прочитала комиссия из Университета штата Пенсильвания, стала окончательно ясна — для тех из нас, у кого не было времени прочесть письма самому. У публики остается два варианта. Первый — поверить этой комиссии и успокоиться. Второй — считать, что весь мир большой науки, с его сотнями институтов, лабораторий, научных журналов — может быть, как раковой опухолью, опутан круговой порукой. На последней позиции будет оставаться крупная когорта обывателей — какие бы доказательства ни были представлены. И дело не только в стремлении мерить все привычными категориями (например, считая, что мировая наука может быть устроена как российское государство или как крупная корпорация). Если бы этого скандала не было — его надо было бы придумать.

Дело в том, что конкретная научная область — климатология — слишком глубоко проникла в жизнь обычных людей. Все более ужесточаемые климатические законы неминуемо вводят в ценообразование для разных товаров карбоновые отчисления, карбоновые налоги. Активисты, зеленые политики — все давят на обывателя, меняя его образ жизни. То лампочки запрещают, то подвергают анафеме продукты, привозимые издалека (карбоновые мили). И все это базируется на абстрактном расчете, на моделях. Людям же трудно принять близко к сердцу даже такую простую статистику, как статистика по пассивному курению и по ремням безопасности — коллективное бессознательное не любит и не умеет складывать два и два. Отсюда — неминуемое напряжение, которое копится в умах и сердцах.

Идея, что все это — результат великого заговора, слишком соблазнительна, поэтому останется в культуре надолго.

Пожалуйста, напишите в комментариях, что вы обо всем этом думаете — а под катом вы можете найти два бонуса: FAQ о клайматгейте от Евгения Кандиано (клянусь, она никак не связана со злосчастными британскими учеными) и разбор отчета дисциплинарной комиссии.

В.: Если анализ писем докажет фальсификацию — это изменит наши представления о климате?

О.: Нет. Можно подделать обсчеты из одной научной группы. Но представления о глобальном потеплении сформированы на основании огромного массива различных данных. Кроме того, потепление видно в таянии льдов, миграциях животных, вымирании растений — свидетельств слишком много.

В.: Если анализ писем докажет фальсификацию — может ли это поколебать уверенность в связи между парниковыми газами и потеплением?

О.: Нет. Физика, лежащая в основе парниковой теории, проста, и является предметом консенсуса в мировой науке. Выброс парниковых газов в результате деятельности человека беспрецедентно усилен.

В.: И зачем же ученым применять «трюки» с данными?

О.: Данные, как правило, обладают некоторым статистическим разбросом, «шумом». Чтобы отсечь погрешности, данные могут проходить математическую обработку: усреднение, фильтрацию. Это нужно для того, чтобы выявить основные тренды. Любые статьи для научных журналов проходят рецензирование специалистов, часто анонимное. В результате рецензирования ошибки и недостатки работы выявляются.

В.: Попытка не дать противникам теории антропогенного потепления публиковаться в определенных журналах — если бы она была доказана комиссией — является ли такая попытка нарушением свободы слова?

О.: Речь не идет о подавлении свободы слова — это вообще понятие не из научной жизни. Есть много примеров того, как теории меняются по мере накопления данных — и никто этому не препятствует. В науке речь идет только о состоятельности или несостоятельности того или иного утверждения. В письме ученые указывают на недостатки статистической обработки данных своих оппонентов — и сетуют, что некоторые редакторы допускают такие публикации «ради дискуссии». Публикация в научном журнале означает высокое качество научной работы, т.к. проходит рецензирование коллег, а зачастую и конкурентов.

В.: Словом, смысл рецензирования — в проверке качества работы и объективности конечных результатов. Это не вопрос свободы слова, это вопрос выявления ошибок и борьбы с некачественной наукой в рецензируемых журналах, верно?

О.: Да, именно так.

В.: И, собственно, свободу слова такие авторы легко могут осуществить в Интернете или в книгах, которые не подвергаются суду коллег — что они и делают в огромных количествах.

О.: Это совсем другой пласт публикаций. Но нужно иметь в виду, что работы, не прошедшие рецензирование, потенциально могут оказаться намного менее качественными и менее достоверными.

В.: Хорошо, а идея британского героя скандала — Фила Джонса — стирать мейлы, чтобы никто не смог их прочитать даже по закону о защите информации — не есть ли это попытка прятать свои темные делишки?

О.: Судя по результатам работы комиссии в Университете штата Пенсильвания, мейлы никто не стирал. Научные данные, как правило, не обнародуются до тех пор, пока не выйдет публикация. Такова специфика научной деятельности. Она связана с высокой конкуренцией.

Разбор отчета комиссии

Комиссия прочитала все 1075 мейлов за две недели работы; из них 47 отмечены как имеющие отношение к скандалу. Участники комиссии подготовили по этим мейлам протокол допроса, который был проведен 12 января. По результатам от него потребовали предъявить дополнительные мейлы, в том числе те, которые, по словам обвинителей, он стер. Манн так и поступил.

Среди писем есть просьбы британской стороны стереть те или иные мейлы на случай расследования. Комиссия установила, что мейлы не были удалены; эти письма Манн предоставил комиссии.

Особое внимание комиссия уделила слову «трюк» («trick»). Сразу после начала скандала многие комментаторы высказались, объясняя, что всегда приходится прибегать к «трюкам», чтобы построить гладкую кривую, и что есть разница между фальсификацией и сглаживанием — теперь это мнение подтвердила и комиссия. «Трюк» — это слово, выхваченное из контекста, не имеющее ровно никакого смысла, кроме технического.

Еще одно обвинение: попытка использовать конфиденциальные сведения для подавления мнения несогласных. Комиссия установила, что это обвинение возникло на пустом месте, и существующая переписка никак не свидетельствует о таких попытках. Как ясно из текста письма, речь шла о возмущении авторов переписки по поводу низкого качества уже вышедших статей и сомнения, что они прошли полноценное рецензирование.

В итоге, комиссия заявляет, что никаких нарушений нет. Тем не менее, в силу высокой общественной значимости, назначается еще одна комиссия, состоящая на этот раз не из климатологов и функционеров университета, а из пяти профессоров университета, не вовлеченных в область климата, которые проведут еще одно, свое собственное расследование. Его результаты будут известны через 120 дней; среди имен — известная нам антрополог Нина Яблонски, автор лекции об эволюции цвета кожи; еще два биолога, физик и айтишник.