Михаил Идов: Гражданский долг

В среднем эта почесть — побывать присяжным — выпадает человеку раза три-четыре в жизни. Забавно, что в стране с профессиональной армией прячется один институт призыва: с повестками по почте, художественными отмазками и медицинскими закосами. С реальным, наконец, шансом сесть за уклонение.

Тем не менее уклоняться, точнее, бесконечно откладывать день призыва довольно легко, и большинству людей с мало-мальски серьезными карьерами (присяжным в качестве «компенсации» за пропущенную работу платят 40 долларов в день) удается это делать вполне безнаказанно. До недавнего времени бегал от гражданского долга и я. Но вчера внезапно решил покориться повестке.

Система работает так: вы идете в суд и целый день проводите в особом зале, на случай если в каком-то из идущих за его стенами процессов понадобятся присяжные. Если это происходит, из зала вытаскивают группу в 20-30 человек и переводят в кабинет поменьше, где представители защиты и обвинения по очереди пытаются выявить ваши предрассудки и конфликты интересов, а также проверяют, не клинический ли вы идиот (слишком умных, впрочем, тоже не жалуют). Невезучих берут в присяжные, что гарантирует как минимум пару потерянных недель. Серьезное дело может отнять и полгода. Везучие идут обратно в главный зал, и процесс повторяется снова; невостребованных кандидатов отпускают через два дня. Таким образом, механизм отмазки «второго уровня» заложен в самой системе: чтобы не угодить в присяжные, достаточно намекнуть, что вы по той или иной причине небеспристрастны. То есть, в большинстве случаев, сказать правду.

Мне мерещились ионические колонны и статуя Фемиды, но здание суда оказалось громадой начала 70-х из крошащегося бетона. Вместо Фемиды у входа обнаружился бюст Роберта Кеннеди. Дух внутри стоял отчетливо советский; государственные учреждения одинаковы всюду и всегда — эту тему развивает прекрасная книга фотографий Ричарда Росса «Архитектура власти» (Architecture of Authority). Толпа в зале ожидания была процентов на восемьдесят темнокожей. Повестки рассылаются без разбора — просто белому бруклинскому брату, очевидно, легче откосить. Два телевизора с выключенным звуком показывали неприкрыто консервативный новостной канал Fox News, что меня сразу расстроило. Я сел между дамой в лиловом брючном костюме и юным эмо в куртке из колтунистого искусственного меха. Время было 8.30 утра, и большинство потенциальных вершителей судеб спали.

Часа через четыре по громкоговорителю наконец назвали, запнувшись, мое имя — в этом опять было что-то от советской школы, от вызова «к зубному», — и я оказался одним из шести кандидатов на роль запасного игрока в уже укомплектованной команде присяжных. Дело было захватывающее: некая дама споткнулась на платформе метро и судилась с городским транспортным ведомством. Сам инцидент произошел в 2005 году. Истца представлял адвокат с животом, на котором почти горизонтально лежал галстук с синюшными розами. Его соперник был сух, очкаст, одет получше и производил впечатление большего профессионализма.

Кандидаты вылетали один за другим. Один оказался работником метро — его отпустили тут же. Когда очередь дошла до меня, я честно сказал, что подозрительно отношусь к подобным искам. В присяжные в результате взяли застенчивого латиноамериканца, который на все вопросы отвечал «м-м-м».

Еще пара часов в зале ожидания, и мне выпал второй шанс. На сей раз истец стукнулся лбом о дверь собственной квартиры — пружина на ней была слишком сильная, что ли, — и судился с городским жилищным управлением. Мне стало не по себе. Вокруг находилось человек двадцать честных граждан самых разных профессий, которых оторвали от работы и семьи; два юриста с незримо крутящимися над головой счетчиками; за дверью сновали клерки, охранники, судьи, секретари; и все ради этого нонсенса. Два дела, конечно, недостаточный срез, чтобы делать выводы. Но возникший в тот момент у меня в голове образ правосудия как забитого мусором водостока не покидает меня до сих пор.

Юристы тем временем щелкали кандидатов как орехи. Один оказался домовладельцем и жертвой похожего иска; услышав об обстоятельствах дела, он побагровел и стал задыхаться. Сидевшая рядом с ним красивая девушка радостно сообщила, что «вообще не понимает, что происходит». Третий, наоборот, признался в излишней симпатии к истцу. Выяснилось, что он был профессиональным акробатом, пока что-то себе не сломал, а работодатель отделался мизерной суммой.

Я решил не делиться соображениями про забитый водосток, но это оказалось и не нужно. Меня, как я и ожидал, сделала непригодным профессия журналиста.

Пока я с гудящей головой собирал вещи, сидевший рядом человек в бежевой водолазке поднял руку сам.

— Простите, — сказал он очень тихо. — Я тоже не смогу оставаться беспристрастным по профессиональным причинам.

— А кем вы работаете? — спросили хором оба юриста.

Человек в водолазке затравленно осмотрелся и понизил голос до удрученного шепота:

— Производителем дверей.