Когда тебе больше, чем 64

Мое первое осознанное знакомство с английской поэзией началось не с Шекспира и не с Кольриджа. Не с «Верескового меда» Стивенсона в переводе Маршака. Не со стихотворения Twinkle, twinkle, little star, которым меня мучали во втором классе, и даже не с «Ворона» По, которого я пытался выучить в восьмом. Английская поэзия предстала мне в форме карманной книжки The Beatles’Lyrics. Ее летом 1981 года моему отцу прислал его швейцарский друг. В посылке еще были энциклопедия рок-музыки, все 14 пластинок Beatles и несколько газетных вырезок со статьями про убийство Леннона.

Про выстрелы Марка Чэпмена говорило даже советское телевидение. И хотя гибель Леннона через десять лет после распада квартета должна была окончательно сделать Beatles фактом истории, они были актуальны и для взрослевших в начале 80-х.

Книжка с битловскими текстами экономила время (теперь можно было не проводить часы, прижавшись ухом к колонке, чтобы разобрать каждое слово). Теперь можно было понять, подо что именно мы танцуем. И обнаружилось, что буквально каждое слово звучало в такт с твоей только начинавшейся жизнью. Ранние песенки лучше всего отвечали романтическим ожиданиям подростка («Не о том, Калужский, думаешь», — холодно говорила мне завуч, взявшая у всего класса на проверку тетради по алгебре и обнаружившая в моей цитату «She’s a woman who understands, she’s a woman who loves her man»). Поздние тексты дразнили абсурдностью и черным юмором. Они давали понять, что дело Кэрролла и Лира живет, и демонстрировали, какой может быть английская поэтическая речь после Киплинга (увы, даже в сверхлиберальной английской спецшколе в начале 80-х услышать имена Одена или Ларкина было невозможно).

Я знаю, что опыт знакомства с живым английским языком — и обретения бешеного интереса к тому миру, где на этом языке разговаривают и сочиняют, — благодаря Beatles не уникален. Для многих моих сверстников, включая президента Дмитрия Медведева, эту функцию выполнили Led Zeppelin. Для некоторых — Pink Floyd.

Но сегодня, именно сегодня есть повод для того, чтобы говорить о Beatles. Сегодня Ринго Старру исполнилось, страшно сказать, 70 лет. Самый старший из четверки присоединился к Beatles позже всех, когда... Зачем я все это рассказываю? Это и так все знают.

Выражение «восьмой десяток» по отношению к музыканту Beatles кажется абсурдным. Они казались и кажутся очень молодыми: и ушедшие совсем не мальчиками Леннон и Харрисон, и здравствующие Маккартни и Старр. И, конечно, дело вовсе не в физическом возрасте, а в драйве и чувстве юмора. Во вчерашнем интервью The New York Times Ринго, как и 40 лет назад, говорит о любви и мире и о том, на сколько лет он себя чувствует: «Я себя ощущаю 24-летним... Да, 70 — это значительная дата, но я чувствую, что просто должен это отпраздновать. Я в хорошей форме, я делаю то, что мне нравится, занимаюсь музыкой и буду работать, пока работается... Когда мне было 22 года, я выступал с одной группой, в которой были музыканты старше сорока, и я их спросил: «Господи, и вы до сих пор играете?» И вот мне гора-а-а-аздо больше сорока... Мой новый герой — Би-Би Кинг, который до сих пор играет, пусть и сидя. Но так и я давно уже играю сидя».

Ринго выступает и в свой день рождения. Впрочем, это и не важно. Прозвучавший 43 года назад вопрос «Will you still need me, when I’m 64?» можно переформулировать. И вы, Ринго и Пол, Джон и Джордж, будете так же необходимы, как и прежде, даже когда мне будет 64 года. И дело, конечно же, вовсе не во всемирно историческом значении, хотя его признал даже Ватикан несколько месяцев назад.

Ринго Старр, отвечая на вопрос, что он думает по поводу этого заявления, сказал: «Это меня вообще никак не трогает, но я думаю, что Ватикан может сделать что-то более важное, чем прощение Beatles. Я не помню, что они там точно написали, но там есть какой-то странный кусок. Они что, простили нас за то, что мы сатанисты? Тот, кто это писал, думал о Rolling Stones».