Лев Толстой и зомби

Павел Басинский «Лев Толстой. Бегство из рая», АСТ

Лев Толстой был, конечно, фигурой невероятно противоречивой: с одной стороны, невыносимый зануда, с другой — великий писатель, создатель целой литературной вселенной. «Война и мир», «Воскресенье» «Анна Каренина» — это, по сути, каждый раз оригинальная модель мира, абсолютно новаторская для литературы XIX столетия. К сожалению, мы редко обращаем внимание на то, как много значил Толстой для мировой литературы и культуры. Почти все значительные романисты, немецкие, английские, скандинавские, в ХХ веке так или иначе ориентировались на опыт Толстого, на открытый им способ письма. Вот Булгаков замечал: «Нельзя писать так, как если бы не было Толстого», а под этим заявлением можно было бы собрать порядочный список подписей. Но каждый раз, когда биографы пытаются воспроизвести порядок жизни самого Льва Николаевича, это оказывается таким огромным и неподъемным описанием, что в нем тонет фигура Толстого-писателя. И наоборот, если начинают говорить о творческой биографии, то писатель полностью отделяется от Толстого-человека, удаляясь от него на расстояние гораздо большее, чем проделал Л. Н., сбежав из Ясной Поляны и добравшись до станции Астапово.

Басинскому удалось совершить чудо — совместить писателя и человека в Толстом. Может быть, именно потому, что он стал рассматривать Толстого не по ходу жизни, а используя принятый в кино прием флешбэк, то есть как бы задом наперед. В качестве начальной точки повествования — предсмертное бегство Толстого из дома. Кто умер в Астапове? Во-первых, Лев Толстой как физический человек, во-вторых, отец своих детей и муж своей жены, то есть человек семьи, в-третьих, великий писатель (газеты писали именно об этом) и, в-четвертых, один из главных учителей жизни своего времени, повлиявший на весь мир. Эти четыре персоны сошлись в одном умирающем человеке, в одной точке: в тот момент, когда учитель умирает, его учение отделяется, писатель умирает — его собрание сочинений становится полным, отец умирает — его дети становятся взрослыми, и в тот момент, когда умирает человек, картина его жизни становится завершенной.

Питер Акройд «Журнал Виктора Франкенштейна», Corpus

Акройд тоже разрывается между настоящими биографиями (образцовый «Блейк» и толстенный, на мой вкус слишком тяжеловесный «Шекспир») и художественной прозой, в которой часто задействует реальных исторических персонажей в странных вымышленных обстоятельствах. Я более всего из этих люблю «Процесс Элизабет Кри», где большую часть романа сохраняется детективный и вполне правдоподобный сюжет: не Карл ли Маркс был жестоким маньяком-убийцей, перед которым трепетал весь Лондон ровно в те годы, когда там создавалось «учение, которое верно»?

Новая книжка Акройда «Журнал Виктора Франкенштейна» — это, само собой, отсылка к классической книге Мэри Шелли. Более того, Акройд знакомит и связывает с Франкенштейном узами дружбы мужа Мэри — знаменитого поэта Перси Биши Шелли, и на этом фоне подпускает вполне правдоподобных поэтов Озерной школы. Кстати, и оживляет Франкенштейн не сшитое чудище, а человека по фамилии Китс.

С одной стороны, «дневник» Виктора Франкенштейна — страшная фантасмагория. Это ежедневные записи исследователя, который произвел чудище на свет и теперь не очень понимает, что ему делать с собственной жизнью. С другой — Перси Биши-то как настоящий, хоть сверяй официальные биографии.

Джейн Остин, Сет Грэм-Смит «Гордость и предубеждение и зомби», Corpus

Эта книга стала началом нового жанра mash-up novel — «роман вперемешку», примерно так можно перевести. «Гордость и предубеждение и зомби» — это текст, пятьдесят на пятьдесят состоящий из подлинного авторского текста Джейн Остин и трэш-истории о том, как некие зомби захватили Незерфилд-парк. Герои Остин дали нечисти бой и отстояли-таки человеческое достоинство и английские традиции. Следующая книжка того же автора называется «Чувства и чувствительность и морские чудовища», а третья, которая должна выйти в сентябре, называется «Андроид Каренина» и состоит в той же выверенной пропорции — пятьдесят на пятьдесят — из текста Л. Н. Толстого и опять же американских мэшаперов, которые теперь выяснили, что у каждого гражданина Российской империи был свой персональный андроид.

Признаться по совести, книжки эти забавные, но я не большой их поклонник. Что делает юноша Грэм-Смит? Он берет две разные утвердившиеся стилистики в истории мировой литературы и пытается их искусственно скрестить. И остиновские герои у него — бестолковые куклы, и зомби не многим симпатичнее, чем в типичном B-movie. Вроде в качестве литературного гибрида это забавно. Но русский читатель имеет рядом с собою великого мастера этого метода — Владимира Георгиевича Сорокина. Разница только в том, что Грэм-Смит смешной ремесленник, а Сорокин — серьезный писатель. В долговечность франкенштейновских экспериментов Грэм-Смита я не верю. К тому же по-настоящему трэшоидных тем совсем немного: ну нечисть, ну морские чудовища, ну роботы, ну инопланетяне. А что дальше-то?