Унылый взгляд на унылую науку

Тут недавно российская Счетная палата раскритиковала прогноз Минэкономразвития на 2009 год. По росту ВВП прогноз пролетел изрядно мимо цели, поскольку экономика вместо обещанных шести с чем-то процентов роста показала 8% падения. И не говоря уже про объем инвестиций, где промах составил и вовсе 30 с лишним процентных пунктов. МЭР в свое оправдание отметило, что его прогноз был «как у людей». Не хуже, чем мировые стандарты.

И то правда. Кризиса никто не ждал, и если есть люди, которые его предсказывали, и даже угадали, когда он точно придет, и даже на нем неплохо заработали, то надо посмотреть на их предыдущие прогнозы. Хедж-фонд-менеджер Джон Полсон, чей четырехмиллиардный куш на крахе ипотечного рынка США за год вознес его в список богатейших людей мира, много лет до этого ставил на подобный же крах, теряя деньги своих инвесторов. Теперь он, кстати, ставит на рост американской недвижимости.

Джозеф Стиглиц, нобелевский лауреат по экономике и бывший главный экономист Всемирного банка, выступил в «Нью-Йорк Таймс» с нападками на превалирующую экономическую модель. (См. русский перевод в «Ведомостях».) «Оценка стандартных моделей должна основываться на их предсказательной силе, которая в теперешнем кризисе явно недотянула», — указывает Стиглиц.

Экономический прогноз — штука необходимая. Без него предприятия не могут составлять бюджет, без него невозможно делать долгосрочные инвестиции и давать в кредит деньги. Прогнозы нужны как частному бизнесу, так и государствам. Не мешают они и простым людям, планирующим свое ближайшее будущее.

Все политики любят слышать от своих придворных экономистов, что их руководящая деятельность обернется процветанием. Конъюнктурщина в прогнозах встречается, но обычно от нее страдают сами начальники, которые, как выясняется, последними узнают о реальном положении дел в стране. Ответственные политики и руководители предприятий требуют от экономистов четких и точных прогнозов. И экономисты их поставляют. Прекрасно зная, что сам акт прогнозирования в корне противоречит основным постулатам их профессии.

Существует такой штамп, что, мол, цену на нефть прогнозировать очень сложно и даже невозможно. Когда я это слышу, мне хочется задать вопрос: а какую более или менее свободно устанавливаемую цену прогнозировать легко или даже возможно? В теории, цена должна в долгосрочном прицеле равняться себестоимости. Но покажите мне такой рынок, на котором в конкретный момент этот теоретический постулат соблюдается. У экономистов всегда то недолет, то перелет.

Рыночная цена несет в себе всю информацию, которой на данный момент располагают участники рынка. Не факт, что цена «правильная» или информация верна и доступна всем. Все равно, для того чтобы цена изменилась, нужно, чтобы произошло что-то непредвиденное. По определению предсказать, как это повлияет на цену, невозможно. Поэтому цена на нефть, например, завтра, через месяц, год или десять лет будет, скорее всего, точно такой же, как и сегодня. (Это не значит, что она не изменится, но с точки зрения прогнозирования важна наибольшая вероятность.) Иначе говоря,  цена в любой момент может подняться, упасть или остаться прежней с равной вероятностью. Изменения цены имеют ту же 33% вероятность. Если сложить все возможные вероятности, то все равно исходная цена окажется наиболее вероятной.

Таким образом, честный прогноз на цену на нефть, рост экономики или процентные ставки должен нарисовать нам в общих чертах сегодняшнюю картину. Такие прогнозы обычно и даются, и по теории вероятности они чаще всего сбываются. Поэтому экономисты хорошо предсказывают все показатели в период экономической стабильности. Но, как известно всем игрокам на Уолл-стрит, они плохо прогнозируют как начало, так и выход из рецессий. На самом деле они плохо предсказывают все существенные изменения, но на событиях типа спадов и подъемов это более заметно.

Значение экономики в современном мире освящено самой престижной международной премией — Нобелевской. Правда, приз по экономике был учрежден почти через 70 лет после того, как была присуждена первая премия по физике и другим точным наукам, и это не случайно. Наука экономика расцвела лишь после Второй мировой войны, но зато расцвела не на шутку. В основу ее лег, во-первых, Кейнс, во-вторых, Великая депрессия и связанные с ней потрясения и, в-третьих, крепнувшая уверенность в том, что рациональный, научный подход наконец позволит человечеству контролировать свое будущее. Постоянно совершенствуемые нобелевскими лауреатами основные экономические модели должны были позволить обществу развиваться поступательно и стабильно, избегая болезненных катаклизмов. Иными словами, заречься от сумы.

Экономика была приравнена к точным наукам, где можно создать модель, описывающую, как устроен мир, провести эксперименты, и если правильность модели подтвердится, то предсказывать, что произойдет в будущем. Так, например, сложная, контринтуитивная модель мира, предложенная Эйнштейном, впоследствии, когда технология догнала теорию, была многократно и блистательно подтверждена и в свою очередь смогла предсказать результаты будущих экспериментов.

В экономике существует множество моделей, но практически невозможно провести никакого эксперимента. Ежедневно собирается огромное количество статистики, и существуют вагоны данных по каждому аспекту экономической деятельности общества. Всю эту информацию можно сегодня обрабатывать с такой вычислительной силой, которая еще 20 лет назад ученым и не снилась. Но эксперимента в научном смысле — изолированного, непредвзятого, с определенным началом и концом — нельзя провести даже на концепциях. Как и все в человеческом обществе, наша экономическая деятельность, как на индивидуальном уровне, так и на общественно-стадном, мутна, смутна и расплывчата.

Более того, конкретные конечные результаты достигаются, только когда мы ставим простые и жесткие изначальные условия. Но в реальной жизни выбор даже в простейшем потреблении крайне сложен и зависит от самых разных факторов. Приходится исходить из более сложных постулатов, например не из узкой экономической выгоды, а из более широкой экономической пользы, что путает даже простейший и бесспорный график спроса и предложения.

К тому же при моделировании более сложных систем, например экономического цикла, натыкаешься на проблему отсутствия информации. Современная экономика существует от силы 150 лет. За это время циклов было кот наплакал, и все разные и неповторимые.

Возьмем простейший пример. В 1970-е годы инфляция казалась врагом номер один. Ее причины и «историю болезни» бесконечно изучали видные экономисты в университетах, в государственных ведомствах и в частных компаниях. Все стало ясно, и стало понятно, как с ростом цен надо бороться, и ко второй половине 1980-х годов ее научились побеждать. И вот мы в 2010 году. Вся экономическая и фискальная политика последних лет должна была давно вызвать гиперинфляцию и полное обесценивание бумажных денег. Основные экономические державы гоняют чудовищные бюджетные дефициты, центробанки печатают деньги как макулатуру, цены на ресурсы идут вверх. И что? Ничего. Главная опасность для экономики, признают американские чиновники, — дефляция. Процентные ставки и проценты на долгосрочные государственные бумаги рекордно низкие.

Тем не менее поиски «хорошей» модели не прекращаются. Я недавно разговаривал с Бобом Шиллером, профессором экономики Йельского университета и своего рода знаменитостью. Он, наверное, тоже получит своего Нобеля, а пока ведет интереснейшие изыскания в области экономического поведения — behavioral economics. Он уверен, что скоро эти постулаты усовершенствуют стандартную модель, и она будет давать еще более точные прогнозы.

Стиглиц в своей статье тоже жалуется, что модель полностью эффективно функционирующих рынков, которой придерживались официальные экономисты до кризиса, полностью провалилась, но заодно и поделился радостной вестью: сегодня появляются новые, усовершенствованные построения, которые приведут к новой парадигме.

Будем ждать.

Пока же остается признать, что экономика — наука неточная, гуманитарная. Экономические модели рождаются интуитивно, на основании внутреннего и внешнего сходства ситуаций. Строго научных доказательств этим моделям нет. Экономисты действуют точно так же, как некоторые технические аналитики на финансовых рынках, которые накладывают старые графики движения цен друг на друга и ищут сходства. Их не интересует, почему формы графиков сходны. Просто если такая кривая уже была описана в прошлом, то она, наверное, повторится и в будущем.

Экономика похожа на историю. Она лучше объясняет, что произошло, чем прогнозирует, что произойдет. Тем не менее от нее требуют прогнозов, чего историкам, слава Богу, пока что делать не доводилось. А то им, беднягам, пришлось бы штудировать известное чередование «лысый — волосатый — лысый» у кормила российской власти, выводить из него глубокоумные теории и предсказывать, кто победит на выборах 2024 года.