Теодор Курентзис: Мы грустные ребята, если честно
В этом здании на «Электрозаводской» когда-то играла труппа Бахрушина, а затем размещался театр им. Моссовета. А выглядел этот особняк с театральным залом тоже совсем по-другому: его строил тот же архитектор эпохи модерн Иванов-Шиц, что и нынешнее здание театра «Ленком». В середине века модерн переделали в сталинский ампир, и вся конструкция стала напоминать редуцированный Большой театр.
Участники проекта «Сноб» могли смотреть на сцену не из зала, а со специальной трибуны на арьерсцене, с которой было видно и лицо дирижера, и все балконы и ярусы вместе с непременной хрустальной люстрой.
Из-за ледяного дождя и коллапса в московских аэропортах не приехала главная приглашенная звезда вечера — шведское сопрано Малена Эрнман. Но и то, что будут играть без нее, все равно держалось в секрете, как оказалось потом, намеренном. Концерт открылся довольно таинственно: к дирижерскому пульту вышел вовсе не Теодор Курентзис, а незнакомый молодой человек (как выяснилось позже, трубач Владислав Лаврик) и дал оркестру знак начать странную пьесу, состоящую из мерных тихих повторяющихся пассажей струнных. В середине вещи сквозь центральный проход к сцене подошел квартет деревянных духовых, трубач и сам Теодор Курентзис в белой рубашке и брюках-галифе. Как потом выяснилось, вся эта мизансцена вполне соответствовала партитуре Unanswered Question американского композитора-минималиста Чарльза Айвза.
Затем прозвучал Первый концерт Шостаковича, в котором солировал пианист Александр Мельников. В этом здании, обычно такой зубодробильный и гротескный, этот концерт вдруг прозвучал как камерная пьеса, с такими затиханиями звука, которые просто были бы невозможны в большом зале. На бис расчувствовавшийся зал выпросил медленную и очень грустную вторую часть Второго фортепианного концерта. Впрочем, Jingle Bells никто от Курентзиса и не ждал. О чем он собственно и стал говорить за кулисами во время антракта, завершив монолог фразой: «Мы грустные ребята, если честно…»
Подготовил Илья Кухаренко