Алексей Байер: Мой раскованный Боб Дилан

Боб Дилан прошел мимо меня. Первый раз я увидел его выступление в 1974 году, на экране «американского» кинотеатра в Риме. Показывали фильм «Концерт в помощь Бангладеш». Диск с записью этого концерта 1971 года в нью-йоркском Мэдисон-cквер-гарден в то время высоко ценился у московских меломанов и хиппи, наравне с рок-оперой «Иисус Христос — суперзвезда».

Дилан выглядел очень мастито. Удивила его игра на губной гармошке, висевшей у него под подбородком на смешной металлической прицепке, как намордник. Губная гармошка не казалась инструментом серьезным и ассоциировалась с фильмами про фрицев. Мне намного интереснее было смотреть на неистового Джорджа Харрисона и на Эрика Клэптона, находящегося тогда под воздействием героина.

В моей московской молодости у нас вообще как-то было больше пристрастья к английским группам — к тем, кто был частью «британского вторжения» в Америку. «Битлы» и «Роллинги», конечно, в первую очередь, но и «Зеппелины», и Deep Purple, и The Who, и те же клэптоновские Derek and the Dominos. Все эти английские группы играли американскую музыку, причем «черную», R&B. Боб Дилан был значительно ближе к оригиналу, да и карьера его уже вовсю развивалась, тогда как ни «Битлов», ни «Роллингов» еще никто не знал. The Beatles слушали и восхищались ранними пластинками Дилана.

Дилан вышел из четкой американской традиции folk и раннего рок-н-ролла, из своего кумира Вуди Гатри и Бадди Холли. Как и они, Дилан — явление собирательное. Потомок российских евреев (частично с одесскими корнями), он вырос в средней, очень одноэтажной Америке, в небольшом городке в штате Миннесота, но его музыкальные влияния включали country music и блюз из дельты Миссисипи, а поэтические — английского поэта Дилана Томаса, чье имя Роберт Зиммерман взял себе для выступления на сцене.

Возможно, Дилан для меня был слишком протестным. Его карьера была с самого начала связана с движением против расизма, против начинавшейся тогда войны во Вьетнаме, а нам, советским людям, тогда под каждым кустом виделся просоветский смутьян и потенциальный революционер. Может, он был слишком народным: к тому моменту народной музыки мы тоже наелись из советского телевизора вполне.

Но как раз эта «настоящесть» и привлекала к Дилану его поклонников. В университете однокурсница со слезами на глазах рассказывала, как она однажды в каком-то очень альтернативном музыкальном клубе в нижней части Манхэттена увидела Дилана. Она хотела к нему запросто подсесть поболтать, но он ее очень холодно отшил, а затем ее оттеснили какие-то мускулистые молодые люди.

«Он вел себя прямо как настоящая избалованная звезда рок-н-ролла», — искренне поражалась эта девушка.

Как-то раз, тоже в середине 1970-х, я попался в сети Церкви Объединения — полоумной религиозной секты, которую создал корейский бизнесмен по имени Сун Мьюнг Мен. На улице меня заболтала довольно миловидная девушка, потом отвела в какое-то помещение, где меня долго поили чаем и вели беседы о Боге и Мироздании. После этого всех нас, штук сорок отловленных охмуряемых душ, пригласили спеть хором одну из самых прославленных песен Дилана, где вместо припева — «Ответ на этот вопрос, мой друг, несет ветер» (The answer is blowin’ in the wind) — нам предлагалось петь «Ответ на этот вопрос знает Преподобный Сан Мьюнг Мун».

Вряд ли Дилан одобрил как новую версию его песни, так и сам факт ее использования в данном контексте. И вообще, Дилан дольше всех удерживался от коммерческой эксплуатации своего творчества. Но в последние годы не удержался. И если уж грешить, то он сразу же пустился во все тяжкие. В 2009 году он дал разрешение британскому банку Cooperative Group использовать ту же самую протестную песню в рекламе своих услуг. Затем быстро последовала реклама «Пепси» на финальном матче американского футбольного сезона, голландского пива Grolsch и сети магазинов женского интимного белья Victoria’s Secret. И да. Автомобилей «кадиллак», в которых 50 лет назад предпочитали ездить те самые толстосумы, против которых Дилан так усиленно протестовал.

Поворот судьбы воистину неожиданный.

С юбилеем, мистер Человек-бубен.