Александр Саверский: Нашим людям деньги за смерть близкого не нужны

По статистике Федерального фонда обязательного медицинского страхования (ФФОМС), страховые компании выявляют дефекты в 10% случаев медицинской помощи. В абсолютных порядках это чудовищно много, потому что у нас в стране только госпитализаций происходит 40 миллионов в год, амбулаторных посещений — 1,2 миллиарда, соответственно, из них дефектов 4 миллиона и 120 миллионов — сопоставимо с населением России. Патологоанатомы говорят, что в 20-25% случаев прижизненные и посмертные диагнозы расходятся. То есть каждый четвертый человек умирает не от той болезни, которую ему диагностировали. По данным академика Чучалина, ведущего пульмонолога страны, каждый третий диагноз ставится неверно. То есть в абсолютных порядках уже не 4 миллиона, а 12 миллионов неправильных диагнозов в год в одних только больницах.

Для сравнения: по данным американских страховщиков (National Association of Insurance Commissioners), количество выявленных дефектов медобслуживания составляет около 90 тысяч, а реальное количество может быть в восемь раз больше. А по данным американской государственной страховой компании Medicare, из 40 миллионов госпитализаций 1,24 миллиона, то есть всего 3% связаны с дефектами медицинской помощи.

Что такое врачебная ошибка? Есть четкое понятие: недостаток или дефект медицинской услуги — это когда действия врача не соответствуют требованиям законов, нормативным актам, стандартам Минздрава, а в отсутствие таковых — медицинской литературе. Все. Если действия врача соответствуют всему этому, то врач невиновен, что бы ни случилось. А ошибка в основном касается экстренных ситуаций, когда у врача не было времени на дополнительные обследования. Привозят человека, и нельзя по симптомам однозначно сказать, что с ним не так. Врач предполагает диагноз, выбирает определенную тактику — и ошибается. Любой на его месте мог совершить такую ошибку, и здесь нет его вины и не может быть уголовной ответственности. Однако в моей практике такие ошибки не встречались, обычно время на дополнительные исследования есть. А вот когда врач почему-то не счел нужным сделать какое-то обследование или сделал что-то вопреки требованиям или стандартам, такие случаи происходят постоянно.

Говорят, что в России нет стандартов лечения. Их нет в головах наших врачей, а в действительности есть 750 приказов Минздрава — отраслевых стандартов, на основании которых мы выигрываем суды. Если посмотреть на лицензию любого медучреждения, в ней четко написано, что все лечение должно осуществляться методами, утвержденными Минздравом. Врачи говорят об отсутствии стандартов просто от безнаказанности, потому что петух пока не клюнул. Те из врачей, кто имел судебный опыт, держат эти стандарты у себя в кабинете как Библию.

Однако судебный опыт имеют единицы. Из миллионов дефектов, которые выявляет ФФОМС, всего 5-9 тысяч человек обращаются с жалобами на качество медобслуживания в страховые компании. Около 3 тысяч в год обращаются к нам в «Лигу защитников пациентов». Количество судебных разбирательств — около 800 в год (по данным ФФОМС), решением заканчивается 350 в год. Две трети судов, между прочим, заканчиваются в пользу пациентов. То есть, в принципе, пациенты, которые доводят дело до конца, с большой вероятностью выигрывают.

Потенциальное количество конфликтов составляет миллионы, в реальности — это тысячи жалоб и сотни судов. Откуда такой огромный перепад? Во-первых, советский менталитет: люди больше привыкли жаловаться, чем судиться. И ссориться с врачами страшно, потому что есть опасность потом окончательно лишиться медобслуживания.

Во-вторых, люди не верят в эффективность судебной системы. И отчасти они правы. У нас не считается дикостью, когда мне прокурор говорит: «Я рожала в этом роддоме, моим детям здесь рожать, поэтому я уголовное дело против него заводить не буду». Такая психология. Человек живет на этой земле, в этом городе. Думает, что если она прокурор, то она сама в безопасности. А это не так. Только в последнее время, когда в роддомах стали погибать судьи и депутаты или их жены и это стало широко известно тем же прокурорам, ситуация начала меняться. Пару лет назад, например, в клинической больнице Управления делами президента умерла судья. Уголовное дело идет до сих пор, несмотря на то что это произошло в столь серьезном учреждении. В частности, благодаря информационной волне прокуроры и судьи начали осознавать, что никакой статус не может защитить от некомпетентности врача. И начались первые приговоры.

Но даже если доходит до суда, в суде ситуацию оценивает эксперт. И вот тут мы сталкиваемся с корпоративностью, когда эксперт понимает, что подсудимый врач может сесть за решетку, и начинает его выгораживать, писать всякую ерунду в заключении. Впрочем, это тоже небезнадежно: нам удается выигрывать дела. Например, в прошлом году на стороне ответчика экспертом выступал академик РАМН, бывший главный акушер-гинеколог, но мы выиграли дело. Правда, отдельная проблема, что у нас порой даже приговоры не исполняются: врача могут признать виновным и лишить практики на два года, а он продолжает работать.

Еще одна причина, по которой пациенты не видят смысла судиться, — размер возмещения ущерба. Раньше он вообще был смешным: в 2004 году 4-5 тысяч рублей за смерть — это было нормально. Ситуация изменилась в 2006 году. Начался нацпроект «Здоровье», и в медицину хлынули деньги. Также началась информационная волна, стало меняться отношение к врачам. В том году мы выиграли три акушерских дела с качественно другими суммами: два по 750 тысяч рублей и одно на 1,8 миллиона рублей. Это были дела, в которых женщины во время родов теряли ребенка и детородную функцию по вине врачей. Еще год спустя было дело, когда в Новосибирске отсудили 2 миллиона рублей за потерю ноги. А в 2008 году пациентка из Воронежа выиграла 3,5 миллиона рублей за заражение СПИДом. Сегодня средняя сумма возмещения, по данным ФФОМС, составляет 90 тысяч рублей.

Но даже финансовая проблема не главная. Наша ситуация отличается от американской тем, что нашим людям деньги за смерть близкого человека не нужны. Родственники погибшего пациента не требуют денег. И даже упрятать врача за решетку хотят не многие. Большинство хочет, чтобы он, гад, другим людям не вредил. А этого добиться почти невозможно: нет соответствующих норм законодательства, кроме уголовного.

В Кодексе об административных нарушениях нет ни одной нормы ответственности врача, все они сосредоточены в Уголовном кодексе. А по Уголовному кодексу врач не только лишается права на профессиональную деятельность, но еще и садится в тюрьму, для чего вина должна быть уж совсем тяжелой.

Вот на дороге мы долго ждем, чтобы нам выписали штраф? Несколько минут. В медицине аналогичных штрафов просто не бывает. Думаю, если бы ввели систему штрафов, у нас бы сразу все изменилось. Гражданская ответственность у нас в основном сводится к тому, что можно попробовать добиться денежной компенсации. Это иски не к врачам, а к учреждениям, поэтому лично врач ответственности не несет, да и что с него взять с его зарплатой? Так бедному пациенту, который и так уже пострадал, приходится биться с монстром вроде центральной клинической больницы, за которым еще стоит Минздрав.

В принципе, уголовной ответственности врачей и не должно быть много. Уголовником должен быть настоящий маньяк или безразличный убийца, которому наплевать на людей, но это уже не врач. Система должна не столько наказывать врача, сколько пресекать его дальнейшие ошибки. Поэтому я за то, чтобы перенести часть норм из уголовного в административный кодекс, например, за формы вины по неосторожности. Это когда врач хотел как лучше, а получилось как всегда. Не было ни косвенного, ни прямого умысла. Зачем человека тащить в уголовный суд с этим? Это неправильно со всех точек зрения. Это делает из врачей уголовников и создает лишнее напряжение в обществе. Например, знаменитое дело Сони Куливец: годовалой девочке сделали неправильно укол, возникла эмболия, за ней гангрена руки, пришлось руку удалить. Приговор врачу — год колонии. Он покончил с собой в камере. Врачи считают, что его убили, но это уже догадки. Вся эта ситуация от начала до конца неправильная. Его должны были не сажать, а лишать права на лечение и заставить выплачивать компенсацию. Тогда не было бы этой смерти, и общественный результат был бы другим: всем наука, но не чрезмерная.