Учимся хоронить
Как-то раз мне пришлось побывать на двух похоронах подряд. Одни — московские, с суетой вокруг похоронного сервиса и нервным выбором ритуала. Отпевать или нет? Он вроде крещеный был, но в церковь не ходил. А если не отпевать, то что делать? Речи над гробом толкать, по-советски? Ничего по-настоящему проникновенного сказать не получится, а любая фальшь в этом деле убийственна для близких покойного. Никто толком не знал, что вообще полагается делать, когда откроются двери в траурный зал.
Мировые культуры предлагают бесконечное количество ритуалов — от профессиональных плакальщиц до коллективных танцев. Проблема только в том, что мировые культуры, со всем их разнообразием, не могут заменить нам нашу собственную. А собственную культуру похорон мы утратили. В тот день несколько сотен человек с трудом поместились в небольшой комнате, увешанной черной тканью, дешевыми искусственными цветами и бумажными иконами, чтобы молча, по очереди, протискиваться к гробу, бормоча что-то про невосполнимую утрату. Потом кто-то самый ответственный сказал несколько банальных слов — спас ситуацию. И наконец, служители несостоявшегося культа привычно отогнали родственников, забили гвозди и уволокли гроб в автобус.
Вторые похороны были деревенскими, с суровой последовательностью действий и правил, с предельно регламентированным ритуалом. Два дня тело покойного лежит в доме, а родственники устраивают дежурство: ему ни на миг не положено оставаться одному. Родственников на все время не хватило, поэтому и я провела ночь у гроба. За это время меня посетили все мыслимые для «городских» страхи перед покойниками, чтобы потом бесследно исчезнуть. На третий день с умершим прощаются в первый раз, коротко, грузят в автобус вместе с родственниками и друзьями, но незадолго до кладбища выгружают обратно. На территорию нужно заходить в определенной последовательности: сначала родственники, потом гроб с телом и только потом те, кто не связан с покойным кровным родством. Иначе, говорили знатоки, покойный приберет с собой еще кого-нибудь. Наконец, добравшись до места, гроб снова открывали, прощались с умершим основательно, в последний раз, после чего быстро опускали в землю и медленно уходили домой — пешком.
То ли потому что деревня была не слишком глухой и давно подверглась разложению, потеряла свою патриархальную культуру, так и не приобретя при этом городской, то ли потому что так и было в самые традиционные времена, но вопрос о правильности ритуала был, пожалуй, самым главным на этих похоронах. Правильно ли мы все делаем, что за чем должно следовать, кто стоит у изголовья, а кто — в ногах, какие слова говорим, а какие говорить ни в коем случае нельзя... По каждому вопросу среди участников непременно отыскивались знатоки, сильно облегчая дело остальным.
Одним словом, разница между ритуально мобилизованными жителями деревни и московскими интеллигентами, которые попросту не умеют хоронить, была колоссальной. Примирились эти два сценария только во время поминок: салат оливье, блины, водка и дурацкая рюмка с водкой, накрытая куском черного хлеба, оказались единственной символической связью двух совсем разных похорон.
Вскоре из случайных новостей я узнала о том, что в Новосибирске открылся новый крематорий, который сочиняет для своих клиентов ритуалы на любой вкус. Можно выпустить белых голубей, можно позвонить в колокол, заказать живую музыку, устроить длительное шествие за гробом, зажечь фонарики... В конце концов, можно просто отпеть усопшего. А можно еще при жизни заключить контракт и написать сценарий собственных похорон.
Я даже вступила в переписку с одним юным сотрудником крематория, и он первым делом рассказал мне, что удивлен, как это ему посчастливилось попасть на это предприятие, во всех смыслах замечательное. Горячность меня слегка напугала, но интереса только прибавилось. Кто эти люди, решившие научить жителей большого города хоронить своих мертвецов? И да, кто эти люди, готовые во время похорон выпускать голубей, бить в колокол и зажигать фонарики?
Деятельность Новосибирского крематория, а особенно его активные связи с общественностью, частые публикации новостей и интервью, выглядит довольно странно. Новости из пресс-службы закономерно оказываются в рубриках «приколов»: крематорий купил верблюда, открыл музей похоронной культуры, собирается предложить новую услугу онлайн-похорон, готов отправить урну с прахом в космос. То ли глумятся над мертвыми, то ли просто фрики, то ли... миссионеры?
Из пресс-релизов крематория я уже знаю, что его основатель и инвестор Сергей Якушин, переводчик по образованию, не только делает бизнес, но и планирует изменить отношение к смерти в России. Теперь я еду в Новосибирск, чтобы получить ответы на остальные вопросы.
Журнальную версию текста читайте здесь.