Антон Хмельницкий: В Москве все не по-настоящему

С Вы давно живете в Лондоне?

Где-то лет десять. Откровенно говоря, я не выбирал Лондон как место жительства. Благодаря родителям я учился в приличной школе и сносно говорил по-английски, много ездил в Америку, на какие-то стажировки. После МАРХИ я учился в Голландии. А потом вернулся в Москву, и меня взяли работать в английскую архитектурную компанию. В какой-то момент они меня послали на три месяца в Лондон. Московский офис, пока я стажировался, закрылся из-за кризиса, и мне предложили остаться. Но я до сих пор считаю, что я не эмигрант, то есть я никуда не уезжал, но – так получилось – работаю в Лондоне. Я часто езжу в Москву, поэтому у меня нет чувства оторванности от родины.

С Как вы попали к Фостеру?

Перекупили меня, я и пошел. Конечно, у него очень интересно. У Фостера я могу быть именно архитектором, а не менеджером – и я понимаю, что если буду работать сам, то у меня не будет таких творчески интересных задач.

С Например, что вы сейчас делаете для Фостера?

Уже четыре года мы делаем музейный городок при Пушкинском музее, реконструкцию всего квартала вокруг. Суперпроект на самом деле! Не стыдно было бы в любой стране его сделать. Но он идет прямо со скрипом. Государственное финансирование, понимаете?

С А когда все доделаете, что там будет?

Государственный музей изобразительных искусств будет реконструирован. Напротив храма Христа Спасителя должно быть новое выставочное здание, модерновое. За музеем есть усадьба, в которой будет Галерея старых мастеров с подземным пространством. Вокруг музея будет большой пешеходный квартал. Задумка такая была, но что получится к 2020 году, сложно сказать. Мы должны были первое здание в этом году начать, но пока не начали.

С Почему так?

Я недавно был на мероприятии в английском МИДе – там обсуждалось, как вести бизнес в России. И английские эксперты привели такой пример: ну вот, допустим, вы написали план, что вам нужно три месяца для того, чтобы что-то сделать в России, – закладывайте в два – два с половиной раза больше. Даже если вы уверены, что вам нужно три месяца и вы даже чуть-чуть прибавили, все равно закладывайте в два раза больше. И так оно, в общем, и есть, по разным причинам.

С Давайте прямо говорить, это из-за воровства?

Да не то чтобы... Тяжело идет. Потому что мы, например, никому откаты не даем и ни в какие такие игры не играем. Даже не то что не даем, а с нас их никто не просит. И в какой-то момент становится очевидно, что вроде как что-то не то. Но вообще не только в тупую коррупцию все утыкается. Подход специфический. У нас офис многонациональный, мы работаем в самых разных странах. И вот, например, в Китае считают так: раз привели иностранца и платим ему деньги – надо его слушать и у него учиться. В Арабских Эмиратах считают так: раз привели иностранца и платим ему деньги – пусть он и делает все, мы за него делать ничего не будем. А в России считают: зачем они нам нужны, мы сами все лучше знаем, у нас тут свои пожарные нормы. Может быть, отчасти это так и есть, но тяжело.

С То есть западные архитекторы, когда приходят на российский рынок, просто принимают эти условия игры, когда надо платить откаты и жить по местным правилам?

Нет, западные компании не могут принимать эти правила, потому что не могут давать взятки и откаты. Если они дадут в России кому-нибудь взятку, их же сразу закроют. Вообще все выстроено так, что в принципе иностранным архитекторам не дают работать. Не зря же в Москве так никто из звездных архитекторов ничего и не построил, хотя пытались и Норман, и Заха Хадид, и многие другие. Работу дают только коммерческим иностранным архитекторам, то есть тем, кто только быстро проектирует, не предлагая никаких творческих решений («авторские» компании типа фостеровской все время в творческом поиске, предлагают что-то новое, а коммерческие все делают хорошо и быстро, но без особых изысков). При этом характерно, что иностранные архитекторы самостоятельно не могут ничего согласовать, провести через инстанции.

С Расскажите про ваш собственный проект в Москве и как вы на него решились, зная, как все здесь сложно?

Эта идея родилась из моих личных страданий. Я десять лет приезжаю в Москву в командировки, у нас здесь офиса нет, поэтому приходится сидеть, встречаться с людьми в «Кофемании», «Академии» или еще где-то. И если нужно вдруг распечатать буклет, на это приходится потратить день. Это просто невозможно. Поэтому я придумал создать место, куда по клубным картам могли бы приходить работать люди, у которых нет своего офиса. Идея родилась в сентябре прошлого года, и вот сейчас мы близки к реализации. А решился я только потому, что делаю это со своими друзь­я­ми, конечно, без них это было бы невозможно.

С Где будет находиться этот офис и что там будет?

В здании, спроектированном Шехтелем (российский архитектор, график, сценограф. – Прим. ред.) в 1909 году для Московского купеческого общества на Новой площади. Сто лет прошло – и мы как будто восстанавливаем этот купеческий клуб, не впрямую, конечно, но концептуальное сходство есть. Место будет называться Cabinet Lounge – «клубный офис». За границей это называется private members business club. Но по-русски, когда говоришь «клуб», в голову тут же приходит «Рай» или в лучшем случае «Дягилев»; то есть просто слово «клуб» не с тем ассоциируется. Будут переговорные, зал с видеоконференцсвязью, рабочие места с Wi-Fi и всей необходимой для работы техникой, секретари, курьер с водителем, IT-консультант, консьерж, ну и бар с рестораном, конечно. Мы думаем, что наш офис будет где-то на двести пятьдесят человек, не больше. Должно быть комфортно, и хочется, чтоб приходили к нам какие-то симпатичные люди, которые понятно чем занимаются. Мы это место делаем для себя – ориентируясь на то, как нам самим было бы удобно.

С Сколько будет стоить карта?

Например, карта club – девятьсот долларов в месяц, но офисные услуги и, скажем, переговорные оплачиваются отдельно, карта unlimited – тысяча четыреста долларов, самая дорогая – corporate – три тысячи в месяц, зато ею могут пользоваться сразу три человека. Я думаю, что в Москве довольно много людей, которые готовы платить за удобный офис, – тем более что после того, как человек купит карту, мы не будем на нем зарабатывать дальше. Будут цены такие, какие я считаю приемлемыми для себя как для потребителя. Например, меня в Москве дико раздражают цены на вино. Я просто не могу понять, как оно может столько стоить. Тут три тысячи стоит вино, которое в любом лондонском супермаркете стоит 3,99 или 5,99, а его еще в декантер нальют. Ну маразм просто! Поэтому моя принципиальная позиция, чтобы вино стоило столько, сколько оно должно стоить. И так во всем.

С Кроме архитектурной работы вас что-то занимает еще в жизни?

Дети. До рождения детей это было совсем не очевидно, а оказалось, что я прямо-таки ненормальный папаша. Я очень люблю с ними заниматься. Новое ощущение, новое поле деятельности. Младшему сыну год, а старшему – три с половиной, и я смотрю, как они быстро растут, прямо жалко. Время утекает, смотришь – второй подрос, и думаешь: ой, буквально осталось пять-восемь-десять лет… Это, конечно, звучит патетически, но ловлю себя на мысли иногда, что, конечно, с детьми надо как можно больше времени проводить.

С Ваши дети говорят по-русски?

Ну, мы с женой говорим с ними по-рус­ски, но не знаю, получится ли, чтобы они свободно говорили и писали. Все-таки они живут в Лондоне. Но, с другой стороны, бабушки и дедушки тут, в Москве, дети будут к ним приезжать, я надеюсь.

С Вы сейчас затеваете бизнес в Москве, возвращаться не думали?

Нет, потому что я не уезжал никуда – все время возвращаюсь в Москву. Хотя, знаете, когда попадаешь в Турцию или в Бразилию, сразу ощущаешь динамику, то есть видно, что со страшной силой идет экономический, моральный, психологический процесс, особенно в Бразилии, видно, что все на подъ­еме. А сюда попадаешь – нет такого ощущения. Вроде бы все хорошо – да, ресторанов все больше, «мерседесов» на дороге, рейсов из Домодедова тоже все больше, а вот нет этого ощущения положительной динамики. Все не по-насто­яще­му, драйва нет.

С А вам хочется, чтобы стало что-то по-настоящему?

Хочется, конечно. Но тут сейчас такая потемкинская деревня. Создается иллюзия, что что-то происходит, хотя на самом деле не происходит ничего.