Михаил Швыдкой: Восемь историй о Большом театре
1. В Большой театр из коммуналки
В 1957 году моя мама вышла замуж за замечательного тромбониста, который работал в госоркестре.
Госоркестр каждый год ездил на летние гастроли вместе с музыкантами из Большого театра. Таким образом я мальчишкой имел счастье ходить в Большой.
Я приходил туда из коммуналки — деревянного маленького двухэтажного домика без горячей воды и без газа, который сверху донизу был пронизан разнообразными запахами, и где все клопы знали друг друга. И это было совсем не то ощущение, которое испытывают те, кто приходит туда сегодня из виллы на Рублевке или из собственной квартиры с горячей водой. Я испытывал восторг, который никогда не забуду. Большой театр был другим миром с другими людьми; в нем был ритуал и тайна.
2. Ужас запустения
В 2000 году я пришел в Большой уже в качестве министра культуры и понял, что здание театра находится в состоянии катастрофы. Следы невероятного запустения были повсюду — это было запустение еще 80-х годов, когда проводился только косметический ремонт.
Помню вечер в театре, когда там никого не было, кроме гендиректора Анатолия Иксанова и моих сотрудников. Меня тогда посетило легкое чувство ужаса — я понял, что с театром надо срочно что-то делать. В физическом смысле.
3. Конфликт и назначение Иксанова
В 1992 году Большой театр вывели из подчинения Минкульта и внесли в список особо ценных объектов РФ, руководителей которых назначало правительство. И когда в 2000 году Владимира Васильева увольняли с должности руководителя Большого, театр находился в ведении правительства, а не Министерства культуры. Другое дело, что его увольнение и передача театра обратно в ведение Министерства культуры совпали. Тем не менее в Большом был тяжелый момент, когда разгорелся конфликт между Васильевым и главным балетмейстером театра Юрием Григоровичем и солистами, которые приняли разные стороны. Тогда началось падение оперной части. Ситуацию спасло назначение Иксанова, который как человек, на тот момент далекий от внутренней театральной жизни, смог трезво взглянуть на происходящее.
4. Поездка к Рождественскому
Один из страшнейших дней моей жизни — наш с Иксановым приезд к Геннадию Николаевичу Рождественскому с просьбой быть главным дирижером Большого. Мы приехали к нему на Николину Гору и волновались, как школьники. (Тогда Рождественский согласился, но через год со скандалом уволился. — Прим. ред.)
5. 25 миллиардов
Когда я был руководителем Роскультуры, мы доложили президенту о необходимости реконструкции Большого театра. В 2005 году я сказал, что реконструкция обойдется в 25 миллиардов рублей, в ценах 2011 года она стоила порядка 30 миллиардов. Конечно, меня просто рвали на части из-за денег. Проект несколько раз пересматривали, потому что всем казалось, что он слишком дорогой.
Стройка эта была изнурительная. Пришлось начать с того, чтобы провести тендер на то, кто будет проводить тендер. Я понял, что чем дальше буду от всего этого находиться, тем лучше. Я старался, чтобы все было прозрачно и чтобы наши решения были понятны.
Последние четыре года я впервые за свою чиновничью карьеру работаю счастливо, потому что никакого отношения к деньгам не имею.
6. Штукатурка
Когда во время реконструкции в здании театра вскрыли штукатурку, стена была в вертикальных трещинах. Весь театр фактически держался на этой штукатурке. Была велика вероятность того, что здание просто сложится в процессе реконструкции. Пришлось потратить дополнительные средства, чтобы поставить специальные временные сваи, которые поддерживали театр.
Каждый день у меня было ощущение, что я близок к инфаркту. Когда после реконструкции на сцене Большого впервые открылся занавес, я был счастлив, что вижу это своими глазами, а не лежу на больничной койке, а хорошая реконструкция или плохая — двадцать восьмое уже дело.
7. Папье-маше
Во время реконструкции театра для меня открылось много диковинных вещей. Например, оказалось, что под партером деревянная панель заменена на бетонную плиту. А все ложи были сделаны из папье-маше. Папье-маше было там изначально по проекту, потому что оно акустически лучше, чем дерево.
8. Эксперименты
Большой театр всегда был театром экспериментирующим. В начале 30-х годов на месте Театра оперетты была Опера Зимина, которую передали Большому театру (в 1924 году. — Прим. ред.). Там был филиал до тех пор, пока труппа Большого не стала обслуживать КДС. И на этой малой сцене было много творческих экспериментов. Галина Вишневская пела «Человеческий голос» Пуленка, Борис Покровский ставил «Игроков». В советское время «Кармен-сюита» и то, что делала Плисецкая, казалась невозможным, но это было.
Когда опера «Дети Розенталя» вызывала скандал, начали говорить о том, что в наше-то время — бомжи на сцене! То же самое говорили об «Иване Сусанине», и когда Островский показывал свои пьесы Щепкину. Это нормально, внутренний процесс всегда шел. Вплоть до того, что Галина Павловна Вишневская послушала «Евгения Онегина» в постановке Чернякова и, громко ругаясь, ушла из театра.
Большой Театр. Фильм о главном сокровище Москвы
Читайте по теме:
Анатолий Иксанов: Большой театр бесконечен, моей жизни не хватит, чтобы он мне наскучил
Мария Семендяева. «Травиата» в Большом. Дисциплина ради любви
Татьяна Кузнецова: Большой театр. Испытание «Аполлоном»
Василий Бархатов — Михаил Фихтенгольц: По децибелам орущих зрителей ясен уровень их IQ