«Травиата» в Большом. Дисциплина ради любви
Начать рассказ о том, как ты сходил на репетицию в Большой театр, не впав в пошлость, почти невозможно. Даже если опустить подробности того, как ты, переминаясь с ноги на ногу, томишься на проходной 14-го, служебного, подъезда, и не вдаваться в описание вкуснейшего грошового обеда в местной столовой, все равно от стереотипов не отделаться. Угловатые балерины в мягких тапочках, дружелюбные охранники, строгие работники бутафорского цеха — все эти персонажи фигурировали в десятках рассказов о «волшебном мире театра». Но, вероятно, это и есть одна из главных особенностей театрального закулисья — оно неизменно, как родовая община где-нибудь в Папуа Новой Гвинее. Попадая в Большой, кожей ощущаешь царящую здесь дисциплину, которая, кажется, наполняет каждый сантиметр пространства — от цеха, где шьют одежду для постановок, до коридоров, связывающих Новую сцену с исторической и со вспомогательным зданием в соседнем переулке. По этим коридорам можно за день намотать километров десять, но со всеми встречными принято здороваться, и это с непривычки немного странно. Особенно дисциплина заметна, разумеется, на репетиции.В большом репетиционном зале на пятом этаже идет репетиция оперы «Травиата» под руководством режиссера Франчески Замбелло. В 2002 году в Большом театре Замбелло ставила «Турандот» Пуччини, а в 2004-м первой в Большом поставила оперу Сергея Прокофьева «Огненный ангел». На репетиции она сидит в джинсах, удобных кроссовках и толстом черном свитере. Подозвав меня в перерыве, Франческа дает согласие на интервью, но только после репетиции. Я совершенно не против подождать.Ставят сцену на балу у Флоры, когда Альфред швыряет Виолетте в лицо выигранные за карточной игрой деньги. Репетируют человек тридцать — это артисты миманса и солисты. Сцена рисуется несколькими слоями. Режиссер хочет добиться максимальной точности — сначала отдельно репетируют, как миманс входит и уносит стулья. Затем отдельно — арию Альфреда и реакцию на нее публики. Публика дисциплинированно изображает разгул, чтобы затем хором выразить возмущение бесчеловечным поступком Альфреда. Возмущен и дирижер-постановщик Лоран Кампеллоне: артисты говорят нараспев, и он просит их артикулировать четко и естественно. Франческа Замбелло требует, чтобы артисты разобрались по парам, и с этим, как всегда, начинаются проблемы. «Так! Все тенора подошли к своим сопрано! Кому не хватило пары — к свободным меццо-сопрано!» Когда гости понимают, что произошло между Виолеттой и Альфредом, им хочется обнять своих родных, в знак того, что с ними ничего такого случиться не может. «У каждого тенора сейчас задача — защитить свою даму, чтобы она не кончила, как Виолетта», — будничным тоном объясняет помощник режиссера, и взрослые артисты хихикают, как девятиклассники. Гости Флоры раз за разом загоняют бедного Альфреда к самому краю сцены, потом он бросается назад и натыкается на своего отца. Когда Евгений Наговицын в роли Альфреда в очередной раз начинает петь о своей обиде, дирижер-постановщик Лоран Кампеллоне на секунду делает что-то лицом, и солист, моментально побагровев, едва не срывается на смех, голос у него начинает подрагивать. Франческа Замбелло тут же поворачивается к Кампеллоне и по-учительски строго поднимает брови: Are you really doing this? Я даже не успеваю удивиться, когда она берет со своего стола кожаный стек для верховой езды — ну а что, дисциплина же. Оказывается, стек — это реквизит для хозяйки бала Флоры.