Почему мы хотим отомстить подлецам

Представьте себе, что вам страшно хочется пить. Нечеловечески. Так, как будто вы три дня бредете по пустыне Сахара с мешком вкуснейшей воблы за спиной.

На самом деле, впрочем, вы не в пустыне, а в кабинке у психологов-экспериментаторов. В соседней кабинке ваш партнер, и он тоже страшно хочет пить. И тут ему приносят воду! Но приносят с одним условием: он должен разделить ее между вами двоими, причем если вам не понравится, как он это сделал, то вся вода выливается в унитаз, и никто из вас не получает ничего.

И вот этот сукин сын делит воду вот этак (ваш стакан правый, конечно).

Мразь, какая же отпетая мразь... Пусть тогда сдохнет от жажды.

С другой стороны, вам и самому очень хочется глотнуть хоть немного этой воды.

С третьей стороны, прагматизм прагматизмом, но зло должно быть наказано. Даже если ради этого приходится пострадать приличным людям.

Итак, решено. Воду — в унитаз.

Прииди, милосердная смерть.

Именно такой опыт поставили над добровольцами ученые из лондонского University College. И добровольцы не подкачали — поступили так же, как и вы.

* * *

Подобные опыты давно уже стали классикой психологии под названием «игра-ультиматум» (ultimatum game). В классической постановке одному испытуемому предлагается разделить некую сумму денег, а второй должен согласиться с условиями или отвергнуть их — в последнем случае все деньги пропадают. Как правило, большинство испытуемых согласны получить 40% (чтобы партнер получил 60%), но на более жесткие условия не соглашаются: лучше сидеть вообще без денег, чем поощрять бесчестных мерзавцев.

Практического смысла в этом нет, идея «научить негодяя уму-разуму» крайне иррациональна. Но вот оказывается, что человеку свойственна иррациональность. Особенно интересна модифицированная постановка опыта, когда в случае вашего отказа от сделки вы не получаете ничего, но «делящий» все равно остается при своей сумме. Результаты показывают, что даже в этом случае, когда зло не может быть наказано в принципе, часть испытуемых все равно отказываются от участия в нечестной дележке, хоть таких отказников и существенно меньше, чем в первом варианте. Они просто обижены, и все тут. Бессмысленно упирать на прагматизм, когда имеете дело с существом настолько иррациональным, как человек.

А вот шимпанзе весьма рациональны: в аналогичной игре они почти всегда выбирают собственную пользу, и плевать им, честно ли устроен мир или нет (хотя, по некоторым данным, отдельные случаи «обидок» изредка встречаются и среди шимпанзе). Правда, шимпанзе делят не деньги, а пищу. Возможно, дело в том, что пища — жизненная необходимость, а деньги все же скорее некая игровая абстракция? Не очень-то они и нужны?

Чтобы опровергнуть эту возможность, ученые пытались модифицировать опыт с деньгами. Например, проводили эксперимент в какой-нибудь нищей Боснии, а в качестве награды предлагали суммы, равные полугодовому заработку испытуемых. Результат? Практически тот же, хотя тех, кто пожертвовал честностью ради корысти, оказывалось чуть-чуть больше. Но все же деньги, даже и большие, — это не то, чего можно жаждать, как капли воды в пустыне…

Капли воды? В пустыне? Вот тут-то и пришла психологам на ум идея этого исследования с заменой денег естественным, жизненно необходимым ресурсом. Жажду у испытуемых вызывали, вводя им внутривенно солевой раствор. Контрольной группе вводили обычный физраствор. В первой группе вода была физиологической необходимостью, во второй — просто символом некой commodity, подлежащей честной дележке. Результаты: в первой группе сделку отвергли пятеро из десяти, во второй — восемь из одиннадцати. С точки зрения статистики это одно и то же: люди отвергают нечестность даже ценой мучительной жажды. Результаты у шимпанзе: один отказник из одиннадцати в группе сытых обезьян, и ноль отказников у голодающих обезьян. И это называется «разумный человек»?! Предпочесть абстрактную честность утолению насущной нужды?!

* * *

«Вы же разумный человек!» — видимо, эту фразу слышали все, кого хоть раз вызывали на допрос гэбисты по политическим делам. Результаты описанного опыта позволяют научно-обоснованно ответить на этот вопрос: «Нет, в этом смысле я вам не разумный человек. Обращайтесь к шимпанзе».

(А у нашей братии, у работников СМИ, в ходу свой термин: «профессиональное поведение». В этом смысле тот, кто не пьет свою воду, потому что не выносит нечестности, «ведет себя непрофессионально». Кто отказывается от денег, потому что это означает согласие с подлостью, тот ведет себя непрофессионально. Кто шмякнет на стол заявление об уходе, а потом выложит в сети подробности какой-нибудь корпоративной мерзости, тот втройне непрофессионален. Я даже слышал, что самому заплатить за поездку, если можно прокатиться за служебный счет — это тоже «непрофессионально». Вот такое словоупотребление).

Если смотреть на результаты опыта в этом ракурсе, становится понятно, насколько нелепы попытки любых властей начертать на знамени слово «прагматизм». Мы тут все люди, мы действуем в своих интересах лишь до поры до времени, а потом нам свойственно обижаться. Как следует из описанных опытов, наша способность обижаться — едва ли не самое драматичное отличие нашего вида от прочих млекопитающих (впрочем, даже собаки умеют обижаться, и вообще, наверное, все виды, которым свойственно демократичное устройство социальной группы и, как следствие, концепция «равенства»).

В классическом варианте опыта «обида» означает «пусть я пострадаю, но вашей подлости подыгрывать не стану». Утопить страну в крови? Почему бы и нет, если заслужили. Модифицированный вариант игры, когда «отказник» лишается награды сам, но на награду «делящего» это не влияет, больше похож на протестное самосожжение, что, как мы знаем, тоже встречается в мире и иногда производит весьма серьезные последствия.

Вот, собственно, о последствиях и речь. Не очень понятно, как в эволюции сознания возникла такая штука, как «обида». Но она возникла и укрепилась, и особенно расцвела у вида приматов, который взобрался на самую вершину эволюционной лестницы. Отсюда напрашивается вывод, что обижаться каким-то образом полезно для социума. Обида — двигатель прогресса. Я не призываю никого к самосожжению, боже упаси. Но классический вариант «игры-ультиматума», с причинением серьезного дискомфорта и себе, и мерзавцам, мне кажется заслуживающим серьезного рассмотрения.