Чего не могут взрослые

Зинаида работала кассиршей в большом универсаме. Роман был дальнобойщиком, возил грузы по всему северо-западу России. Оба не были петербуржцами. Он приехал с Урала, вслед за приятелем, в поисках работы. Она — из Казахстана, к родной тетке, за лучшей жизнью. Обоих жизнь не баловала, но они как-то приспособились к ней и не жаловались. Бывает и хуже — это оба знали доподлинно. Потом они встретились и полюбили друг друга. Решили жить вместе (тетка ее к тому времени умерла, от нее осталась однокомнатная квартира).

Зинаида с самого начала знала, что на Урале Роман несколько лет жил с другой женщиной. Союз был неудачный: она гуляла, попивала, скандалила. Он не выдержал, ушел. Она сказала, что беременна, и просила его вернуться. Он вернулся, потому что надеялся, что с рождением ребенка все изменится. Родилась дочка, Рая, но в его семейной жизни ничего не изменилось. Он даже не был уверен, что девочка — от него. Именно тогда он поддался на уговоры приятеля и уехал от всего этого подальше в Петербург. Деньги на дочку посылал. Потом кто-то ему написал, что его бывшая вышла замуж. Он даже обрадовался: вдруг она так же, как и он, нашла наконец свою настоящую любовь и сможет быть счастливой?

У Зинаиды был сын Коля. На момент, когда я с ними со всеми познакомилась, ему было пятнадцать лет. Мальчик с диагнозом «задержка психического развития» учился в восьмом классе коррекционной школы.

Отчим относился к пасынку строго, но в общем справедливо. Однокомнатную теткину квартиру они продали и, взяв в банке кредит, купили двухкомнатную. Жизнь катилась по уже накатанной колее.

«Мы так долго искали друг друга! — сказала мне Зинаида, неуклюже подражая героине какого-то сериала. — Мне никто, кроме него, не нужен!»

«Я когда в дороге, так сердце домой рвется, за ней скучает и беспокоюсь всегда!» — без соблюдения правил грамматики, но явно искренне сказал Роман.

* * *

Письмо с Урала было от дальней родственницы и соседки, с ошибками и написано как курица лапой: «Ромка, твоя бывшая от пьянки-гулянки теперь померла насовсем. Ты приезжай, коли сможешь, а то девчонка твоя сейчас у ейной матери, но она опеку брать не хочет и ее в детдом сдаст. Дело ли это при живом отце?»
Он жутко занервничал, показал письмо жене. Та, не особенно раздумывала, сказала: «Надо ехать, смотреть, что там и как. Ребенок же, живая душа».

Девочку он последний раз видел, когда ей было пять лет. Сейчас ей вот-вот должно было исполниться одиннадцать. Она была очень хорошенькая и как будто похожа на него. Узнала и прижалась с плачем:

— Папа, папочка! Как хорошо, что ты приехал!

— Настрадался ребенок, — сказала та же соседка. — Считай, что в притоне жил. Особливо последние два года, когда мамка уж совсем тормоза потеряла…

— Папочка, ты ведь меня теперь с собой заберешь?! — ласково гладя рукав его шоферской кожаной куртки, спросила девочка. — Я не хочу в интернат…

У него сердце упало. Что же делать?

— Рома, конечно, берем, — сказала его жена. — Это же твоя дочь.

* * *

— Я в отчаянии, — сказала сидящая в кресле напротив меня Зинаида и поправила блондинистый перманент. — Это ребенок, я все понимаю, но за полгода она разрушила все, что я строила шесть лет. На прошлой неделе я собиралась подавать на развод.

— Что же произошло?

— Она им вертит как хочет. Как же — его дочь! Настрадалась! Тайком поддевает моего (а много ли ему, дурачку, надо?), а потом бежит жаловаться отцу. Тот на пасынка с кулаками: «Ребенка обидели!» Я пытаюсь вступиться, он на меня с руганью: ты своего выгораживаешь! А видели бы вы, как она с отцом лижется! Стыд и срам! Сидит у него на коленях и целует, и наглаживает… Я ему говорю, а он только смеется: ты, дескать, ревнуешь, она же еще маленькая! Маленькая, конечно, но ведь навидалась-то всякого и нынче все использует, чтобы его повернее к себе привязать. Неряха, грязнуля, по дому ничего делать не хочет, может целыми днями на неубранной кровати валяться и в телевизор пялиться, а как я ей скажу, она сразу — к отцу. А сыну моему так и сказала: я все равно для папы главнее, чем ты и даже мама твоя, потому что я — родная. И в Колиных вещах роется все время. А он уже весь нарывами пошел и в школе опять драться начал. Вы бы поговорили с ней, что ли, она вон у меня в коридоре сидит. А то я больше не могу так.

— Я бы лучше с Романом поговорила, — вздохнула я.

— Да не пойдет он в детскую поликлинику! Он говорит, что это я сама все придумала, да еще Коля мне на нее наговаривает.

* * *

Чернокудрая Рая и вправду была весьма миловидна и казалась много старше своих 11 лет.

— Ой, я так своего папочку люблю! Он такой хороший и добрый! Смотрите, какое он мне колечко красивое подарил! И тетю Зину я тоже люблю, конечно, но она иногда сердитая бывает. Я ее понимаю, конечно, ей тяжело с чужим ребенком, я иногда посуду забываю помыть, и когда папа вечером со мной на диване у телевизора, а не с ней, и из-за Коли… А с Колей мы, да, иногда ссоримся из-за компьютера, и когда он на моей кровати валяется, а потом миримся, конечно.

* * *

— Романа — ко мне, любыми путями! — потребовала я у Зинаиды.

Он пришел.

— Да это жена выдумывает все! И за своего ей обидно, раньше-то все только ему было: и комната, и подарки, и внимание. А Райка — ребенок, ласковая, веселая, приставучая, что ж в том плохого? Лучше бы букой в углу сидела? Неряха, да, тут я признаю, но надо же постепенно приучать, а не орать на нее, как жена орет. Это ее «зэпээрник» только и понимает, когда на него рявкнешь как следует. А мне с Райкой радостно, всегда сможет и рассмешить, и утешить, после рейса лучший отдых — с ней повозиться.

— Если вы с Зиной расстанетесь, вы же не сможете один Раю воспитывать, ведь вы по несколько дней в дороге, и она все-таки окажется в детдоме.

— А почему это мы с Зиной расстанемся? — Роман испуганно и глуповато округлил глаза. — Неужели из-за того, что я свою дочку люблю?! Это вы глупости какие-то говорите…

* * *

— Ничего у вас не выходит, да? — вздохнула Зинаида. — Ну, я так и думала. Трудно ведь в маленькой девочке змею подколодную разглядеть. Я ведь и сама сперва не разглядела.

Из действующих лиц остался только один, мною не охваченный.

— Давайте уж я до кучи и с Колей поговорю.

— Да какой толк? Ну что ж… побыла Зинка счастливой и ша, довольно. Другим и того в жизни не достается. А Колю к вам пришлю, конечно, он уж и сам спрашивал: куда это вы все ходите?

* * *

Унылый прыщавый подросток. ЗПР не сильная, но вполне заметная.

— Да я не только учусь, я уже работаю, — говорит с гордостью. — Листовки у метро раздаю. Летом в «Макдоналдс» пойду, если возьмут.

— Отлично, — говорю я. — У меня только на тебя надежда и осталась.

— Какая надежда?

— Смотри. Сейчас вы с Раей конкурируете, перетягиваете канат. Ты — маму к себе (я хороший, Рая плохая), она — папу (я хорошая, Коля плохой). Ты взрослее и умнее, она хитрее и изворотливее, ее жизнь научила.

— Да. Она мне рассказывала. У нее мать пила и мужиков водила.

— Ну вот. Если у вас все получится, то Зина и Роман расстанутся. Счастливых не будет. Ты останешься вдвоем с матерью. У нее — разбитое сердце, у тебя — ноль мужского внимания и поддержки на момент личностного становления. Рая окажется в детдоме и, скорей всего, повторит судьбу своей матери. Роман — потеряв любовь, всех (в том числе и себя) возненавидит. Либо замкнется в работе, либо начнет пить. Как тебе такая перспектива?

— Всех жалко, — подумав, сказал Коля. — Но что я могу?

— Ты можешь стать Дон Кихотом, рыцарем печального образа, — твердо сказала я.

— Как это?

— Всех спасти, фактически пожертвовав собой. Рыцарь света и любви. Рыцарь своей матери. Когда-то она в одиночку тянула тебя, больного, агрессивного, отстающего в развитии. Теперь ты вернешь ей долг, сохранив ее счастье и заодно, быть может, поможешь стать человеком маленькой несчастной девочке, которой не так повезло с матерью, как тебе. Удивительно ли, что она теперь так цепляется за отца? Тебе будет трудно, не скрою. Что делать? Терпеть все иезуитские подначки Раи. Отвечать ей кротко и ласково, считая не себя, а ее — слабоумной и жертвой. Никогда не ябедничать на нее ни матери, ни отчиму. Наоборот, вслух говорить, что ваши с ней отношения улучшаются день ото дня. День, неделю, месяц, год. Заведи календарь и зачеркивай дни крестиком.

— А это поможет? — спросил Коля.

— Мир умеет слышать, поверь мне. То, что я тебе сейчас предлагаю, из твоей позиции практически подвиг, но рыцарь на то и рыцарь, чтобы совершать подвиги?

Коля долго молчал, механически расковыривая прыщ на лбу. Потом тихо сказал:

— Я попробую.

* * *

Я позвонила им почти через год, но Зинаида сразу узнала меня.

— Ой, вы знаете, а ведь Рома-то прав оказался! — радостно затараторила она. — Он ведь еще тогда мне сказал: не суетись, наладится все, вот оно и наладилось! И дети ссориться практически перестали.

— Как это произошло?

— Да сначала Коля перестал нам про нее говорить, наверное, как-то сам научился справляться, а потом и она — чего же? — ведь даже отец заметил: ну что ты на него все ябедничаешь? Он-то молчит. И в комнате у них прибрано, и Рая теперь меня своими лизунчиками уже не так раздражает, а муж на Колю и вовсе не срывается, потому что не за что: он девятый класс заканчивает всего с двумя тройками, и в поварское училище собрался, он готовить любит, ну и куда же ему еще после коррекционной школы. Все у нас хорошо, спасибо вам за участие.

— Сына поблагодарите. Он у вас рыцарь, — сказала я и повесила трубку.