Оттенки толерантности

Кассу захватила одна из тех городских сумасшедших преклонных лет, которые в последнюю секунду отменяют четыре творожных сырка из шести, доказывают кассиру, что кукурузная крупа стоит не сорок восемь, а сорок шесть рублей, пересчитывают пакеты с молотым перцем, которых у них почему-то штук двадцать — словом, общаются, как умеют, и делают это, конечно, без спешки.

Я стала заглядываться на соседнюю кассу, и тут к ней подошел молодой человек, а сразу за ним — девушка. Поэтому я и спросила: «Извините, вы вместе?» На что девушка встрепенулась: «Нет, конечно! А что, разве это не очевидно?» Она вся прямо-таки вибрировала.

Девушка была невысокая, средних лет, растрепанная, небрежно одетая. И уж слишком пучила глаза, возмущаясь моим вопросом. Поэтому я перевела взгляд на молодого человека. Он стоял ко мне спиной, давая возможность рассмотреть широкие плечи и круглую задницу. Очень высокий. В синей спецовке. Он повернулся в пол-оборота. Оказалось — таджик. Симпатичный, кстати.

Я мысленно уложила нервную девушку с ним в постель и подумала, что для нее это должно быть лестно. «Нет, не очевидно», — ответила я, намеренно уставившись на ее несвежие волосы. «Ну, тогда и говорить не о чем!» — фыркнула она и отвернулась. Как будто мы действительно собирались с ней говорить.

Если бы кто-нибудь всерьез предложил сделать для таджиков отдельные скамейки, и места в метро, и заведения, куда им нельзя заходить — эта девушка проголосовала бы первой. Хватило же ей бесцеремонности вести этот разговор прямо у него за спиной.

Вернувшись домой, я обнаружила в ленте на Facebook сожаления одной знакомой о том, что только она присмотрела машину, как к ней подошли два «канзасца» и впали от этой машины в такое возбуждение, что знакомой пришлось отказаться от своей мечты. Из-за «канзасцев». Текст сопровождало замечание типа «говорю без толерантности и корректности, без этого всего, как есть, честно и откровенно».

А потом Божена Рынска, светский хроникер, написала опус об инвалидах, где сообщала, что пикающие светофоры для слепых мешают ей жить, а ждать, пока в Монако в автобус загрузят коляску для инвалидов — ну совершенно невыносимо, и что здоровые не должны страдать из-за больных, что это, к чертовой матери, лицемерие.

Многих людей возмущает толерантность. Ко всем — к мигрантам, гомосексуалам и лесбиянкам, инвалидам, евреям... По какой-то причине им кажется, что «другие» мешают жить — у одних лица чрезмерно смуглые, другие задерживают общественный транспорт, третьи вообще продали Россию Госдепу и Моссаду.

«Многие» чувствуют себя ущемленными, и полагают, что, как граждане и налогоплательщики, имеют право высказать свое мнение.

Но им почему-то не приходит в голову, что такого рода мнения имеют обратную связь. И если уж ты повадился сообщать всем и каждому свое сокровенное, то жди реакции. Например, мне хотелось сказать той бабе из магазина: «Знаете, с вашим выражением лица вы еще лет двадцать не рассчитывайте, что будете с кем-то вместе». А Божене — что ей надо не в Монако по автобусам шляться, а найти хорошую психиатрическую клинику и провести там лет десять. Я и говорю — прямо здесь и сейчас. И мне стыдно и противно.

Если всякий начнет высказывать свое глубоко личное мнение, то тут можно прийти к такой анархии, что проще, действительно, раздать всем винтовки — пусть лучше отстреливают друг друга.

Есть вежливость. А толерантность — это такая масштабная и более социально значимая вежливость. Мы живем в мире, где правила давно изменились. И где серое — уже часто белое, а черное — серое.

В этом мире мигрантов неприлично считать гражданами второго сорта, неприлично выпячивать антисемитизм или гомофобию, нельзя смеяться над недееспособностью.

Вежливость — это не то, что дается при рождении. Это не цвет глаз и не особняк родителей. Толерантность воспитывается, это процесс, и могу точно сказать по себе, что в итоге жить, не испытывая бессмысленного раздражения, намного лучше.

Однажды, лет пятнадцать назад, я при одной грузинской подруге произнесла слово «хачик», которое тогда было более распространенным и более обидным. Подруга возмутилась. С тех пор я никогда не произносила ни этого слова, ни других, ему подобных.

Потому что нет ничего приятного в оскорблении чувств других людей. А также нет никакого удовольствия в том, чтобы потворствовать своим примитивным страхам — вроде того ужаса, который охватывает людей при виде азиатов или транссексуалов.

В России звучат довольно странные концепции, например, что «негров» здесь в рабстве не держали, поэтому это наше законное-исконное право называть негров неграми. Окей. Убедительно. А в США не держали в рабстве русских, поэтому их право — считать всех русских девушек шлюхами, а мужчин — бандитами.

Ну, признавайтесь, кто хочет жить по такой логике?

Ребята, вы жили за железным занавесом. Скучаете по этому?

Ведь что останется, если исключить всех «чужих»? Правильно — забор и одиночество. А еще невежество.

Уже не первый год мир стремится к объединению — наука, техника, экономика, политика складываются так, что это сейчас путь развития цивилизованного общества. В этом мире появляется очень много нового. Как любое новое, оно с самого начала может и шокировать, и разочаровывать, но это всего лишь реакция на перемены, а не способ жить, не мировоззрение, не принципы.

В Дании коммуны очень долгое время жили по таким негласным законам, которые совершенно исключали индивидуальность. Правила были придуманы нарочно для чужаков — чтобы те не приходили со своим уставом, не удивлялись, не высмеивали, не приносили ничего нового в закостенелый уклад. А теперь, в XXI веке, они имеют огромную проблему — молодежь боится проявлять себя, боится отличаться от других, и результат этого — отсутствие творчества, потому что оно, по сути, как раз полная свобода самовыражения.

Стремление быть как все, быть похожим на всех, не видеть ничего отличного, не мириться ни с чьими особенностями — это очень плохая характеристика. И ее уже практически невозможно встроить в современную жизнь — она противоречит всему.

Мир уходит от агрессии. И это, вроде бы, очень хороший знак, но отчего-то разные люди не могут с этим смириться. Им нужно заявлять о своей ненависти, им нужно найти причину внутреннего конфликта — и обрушиться на нее с как бы праведной яростью.

Но тогда давайте уже есть макароны руками, справлять нужду в общественном транспорте и сожгите, пожалуйста, свой заграничный паспорт — он вряд ли пригодится. Вы ведь чужаки — вас там не полюбят.