Незамкнутый круг

Привлекательная женщина жаловалась на сына-подростка: прогулы, драки, учет в детской комнате милиции, хамство в школе и дома, какие-то уже довольно безобразные алкогольные эпизоды. А меня не покидало странное ощущение, что в развертывающейся передо мной «киноленте» есть какой-то 25 кадр, которого я не улавливаю, но который в корне меняет содержание и даже жанр фильма. Мои уточняющие вопросы ничего не проясняли. В куцей медицинской карте Максима не было никаких интересующих меня диагнозов. Судя по всему, мальчишка вообще болел крайне редко. Его мать выглядела вполне адекватной.

— Скелеты из семейных шкафов — на выход! — наконец напрямую скомандовала я.

— Я — не родная мать Максима, — тут же выпалила женщина. Я вздохнула почти с облегчением. — Но мы с его отцом познакомились, когда ему было два года, я воспитываю его с трех лет, он называет меня мамой, а свою родную мать не помнит совсем, так как она умерла почти сразу после родов.

Выяснив все известные мачехе медицинские подробности давно минувшей трагедии, я вернулась в сегодняшний день:

— Кроме Максима у вас сейчас еще общий с мужем ребенок — мальчик Вася восьми лет.

— У Максима есть еще родная старшая сестра, ей двадцать два. После смерти матери она живет с бабушкой и дедушкой.

— Максим поддерживает с ней отношения?

— Практически нет. Ну, может быть, раз в год туда ездит. Он не рвется, да и его там особо не ждут.

— То есть, выходит, после смерти матери детей поделили? Старшую девочку забрали к себе ее родители, а мальчик-младенец достался отцу?

Вместо того чтобы ответить на этот простой вопрос, женщина вдруг тихо заплакала. Я удивилась, поняла, что скелеты и погремушки этой семьи еще себя не исчерпали, но решила подождать — теперь-то уж, наверное, она сама расскажет.

— Его никто не хотел, — вытерев покрасневший, распухший от слез нос, сказала она. — Даже мой муж видел в этом ребенке того, из-за кого умерла его жена. Убийцу своей матери…

— Господи, какой бред!

— Да, конечно. Но он очень ее любил. Очень. Меня — нет, хотя теперь, конечно, чего уж, все привыкли. Они вместе учились, все делали вместе, понимали друг друга с полуслова. У них была прекрасная семья, они оба обожали дочь.

— Но причем тут новорожденный младенец?

— Разумеется, ни при чем. Но отец не хотел его видеть, потому что он напоминал ему о горе. Он стал пить. Мальчика отвез в Казахстан, к своей матери, а она уже тогда была больная и не справлялась с младенцем. Девочку забрали родители жены.

— Вы тоже родом из Казахстана?

— Да. Я полукровка. Мои родители и семья Андрея были соседями. Они, можно сказать, сосватали меня. Я младше, Андрей меня почти не помнил к тому моменту, но он согласился, потому что его мать не могла больше с маленьким.

— А вы?

— Я-то его хорошо помнила, он мне с детства нравился. Но первые год-два было… ужасно.

— Что именно? Он пил?

— Нет, пить он перестал сразу после свадьбы. Но Андрей не мог забыть свою умершую жену, был мрачнее тучи, у нас везде были ее фотографии. Он с головой ушел в работу, стал хорошо зарабатывать, давал мне денег, сколько попрошу, но никогда никуда со мной, с нами не ходил. Только один раз повел меня в театр, я попросила, но после первого действия он просто убежал. Потом дома извинился. Я поняла, что он был в этом театре с женой и все время об этом вспоминал.

— Но потом-то у вас с Андреем наладилось?

— В общем-то да. Особенно когда Вася родился. Андрей с ним много занимается, интересуется всегда: сын, сын…

— А Максим? Он ведь тоже его сын.

— Он старается, но там были проблемы с самого начала. Он даже когда просто видел Максима у меня на руках, весь как-то передергивался.

— А почему вы не забрали девочку?

— Родители жены не отдали. Да и она не хотела с мачехой.

«Она замужем за Андреем двенадцать лет, но его женой до сих пор называет не себя, а давно умершую женщину…» — подумала я.

— А как складывались ваши отношения с Максимом?

— Да хорошо, чего же, я сразу, еще в Казахстане, его, сиротку, пожалела и полюбила. Я и сейчас за него перед всеми заступаюсь, но сама, знаете, очень волнуюсь. Он же способный вообще-то, у него с физикой, геометрией, черчением раньше хорошо было, а сейчас уже одни двойки.

— Ладно, хоть с мачехой ему повезло, — вздохнула я. — Я хочу видеть Андрея.

— Он не пойдет ни за что. Говорит, уж если милиция не справляется, то что в детской поликлинике сделают? И Максим не придет.

— Ну и что же мы с вами будем делать? — вопрос прозвучал совершенно непрофессионально, зато искренне. — Вас-то мне лечить не надо, вы и так все понимаете. Скажите Максиму вот что: со школой ему явно пора завязывать, надо специальность выбирать, пусть приходит профориентироваться. Вдруг получится?

* * *

Подросток был грубый, мрачный и демонстративный.

— Школа — отстой! Чего я хочу? Пусть перестанут ко мне прикапываться, и я тоже перестану. Что я буду делать, когда они перестанут? Сдохну — вот что! Или сам убью кого-нибудь. А чего, в тюрьме тоже люди живут. У нас в стране, между прочим, каждый шестой сидел, не слыхали статистику?

— Убить человека — невероятно сложно, — сознательно ступая на тонкий лед, сказала я.

— А вот и ни фига! — моментально угодил в мою ловушку Максим. — Очень просто. Вот я, например, сразу, как родился, так свою мать и того.

— Кто тебе сказал? Первый раз. Ведь не отец…

— Сестра. Мне было лет шесть. Она сказала: если бы не ты, я бы жила с мамой и папой и все были бы счастливы. Зачем ты только родился, убийца?

— Это не считается убийством.

Он вырос с этим клеймом, и не стоит мне делать вид, что я этого не замечаю. Итак, что у нас есть? Мачеха на его стороне. Физика, математика, геометрия — его сильные стороны, стало быть, он должен понимать схемы и алгоритмы.

— У некоторых считается, — усмехнулся Максим. — Но если нет, тогда я сделаю такое, чтоб считалось. Чтоб я уже до конца был именно то, что обо мне думают.

— Ты хочешь замкнуть круг и тем преодолеть несправедливость? Не получится. Еще один виток спирали, умножение зла. Ведь те люди, которые от тебя пострадают, ни в чем не виноваты.

— Понял. То есть вы хотите сказать, что, чтобы все-таки замкнуть, я должен разобраться с кем-то из своих?

Если честно, мне было отчаянно страшно. Это даже не тонкий лед, это канат над пропастью. Начинать проще с того, кто уже не сможет сам, делом или словом, ничего опровергнуть.

— Она хотела тебя больше всего на свете. Ей нельзя было рожать, но она решила рискнуть. Ради того, чтобы ты жил. Она не хотела дарить тебя мужу, себе или еще кому бы то ни было. Она хотела подарить тебя — тебе. Это был ее выбор. И она любила тебя — девять месяцев беременности и еще почти двенадцать часов, пока не впала в кому. Она успела увидеть твое лицо, почувствовать твои губешки на своей груди и назвать тебя Максимом.

— Замолчите! — попросил он. А вся его невербалка кричала: продолжайте!

Но мне нечего было больше сказать, и я спросила:

— Что у тебя с Васей? Он ведь появился уже после всего.

— Васька? — словно очнувшись, спросил Максим. — А чего? Он прикольный…

* * *

Я ни на что особо не надеялась, но он приходил раз за разом, потому что устал жить в злобе и ненависти. Наверное, это был тот редкий для меня случай, когда я занималась в строгом смысле психотерапией. Иногда он ложился на ковер и говорил, глядя в потолок. Дошло дело и до профориентации.

— Смотри, — сказала я. — У тебя сильный тип нервной системы, ты не сломался, а обозлился, и еще в тебе есть этот накрученный заряд, от всей твоей истории. Можно считать, энергия, как в аккумуляторе. Знака у энергии у самой по себе нет. Можно разрушить что-то, убить. Можно построить, спасти. Куда ее тратить? Это тебе надо сейчас решить.

— Сейчас?

— А чего тянуть. Ты вполне можешь.

— Кого я могу спасти?

— Кого угодно. В 495 школе старшие классы — пожарные кадеты. У них договор с училищем МЧС. Туда сдавать математику и физкультуру. И то и другое для тебя не проблема. Если захочешь, конечно.

Об отце он говорить сначала отказывался. А потом однажды спросил:

— Что мне ему сказать?

— Скажи то, что ты сам уже понял. Приблизительно так: отец, ты не винишь и никогда не винил меня за то, что я убил свою мать. Ты винишь себя, что не отговорил ее, не удержал, не сумел спасти. Глядя на меня, ты видишь свою вину. Но ее, этой вины, нет. Ведь моя мать сама приняла решение и, уходя, оставила здесь меня. Во мне живет продолжение вашей любви. И это именно то, чего мама на самом деле хотела.

— Да он мне за такое сразу в морду даст, — усмехнулся Максим.

— Возможно, — подумав, согласилась я. — Но потом точно задумается.

* * *

— Они с отцом не разговаривают почти, как и раньше, — сказала заглянувшая ко мне спустя пару месяцев мачеха Максима. — Но в воздухе как будто рассосалось что-то. И у Васи вдруг нейродермит прошел.

— А в школе? — спросила я.

— Из этой школы его все равно выгоняют, не хотят рисковать. Будем думать, что дальше делать. Про пожарников это вы ему посоветовали? Он вроде увлекся.