Глава семьи и главный павиан

— Он бьет меня, мою маму и моего отца, — почти без выражения, глядя в пол, сказала женщина. — И мы не знаем, что делать.

На коленях у нее лежала пухлая медицинская карта. Желтоватые кисти рук скрещены, как на средневековых картинах.

— Сколько ему лет? — спросила я.

— Четыре с половиной. Его зовут Марат.

— Рассказывайте с самого начала. И дайте мне карточку.

Беременность была тяжелой и физиологически, и психологически. У матери был хронический пиелонефрит, многочисленные угрозы выкидыша. Имеющий другую семью отец не хотел ребенка и окончательно порвал отношения еще до его рождения. Роды планировались как естественные, но родовая деятельность была так слаба, что пришлось срочно делать кесарево сечение.

В месяц невролог поставил Марату диагноз ППЦНС (перинатальное поражение центральной нервной системы). Весь первый год младенец спал по пятнадцать минут, потом просыпался и орал. Сел и пошел по возрасту, заговорил после двух лет, с самого начала в песочнице отбирал у детей игрушки и дрался со всеми, не обращая никакого внимания на возраст и величину противника. Бывал бит. Относится к этому в общем-то философски, не столько плачет от обиды, сколько рычит от злости, потом говорит: «Я его еще победю!» Многие мамы, видя приближение Марата, уводят своих детей с площадки. Сейчас мама, бабушка и дедушка стараются гулять с ним в парке, где нет других детей.

Мальчик пил много всяких лекарств, которые прописывали три невролога. Иногда кажется, что они помогают, иногда — что нет. Еще была остеопатия и рефлексотерапия. Остеопата Марат укусил. Рефлексотерапевт давала ему конфетки, и он в конце курса даже подарил ей рисунок с кривым солнышком. Когда ходили к психиатру, Марат понял это так, что нужно «показать ему психа», и показал во всей красе — только вещи по кабинету летали. Психиатр сказал: «Ребенок с о-очень большими проблемами», но диагноза не поставил. Детский сад все три невропатолога не рекомендовали категорически.

— А почему вы не привели Марата? — спросила я.

— Я просто боюсь с ним куда-нибудь ходить, — ответила мать. — Не знаю, что он еще отчебучит.

— Опишите мне подробно какую-нибудь домашнюю сценку, — попросила я. — Например, как вы реагируете на физическую агрессию со стороны Марата?

— Я говорю: «Нельзя!» — и стараюсь держать его руки, не пускать. Мама в последнее время просто плачет.

— А ваш отец?

— О, папа — это сложная тема…

— Опишите сложности. Пьет?

— Нет, совсем нет. Ему нельзя пить, у него было шесть операций…

— Что за операции?

— Онкология. Он заболел давно, когда перестал ездить в экспедиции. Он геологоразведчик.

— Ясно. Продолжайте, пожалуйста.

— Он в городе нашел работу, но она ему не нравилась, казалась скучной, он всегда бумажки не любил. И тогда он сказал, что хватит всяких лечений, пора и честь знать. Врачи подтвердили: полгода максимум. Но тут я забеременела, а отец Марата сразу заявил, что ребенок ему не нужен. И папа… он ничего не сказал, но мы с мамой так поняли, что он… остался, чтобы меня поддержать.

— Поступок, достойный настоящего мужчины. И теперь?

— Папа обожает Марата. С самого начала готов был часами качать его по ночам, лишь бы он не плакал. Все ему позволял. Сейчас, когда Марат уже окончательно сел всем на шею, говорит, что ребенок, наверное, болен и с этим надо считаться.

— Но когда Марат поднимает руку на его жену или дочь, что же конкретно он делает?

— Старается переключить его на себя…

Так. Два варианта: либо это действительно тяжелая неврология, последствия органического поражения ЦНС, и парень не очень-то себя контролирует, либо…

— Я должна увидеть Марата!

* * *

Когда они были еще на пороге, рявкнула: всем стоять, молчать, бояться! Правила такие: с этой полки — брать нельзя! С этих — можно! Можно кидать кубики вот в эту стену и на пол, орать и валяться по полу тоже можно. (Последнее — моя маленькая месть соседнему прививочному кабинету: там иногда, бывает, так орут, что мои дети от страха бледнеют и под стол забиваются.)

За время нашей беседы Марат пару раз попытался пнуть мать (она не хотела пересаживаться с кресла) и один раз в нее плюнул (реакция матери была совершенно невнятной). Взять игрушки с «запрещенной» полки Марат не попытался НИ РАЗУ.

— Не так-то уж он и болен! — сказала я матери, инициировала срочное оформление Марата в обычный муниципальный сад (желательно с воспитательницей типа «держиморда») и обучила ее методике табуирования агрессии на члена семьи.

— А теперь ко мне дедушку, срочно!

* * *

Высокий худой старик смотрел на меня из-под кустистых бровей яркими, невыцветшими глазами. Его рослая и вполне дородная дочь в его присутствии словно уменьшилась в размерах.

— Вы много лет были начальником геологической партии, — сказала я. — Вы управляли самыми разными людьми в условиях Крайнего Севера, вам доводилось находиться на грани выживания и отвечать в этих условиях за выживание других, разнимать вооруженные драки, унимать пьяные дебоши… Стрелять?

— По зверю только, — сказал мужчина. — По человеку — нет. Угрожал только и в воздух. По мне — стреляли, было дело…

— Вы, даже на грани признанной врачами и принятой вами скорой смерти, при возникшей надобности нашли в себе и успешно мобилизовали достаточный энергетический ресурс, чтобы выжить и поддержать жену и дочь в трудный период их жизни.

— Что ж делать, если тот мужик скотиной оказался?

— Так думайте же теперь своей головой! — почти закричала я (я видела отчетливо, что дед, как и его внук, имеет высокие пороги и реагирует только на сильные стимулы). — Вы, вот такой, какой вы есть, с вашей силой, мужеством, возрастом, опытом предводителя и главного павиана, пошли ПОД МАРАТА, маленького ребенка, к тому же неврологически не очень здорового! Ребенок приходит в мир, не зная, как тут все устроено, ему критически важно, чтобы кто-то объяснил ему мир, поставил границы. Досюда можно, дальше нельзя. Кто, если не вы?! Для чего вы вообще остались?! Вы — вожак стаи, с адекватной этой должности силой, со знаниями, с опытом! А вы, при вашем попустительстве, сделали вожаком, главным над вами всеми — кого? Больного младенца, мальчишку! Как ему сыграть эту роль? Ведь у него же ничего для этого нет! Его траченная нервная система изнемогает под этой непосильной тяжестью, он бьется из последних сил, управляя тремя взрослыми людьми, он уже почти с ума сошел от хронического перенапряга! Это же безнравственно, в конце-то концов!

Мать (не такая «деревянная», как дед и внук) в конце моего монолога просто рыдала. Дед сидел, тяжело задумавшись, грозно шевеля бровями.

— Так вот оно, значит, как? — наконец сказал он. — Так оно, значит, тут устроено… Может быть…

— Марат такой же, как вы, — еще надавила я. — Боец, который может сдаться только в самом крайнем случае, перед грозно превосходящей силой или, впоследствии, очень убедительными доводами… Ваши жена и дочь такой силой, увы, кажется, не обладают…

— Ну хорошо, — старик качнул головой. — Сейчас я, допустим, все сделаю. А потом как же? Сколько я еще протяну? До его армии мне никак…

— Потом будут другие люди. Учителя и воспитатели, тренер в спортивной секции, уважаемые друзья. Главное, чтобы на него сейчас не навесили ярлык, который уже занесен над его белобрысой головой…

— Не будет этого! — старик выпрямился и пристукнул костистым кулаком по подлокотнику кресла.

— Вот и славно, — выдохнула я.

Никаких моих дальнейших рекомендаций дед слушать не стал. Встал и ушел. У матери был список вопросов на листочке. Я отвечала рассеянно, потому что понимала уже, кто тут будет решать. Попросила ее прийти через два месяца, когда соберут все документы для садика.

* * *

— Господи, как подменили ребенка! — воскликнула мать во время следующего визита. — Я прихожу с работы, он мне тапки несет и на стол накрывает…

Я только пожала плечами. Меньшего от этого деда я и не ожидала.