Юрий Грымов: Гениальным назначить нельзя, а генеральным — можно

СКак вы представляете себе свою работу на телеканале «Дождь»?

Чем мне «нравится» «Сноб», так это тем, что вы берете интервью не у людей, а у должностей. Я иногда покупаю ваш журнал и вижу, что люди вас совершенно не интересуют. Мне трудно говорить свысока своей должности, ведь работать на телеканале «Дождь» и давать интервью журналу «Сноб» — очень-очень ответственно. Спектр задач, отношение к ремеслу, работе я для себя сформировал еще лет двадцать пять назад. Если говорить конкретно про «Дождь», то, чем я буду заниматься на канале, расписано в моем ЖЖ.

ССейчас многие стремятся к сокращению сотрудников в СМИ. Ваша должность — генерального продюсера — новая на телеканале. Вам не кажется, что коллеги будут упрекать вас в ее бессмысленности?

Я занимаюсь творчеством с 1989 года. Занимался ли я рекламой, снимал ли клипы, кино, ставил ли спектакли, оперы, издавал журналы — я всегда открыт для критики. Когда кино успешное, хвалят всю группу: артистов, оператора, сценариста и др., а если провальное, всегда ругают режиссера. С этими правилами я согласен.

У канала и лично у Натальи Синдеевой возникла необходимость в развитии, поэтому сейчас на «Дожде» происходит реформирование кадровой политики, сетки вещания, дизайна студии. Я знаю, чем конкретно могу быть полезен каналу. Приведу пример: за четыре месяца, в течение которых я неофициально работаю на канале, мы отстроили несколько программ: Hard day’s night, «Козырев online», «Кофе-брейк» по свету, по цвету, по композиции, по монтажу выглядят как постановочные, хотя на самом деле идут в прямом эфире. У «Дождя» больше шансов стать законодателем стиля на телевидении, чем у кого-либо другого.

СКаких количественных показателей вы бы хотели добиться?

Успех «Дождя» заключается не столько в количестве зрителей, сколько в качественном доверии к каналу. Это важнее. Качественный зритель, который сейчас есть на канале, будет расширяться. Неправильно говорить, что «Дождь» небольшой канал. Чем мы измеряем? Первым каналом? ВГТРК? Я ориентируюсь на то, что нас сейчас смотрят 16 миллионов человек, которые нам доверяют. Это активные люди, стремящиеся что-то менять, высказывать свою позицию, видеть в новостях другую точку зрения. Это те, кто живет в нашей стране и не собирается уезжать.

СВы раньше занимались креативным оформлением ОРТ, РТР, НТВ, а теперь —  «Дождь». Для вас это логичное продолжение карьеры?

Я счастливый человек: когда 30 лет назад я работал на заводе АЗЛК, я не строил карьеру, чтобы стать режиссером или продюсером. Я всегда делал только то, что мне нравится. Правда, мой приход на «Дождь» частично связан с разочарованием в кино. Хочется сказать словами Цоя: «Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро». Если бы ситуация с кино в России развивалась не так, как сейчас, я бы продолжил им заниматься. К сожалению, я вижу, какую кинополитику выстраивает наше государство, как оно за последние пять лет окончательно уничтожило зачатки киноиндустрии. В России надо выпускать 400 картин в год, тогда все будет нормально с национальным кино. Мы планируем запустить на «Дожде» ежедневный сериал в прямом эфире о том, что происходит  на улице, телеканале, в политике — новости за последние 24 часа найдут отражение уже в той серии, которую мы покажем вечером. Если все сложится хорошо, к новому году мы выпустим пилот из восьми серий по 26 минут, чтобы отработать модель сериала. Сейчас я стараюсь не выходить на площадку и не снимать: если я выступаю в роли начальника цеха, то не могу встать за станок и точить детали, нужно сделать так, чтобы работающие на «Дожде» ребята стали профессиональнее. На канале есть очень хорошие режиссеры, многие из них — девушки, хотя раньше я скептически относился к женщинам-режиссерам.

СКакие сильные и слабые стороны канала вы можете назвать?

Еще до моего прихода на канал некоторые мои знакомые говорили: «Юрий, там не очень». Я не очень часто смотрел канал, но хорошо знал, что здесь происходит, потому что Наташа Синдеева мой друг, мы знакомы 25 лет. По долгу службы я стал больше смотреть «Дождь» и сравнивать с центральными каналами. Поверьте, некоторые вещи, в частности новости, на нашем канале делаются интереснее и профессиональнее. Самая сильная сторона «Дождя» — это люди. Неправильно рассуждать про что-либо, не говоря о людях, без них ничего не работает. Слабая сторона — время, ведь каналу всего три года. Давайте про телеканал поговорим лет через семь-десять. Большая заслуга телеканала в том, что, обладая небольшим бюджетом, он производит качественный продукт и собрал прекрасную команду авторов. Если на один год дать бюджет Первого канала «Дождю», а бюджет «Дождя» — Первому каналу, тут-то мы и увидим, чья команда сильнее.

СВ медиасфере постоянно говорят о том, что тот или иной проект в скором времени закроется. Те же самые разговоры ходят и про «Дождь». Что вы об этом скажете?

Это связано с нашей удивительной страной, с загадкой русской души. Русская душа — это зависть, поэтому разговоры о том, что «Дождь» или какое-то другое издание закроют,  — то же чувство, которое у нас в крови. Люди крайне консервативно относятся к чему-то новому. В то же время канал с момента своего зарождения работает вопреки сложившейся политической и экономической ситуации.

Раньше я был в иллюзиях, участвовал в фестивалях, получил более 70 наград. Мне казалось, что это психологически меня усилит. Но у нас это рождает наше национальное чувство.

СКакие программы вы бы хотели закрыть?

Закрыть — очень громкое слово. Это решение принимается на канале не спонтанно, не одним человеком. Многие программы будут перезапускаться: новые декорации, новый сценарий, быть может, новый ведущий.

СВаши слова из пресс-релиза: «Безусловно, для нас существуют авторитеты, но нет неприкосновенных». Кто эти авторитеты?

Вы меня как человека сейчас спрашиваете или как должность? Вы воспринимаете должность, потому что написано слово «генеральный». Вот гениальным назначить нельзя, а генеральным — можно. Авторитетов много — и в литературе, и в кино. Это мое кредо. Думаю, мои авторитеты совпадают с теми, какие есть у наших зрителей и сотрудников. Не хочу через запятую называть три фамилии потому, что их не три, а триста три. Человек не может жить без авторитетов, но в то же время не существует запретных, неприкосновенных тем. У нас сейчас получается так, что нельзя трогать тех, кто ратует за демократические, либеральные ценности, иначе они сразу возмущаются. Двойные стандарты. На «Дождь» могут и должны приходить люди с абсолютно разной гражданской позицией, чтобы выказывать ее здесь. Канал должен быть современной трибуной. Я не хочу, чтобы «Дождь» воспринимали снобистски. Снобизм — это вчерашний день, ХХ век.

СА что в ХХI веке?

Открытость со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хочется, чтобы у нас было искреннее и субъективное телевидение: вы можете не соглашаться и обладать интересным углом зрения.

СЖурналист вообще может быть объективным?

Кто вообще может быть объективным? Субъективность — то, что мы ценим в людях. Подачи новостей это не касается, но обсуждение новостей должно быть авторским, с позицией.

СМожет ли СМИ в России сегодня быть абсолютно свободным?

«Дождь» — телеканал независимый. Я не употребляю слово «свободный» — мы не свободны от многих причин: от того, что весна не наступает, или от обязательств перед близкими людьми. Я говорю «независимый». Человек в сегодняшней России должен быть независим, тем самым подавая пример и меняя общество. «Дождь» зависит только от зрителя, но мы не идем у него на поводу, а устанавливаем прямой контакт. Мы совершенно независимы от Кремля, от каких-то волшебных инвесторов, которые влияют на политику телеканала. Кстати, только независимое телевидение может возродить независимое кино. Вы заметили, как сильно изменились в Америке сериалы? Они стали качественными, больше похожими на художественные фильмы. Это произошло потому, что многие каналы напрямую получают деньги с абонента, который тем самым позволяет ему быть независимым. Государственное же финансирование соответствует дурацкой русской пословице «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует». 

ССистема like and pay, введенная недавно на «Дожде», тоже работает на психологию зрителя?

Да, зритель, перечислив деньги, понимает и видит, куда они идут: на его деньги куплен качественный микрофон, новая камера, люди поехали в командировку и сняли интересный репортаж. Таким образом, у нас есть обратная связь.

СВ 2012 году вы были доверенным лицом депутата Сергея Миронова. Как давно сложилась ваша дружба?

Сергея Миронова знаю лет двенадцать.

СКак вы сейчас оцениваете деятельность «Справедливой России»?

Никак. Это одно из моих больших разочарований.

СПочему и когда вы разочаровались?

В 2012 году, уже после выборов. Я понял, что мои предложения о социальном развитии общества, идеи программ по поддержке детей, по превращению библиотек в медиацентры никто не слышит. В партии есть очень сильные и достойные люди, но, к примеру, при разработке предвыборной кампании никто не обратился ко мне даже за советом.

ССейчас есть партия или политик, которую или которого вы бы могли поддержать?

Все существующие партии — это фарс. Я даже не хочу об этом думать. Нужно работать, что-то делать, господа, а не просто трындеть, и тогда времена изменятся. Я никогда не был увлечен политикой, но, наблюдая за этим ближе, чем избиратель, я разочаровался. Сегодняшний политический режим мне совсем не нравится, нам нужна новая страна.

СЭто правда, что Березовский предлагал вам быть генеральным продюсером ОРТ?

Да, и я отказался.

СПочему?

Испугался. В 1995 году я мечтал заниматься кино, но еще не снял ни одной картины. Я понимал, что работа на таком большом канале — это, так или иначе, рутина. Борис Абрамович пригласил меня к себе на дачу, мы долго гуляли по лесу, говорили об этой должности, и я ему сказал, что мне не очень нравится атмосфера, царящая в СМИ: тогда как раз убили Листьева. На что он мне ответил: «Юра, такая жизнь. Я каждый день здороваюсь с человеком, который взрывал меня». В этот момент я подумал: мне-то это зачем?

СРаз уж мы заговорили о Березовском, ОРТ и Листьеве, скажите, что вы думаете об интервью Левковича с Эрнстом и о журналистской этике в целом?

Я всегда ориентируюсь на собственный опыт. Однажды я брал интервью у одного известного человека. На столе лежали два диктофона, мы говорили в течение нескольких часов. После встречи я подумал: как круто получилось, он такое сказал мне! Я расшифровал, сделал большое интервью на три разворота, а потом пресс-служба этого человека полностью переписала его, сказав, что разговор и интервью — разные вещи. Я так не поступаю: то, что я говорю вам сейчас, и то, что я бы сказал вам дома на кухне, — это одно и то же. Другое дело, если журналиста просят выключить диктофон — это правила игры, он должен это сделать. Это интервью с Эрнстом — будто отголосок из прошлой жизни. Вообще, времена «журналюг» исчезают, на первый план выходит автор — с профессией, с позицией, с реноме.С