Вадим Захаров: Дарвин ошибся в главном: мы вышли не из обезьян, мы превращаемся в них
О самоцензуре. Самоцензура — врожденный рефлекс нескольких поколений. А рефлекс работает сам по себе, без разрешения. Мой опыт существования в советской системе, где цензура и самоцензура присутствовали явственно, подсказывает мне, что самоцензуру можно использовать в своих интересах. Посмотрите на советский кинематограф, писателей, художников-нонконформистов. Многое из того, что они в свое время создали в рамках самоцензуры, пока еще никто не превзошел. Я не сравниваю и не ностальгирую по тому времени. Но все они работали активно с самоцензурой. Делали что хотели, потому как проецировали свое творчество не на советскую систему, а обращались непосредственно к мировой культуре, несмотря на железный занавес. Да, именно так, извините за пафос. Такая ориентация (поймите меня правильно) не подразумевает даже локальную самоцензуру, если только ты не скован чем-либо идеологически внутри самого себя. Рефлекс исчезает, когда для него нет условий. Он забывается, стирается глубинно. Но пока исторически таких условий не создано. Самоцензура – это механизм внутреннего самосохранения от внешних неблагоприятных условий. Те, кто вышел из совка, вынесли очень важное понимание — творить и жить можно в любых условиях, при этом быть свободным человеком. Если я ошибаюсь, то не было бы ни Шостаковича, ни Прокофьева, ни Губайдуллиной, ни многих других. Но для тех, кто родился в восьмидесятые и позже, вопрос свободы не привязан к проблеме отстаивания личной свободы. Поэтому они с удивлением сталкиваются с вопросом самоцензуры как с новым явлением.