Как физики обиделись на Бога

Как будто специально к нашей дискуссии о кафедре теологии в МИФИ теоретическая физика подбросила тему... впрочем, теоретической физике неинтересны наши дискуссии, она живет в своем ритме. Она нынче витает в таких высотах, что нам непонятны даже вопросы, которые она задает, не то что ответы.

Вот, например, если неподготовленному слушателю сказать, что два основных посыла современной физики состоят в том, что а) все симметрично и б) ничто нельзя дробить до бесконечности, — неподготовленный слушатель скажет, что это надувательство какое-то, пустопорожнее умствование, вроде троичности Божества или закона единства и борьбы противоположностей, и ничегошеньки из этого не может следовать. Между тем ровно на основе этих двух тезисов физики предсказывают существование неизвестных частиц и и охлаждают газ лучом света. Дело в том, что любой ответ покажется чушью, пока перед вами не встал вопрос, на который дан этот самый ответ. Этот принцип и с теологией работает, кстати, тоже (хотя никто не гарантировал априори, что ответ и в самом деле не окажется чепуховым, каким бы корректным ни был вопрос).

Вернемся, однако, к тому любопытному повороту в теоретической физике, о котором зашла речь (о нем толкует небольшая заметка в Simons Science News, перепечатанная Scientific American — прочтите ее, если можете, здесь я ее почти не пересказываю и очень-очень все упрощаю). Дело вот в чем. Уже довольно давно физики мучаются проблемой «энергии вакуума». Согласно всем теориям, вакуум должен все время рождать и уничтожать частицы, а раз так, то в каждый момент времени у этих частиц есть какая-то масса и энергия. Космологические наблюдения показывают, что в мире и правда есть «темная энергия». Только вот расчеты дают цифру в триллионы триллионов раз выше наблюдаемой — если бы энергия была такой огромной, Вселенная давно бы схлопнулась в точку.

Можно было бы сделать некоторые изящные теоретические предположения, благодаря которым эта огромная энергия в расчетах сократится, превратившись в нуль, — так иногда бывает в некоторых задачах, когда все удачно сокращается. Но совершенно невозможно сделать изящные предположения, чтобы энергия сократилась, но только почти, то есть до наблюдаемого ничтожного, но ненулевого значения. То есть предположения-то сделать можно всегда, но они будут неизящные.

И вот сейчас ровно та же история повторяется с бозоном Хиггса. Его масса оказалась в точности равной тому, чего от него ждали: о триумф разума! Но есть оговорка. В этих расчетах предполагалось (или из них следовало) существование еще многих всяких частиц, которые должны были бы быть открыты на Большом коллайдере. Но они не были открыты. Шансы еще не потеряны, может, частицы еще и найдутся, однако большинство физиков наконец-то взглянуло в глаза пугающей возможности, что они и не будут открыты никогда, потому что их нет.

Пугающей вот почему. Если этих частиц нет, к собственной массе бозона Хиггса следовало бы добавить энергию его взаимодействия со всеми существующими частицами. А если частицы есть только те, о которых мы знаем, а другие открыты не будут, эта масса должна оказаться примерно в десять миллионов триллионов раз больше измеренной. А дальше та же коллизия, что с энергией вакуума: надо так все подогнать, чтобы из десяти миллионов триллионов вычесть почти десять миллионов триллионов и получить пресловутые 126 ГэВ. Способы все аккуратненько подогнать существуют, но они очень уж неизящные.

Собственно, причина переживаний физиков лежит за пределами физики (она, скорее, в области психологии, философии или даже теологии, sic). Физика отвечает на вопрос, каков мир, физикам же хочется знать, почему он таков. Физикам (как и всем людям) свойственно верить в «естественность» законов Вселенной — последние сто лет они борются, в сущности, за то, чтобы понять, почему мир таков, каков он есть, как вывести его параметры из понятных математических констант вроде «одна шестнадцатая пи» или «е-квадрат на корень из двух». Чтобы не осталось места для произвола, чтобы убедиться, что другого мира и быть не могло, как не бывает треугольного круга. Выясняется же, что наш мир нисколечко не «естественен», в нем масса произвольных случайностей, и именно благодаря случайностям члены уравнений сокращаются почти, но не совсем, давая Вселенной ту форму и вид, которую мы наблюдаем.

Это еще вот на что похоже: в представлениях древних планеты должны были вращаться по орбитам с правильными отношениями радиусов — это придало бы Солнечной системе разумность, сняв вопрос «Почему все так, а не иначе?». Оказалось, впрочем, что орбиты планет довольно случайны, а на вопрос «Почему они такие?» есть ответ: да потому что таких планетных систем полным-полно, в одной так, а в другой этак.

Вот и в случае с целой вселенной есть такая возможность: тут поднимают голову приверженцы идеи множественных миров. Дело в том, говорят они, что вакуум рождает множество пузырей-вселенных, с разной точной подстройкой параметров, и лишь одной из них посчастливилось быть «нашей». Не надо задавать вопрос, почему в вагоне поезда, куда вы купили билет, на боку написаны цифры 061 02107, — это просто случайность, у других вагонов другие номера, и большинство из них вообще никуда не едут, а ржавеют в депо. И вы их никогда не увидите.

Это, может, хороший и правильный ответ, но он какой-то неприятный. Раздражены даже такие трезвомыслящие физики, как Эдвард Виттен, один из создателей теории струн: «Я был бы только рад, если бы гипотеза мультивселенных оказалась неверной, отчасти потому, что она ограничивает нашу способность познавать законы природы. Но, когда создавали Вселенную, ни с кем из нас не посоветовались».

Не говоря уже о физиках менее маститых и закаленных: «Без представления о "естественности" мы утратим мотивацию развивать новую физику», — печалится Кфир Блум из принстонского Института передовых исследований.

Таким образом, в мире, являющемся результатом случайности, один физик утратил мотивацию к труду, а другой обиделся на Творца. А вот если бы привили им с молодости православные ценности, пошли бы они сейчас к попу на исповедь, поп бы им мозги вправил — и за работу. Шутка.

Ну а если обходиться без попа, неплохо бы нам всем, конечно, уяснить, чего мы ждем от мира, в котором живем, и кто нам, собственно, это все наобещал, если Его нет. И заодно разобраться, так ли уж мы готовы жить — и в частности наукой заниматься — в мире, лишенном смысла в человеческом понимании. Настолько ли готовы, чтобы гнать людей в рясах из общественных мест, не разобравшись что к чему. Эти-то, в рясах, тоже ничего не понимают, что к чему в мире, просто раньше нас этому ужаснулись, потому и рясы напялили. Ну так давайте же все вместе дружить, раз все равно Бога нет.