Вадим Рутковский:  Позор для всего вермахта. Коротко о «Сталинграде»

Пролог — неожиданный для фильма о Великой Отечественной войне: 2011 год, Япония после землетрясения, спасатели МЧС России пытаются вызволить из каменного плена немецких туристов. Руководитель спасательной группы в попытке переключить внимание задыхающихся от нехватки кислорода жертв начинает рассказывать историю — своей матери и пятерых «отцов», советских разведчиков, оказавшихся оторванными от частей Красной Армии в Сталинграде 1942-го, после провала контрнаступления. Такое странное начало позволяет очень красиво срифмовать черный пепельный снег, окутывающий землю после тихоокеанской природной катастрофы, и пепел сталинградского сражения: для вечности они равны.

При внешнем сходстве «Сталинград» по сути далек и от традиции военно-патриотического кино (несмотря на декларативный финальный спич, прочитанный, как и весь закадровый текст фильма, самим режиссером и рифмующийся с персональными благодарностями в титрах Мединскому и Суркову), и от кино военно-приключенческого, изображающего мировой катаклизм как опасную, но увлекательную авантюру (в диапазоне от брутальной «Грязной дюжины» до уморительной «Большой прогулки» или отечественного «Крепкого орешка» Теодора Вульфовича). В фильме Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину» обе эти глобальные тенденции обрели почти эталонное воплощение. «Сталинград» — другой, он, как и величественный дебют Федора Бондарчука «Девятая рота», скорее аналог «Песни о Роланде», героической поэмы о поражении. И герои, заточенные в доме на берегу Волги, — потомки воинов из арьергардного отряда армии Карла Великого. Они бессмертны по определению: так о протагонисте Петра Федорова, капитане Громове, известно, что он был ранен три раза, один, по мнению врачей, смертельно. А война однозначно катастрофа, первой и главной жертвой которой становится красота. Самые трагичные персонажи здесь — женщины: белокурая красавица Маша, ставшая заложницей воспаленной страсти немецкого офицера Кана, и затравленная чернявая Катя, лишь платонической привязанностью солдат воскрешаемая к жизни из скорбного бесчувствия.

Бондарчук, как неизвестный старофранцузский сказитель или древнегреческий Гомер, предпочитает эпос — жанр, в котором допустимы самые пафосные аллюзии: в первом же сталинградском кадре саперы, подтопившие переправу, чтобы с воздуха не разглядеть, идут по воде аки посуху, изумляя старого набожного солдата. А в другом кадре солдаты для строительства той же переправы переносят бревна на плечах, будто несут кресты. У Бондарчука библейские образы, подсмотренные в 1942-м, выглядят впечатляюще. Как и — пожалуй, первое в отечественном, если не мировом кино — косвенное оправдание запредельных зверств немецких захватчиков. В фильме они заживо сжигают еврейскую «тетю Римму» с ребенком, и этот акт насилия подается как жертвоприношение языческим богам, роднящее этих военных преступников с древними германцами.

У эпоса есть и обратная сторона. Коллективное тело Бондарчуку интереснее отдельных персонажей, и, чтобы «оживить» их, режиссер использует элементарный прием: закадровые характеристики, коротко рассказывающие о прошлом героев. По-моему, маловато, и я смотрел фильм «с холодным носом» — почти как оглушенная войной героиня, разучившаяся удивляться чему-либо: горю, подлости или собственному терпению. Но объективности ради скажу, что моя спутница Тоня, автор отличной cover story в сентябрьском «Снобе», плакала.

Впрочем, к актерам никаких претензий, все они, включая и звезду Петра Федорова, и новичка-непрофессионала Сергея Федоровича Бондарчука, убедительны; больше всего повезло снайперу Чванову в исполнении петербуржца Дмитрия Лысенкова, трагикомичной звезды спектаклей Юрия Бутусова и Валерия Фокина. Его герою драматурги придумали цепкую речевую характеристику, фразу-паразит «в общем и целом». Все более-менее естественны. Насколько это возможно в тщательно выстроенных, утяжеленных компьютерными спецэффектами и, кажется, даже не претендующих на реалистичность декорациях разрушенного Сталинграда. Это очень глянцевые, лощеные руины, такие можно увидеть в клипах. Но глупо упрекать Бондарчука и его постоянного оператора Максима Осадчего в клиповом мышлении: эти люди в определенной мере такое мышление и сформировали, надпись «since 1992» не просто так гордо красуется на заставке бондарчуковской студии Art Pictures Group. И атака объятых пламенем солдат — кадр из хоррора или рекламы — не выглядит курьезом: телереклама давно уравняла в правах реальность и сюр. Эта же клиповая всеядность позволяет использовать в саундтреке и музыкальные фрески Анджело Бадаламенти с вокализом Анны Нетребко, и арию Каварадосси из пуччиниевской «Тоски», и цоевскую «Кукушку» в версии певицы Земфиры.

BONUS

7 афоризмов из фильма, способных стать крылатыми

1. «В советской стране придурков нет. Душевнобольные есть, а придурков нет».

2. «Тютя! — Я вам не Тютя. Я офицер рабоче-крестьянской армии».

3. «Никто от Чванова не уйдет, ничто от Чванова не скроется».

4. «Блаженная. В общем и целом, слабоумная — бери да пользуйся».

5. «Вот человек — что ни скажет, как харкнет».

6. «Родину не убьешь, она большая».

7. «Мы город немцам не сдавали. Мы в нем живем».

8. «Liebe, liebe. Либо ваши меня к стенке поставят, либо наши».

8. Диалог по поводу расстрелянного за попытку дезертирства моряка: «Зря ты так: пригодился бы. — Зачем? У меня парохода нет».