Художник Андрей Ройтер: Яблоко — поп-символ, картошка — андеграунд

Андрей Ройтер с конца восьмидесятых живет то в Нидерландах, то в США. В Москву он приехал к окончанию перекрестного года «Россия — Нидерланды 2013» как специальный гость 5-й Московской биеннале современного искусства. Масштабная ретроспективная выставка его работ называется «Открытый дом»: таблички с такой надписью ставят в США рядом с особняками на продажу, чтобы все интересующиеся могли свободно, без договоренности зайти и изучить внутреннее убранство. «Открытый дом» в Ермолаевском наполнен предметами из личного собрания Андрея Ройтера, скопившимися за 25 лет творчества: это работы, которые он решил никому не продавать и не отдавать. Четыре этажа ММСИ в Ермолаевском напоминают квартиру-склад художественных объектов, а перемещение по выставке — путешествие из кладовой на крышу. Первые два этажа погружены в полумрак, из которого некоторые картины выхвачены кругом света от настольных ламп. Но чем выше поднимаешься, тем больше света и ярче краски самих работ. Среди экспонатов стоят стремянки и столы с разложенными на них саморезами, скотчем, молотками, чашками с недопитым чаем. Люди, пришедшие на экскурсию, то уважительно обходят их, принимая их за объекты искусства, то спотыкаются. Монтаж экспонатов еще не завершен, и художник, рассказывая истории о создании той или иной работы зрителям, иногда сам поднимает картину и вешает ее на гвоздь. Все это создает ощущение концерта-квартирника со сложными декорациями, во время которого между музыкальными номерами травят байки и пьют чай.

В воздухе парят санки с крыльями аэроплана, детский домик в виде кокона, кирпич с приделанной ручкой. «Почему с ручкой? Да нипочему». Ройтеру можно бесконечно завидовать: он создал все условия для того, чтобы успеть доиграть в любимые детские игры. Пожалуй, единственная «настоящая», взрослая должность, которую он занимал после двух курсов МАРХИ, — ночной сторож в заброшенном детском саду. В это здание он впоследствии «вписался» и образовал с приятелями один из известнейших сквотов «Детсад». Ему не нравится представлять себя как художника, потому что созданию изображений и объектов он не обучался, да и не ограничивается он этим ремеслом. «Моя профессия — быть Андреем Ройтером» — это звучит скорее как оправдание, а не как заявление. Профессиональный Ройтер изображен на одной из картин: на голове рогатая резиновая шапочка, в руках фотоаппарат, на заднем плане — пустое пыльное поле, по-видимому, какого-то южного американского штата. Профессиональная деятельность Ройтера сводится к бесконечным перемещениям в пространстве и фиксации увиденного. Пейзажи и персонажи с фотографий перекочевывают на холсты и брезент, приобретая фантастические черты и меняя цвета.

Зависшая в пустоте серая планета, на которой стоит деревянная смотровая вышка. Зависший над пропастью лыжник в колпаке и с длинным носом. Зависший на цепной карусели одинокий человек с лицом Бората. В нише на одном из этажей проецируется видео: сам Ройтер висит над полом в своей мастерской и так, зависнув, по ней перемещается. «В своих снах я не летаю, но иногда зависаю, немного подпрыгнув. Это ощущение доставляет мне колоссальное удовольствие, я транслирую его постоянно», — комментирует художник. Все его работы совсем не коммерческие, они очень личные. По словам Ройтера, он часто ощущает себя внутри огромной инсталляции или как будто кто-то посторонний снимает фильм, в котором он задействован. Отсюда — множество огромных абстрактных надписей, отраженных зеркально, как изнанка лозунга, или смазанных и уходящих за пределы полотна, как будто по ним проехалась кинокамера. Объективы кинокамер, к слову, повсюду: торчат из багажных сумок, из каких-то игрушечных домиков или нарисованы — в «Открытом доме» ведется видеонаблюдение, но не за зрителем — скорее объекты наблюдают друг за другом. Наверное, на каждой восьмой картине — картошка. Ройтер, не желая объяснять, в чем смысл корнеплода на той или иной картине, говорит лишь, что у картошки тоже есть глаза. Она то смотрит сквозь очки художника, то сквозь окно, прорезанное в подвешенном к потолку чемодане.

Экскурсантам, по-видимому, хотелось более детального разъяснения смысла той или иной работы, а также самого стиля экспозиции, но художник сказал, что фиксировать одно значение за каждой из работ он не будет, чтобы между объектами и зрителем осталась возможность диалога. Мы все же решили задать несколько вопросов.

СКак бы вы ни говорили о том, что все ваши объекты — это не символы, а скорее вопросы к зрителю, что-то все же нуждается в пояснении. Особенно картошка. Вы изображаете ее в разных контекстах уже много лет — понятно, что каждый раз у нее новая смысловая нагрузка. Но здесь и сейчас, в Москве, картошка — это...?

По-французски картошка — это яблоко земли. Есть видимая реальность со своей соблазнительностью, красно-желтое яблоко, а есть то, что скрыто. Мне интересна невидимая реальность. Картошка — это камень, земля, андеграунд, в то время как яблоко — поп-символ. Она может быть связана то с «Едоками картофеля» Ван Гога, то с американскими potato heads или house potatoes, то есть с людьми, которые без остановки смотрят телевизор. У картофеля интересная форма, она элементарна и монументальна.

СВы говорили, что не хотите делать выставку помпезной. Но за рубежом о вас имеют большее представление, чем здесь, поэтому, выставляясь в Москве, было бы логично себя как можно ярче презентовать.

Цель этой выставки — не продажа экспонатов, это попытка диалога со зрителем.

СВ такой попытке чувствуется какая-то застенчивость.

Соблазнить можно через яркие платья, а можно — через темноту и загадочность. Соблазнение может произойти на уровне камерности. Так камерная музыка может быть сильной, а фестивальный рок — слабым. Я верю в вещи тихие, но долгоиграющие, которые запомнятся после того, как вы покинете музей. Я пытаюсь изменить инерцию прежнего восприятия зрителя.

СК вам за границей относились как к экзотике?

Кто-то относился, но мои работы никогда не были достаточно русскими — это мне говорили даже коллекционеры, которые продвигали русское искусство за рубежом. Я никогда не интересовался русской иконографией, не пишу слова по-русски, не использую символы, которые легко узнаются на Западе и ассоциируются с русской и советской культурой. Мне никогда не хотелось спекулировать этой эстетикой и приумножать ее значение, я никогда не интересовался советскими плакатами, а объекты искал на стройках и на помойках. Если в моих работах возникает какой-то русский акцент — что ж, это нормально. Но репутация русского художника, живущего за границей, меня не устраивает.

Выставка работ Андрея Ройтера «Открытый дом» пройдет с 18 октября по 24 ноября в Московском музее современного искусства (Ермолаевский пер., 17).