Владимир Мединский: Я русский европеец

Нынешнего министра культуры я знаю давно, часто пересекался с ним на разных ток-шоу, имеющих отношение к истории России. Мы оба историки, я — по образованию и первой профессии, Владимир Ростиславович, скорее, по страсти. К тому же мы ровесники, он старше меня на месяц. Учились мы в то время, когда невозможно было не увлечься историей. Перестройка. Вся страна погрузилась в прошлое, открывая для себя и оболганную дореволюционную Россию, и намертво сфальсифицированную историю СССР. В отличие от меня, когда-то доцента истфака МГУ, а теперь журналиста и редактора, Мединский окончил как раз факультет международной журналистики МГИМО, и только позднее, будучи депутатом Государственной думы, занялся историей всерьез. Написал несколько острых историко-публицистических книг, защитил диссертацию на соискание степени доктора исторических наук по запискам иноземцев о Московии и даже опубликовал исторический роман из эпохи Смутного времени. Именно г-н Мединский является одним из самых последовательных сторонников захоронения тела Ленина и переименования топонимов, созданных в честь особо кровавых деятелей большевистского террора. Но есть у него и еще одно увлечение, связанное с историей.

Владимир Ростиславович коллекционирует русское длинноклинковое боевое оружие: сабли, шашки, шпаги. В его министерском офисе они повсюду. Признаюсь, первый раз в жизни, оказавшись в высоком правительственном кабинете, я потянулся за оружием. Почерневшая сабля, очевидно, XVII века, из эпохи того самого Смутного времени, о котором Мединский написал свой роман «Стена» («Сибирская, времен Степана Разина», — уточняет министр), и драгунская сабля начала XIX века («Солдатская», — добавляет Владимир Ростиславович). Для мальчишки, игравшего в мушкетеров и окончившего истфак, это оружие как магнит. Впрочем, министр культуры вырос, надо полагать, на тех же мушкетерах, поэтому со страстью и увлечением рассказывает мне про экспонаты своей коллекции, технику боя и разные ремесленные тонкости, по ходу критикуя экранизацию мушкетеров и прочих «капитанов».

— Когда слышите слово «культура», хватаетесь за саблю? — спрашиваю я.

— За палаш! — оба смеемся. — Хороший заголовок, — соглашается Мединский. — Вообще, это страшно интересно. Я увлекся холодным оружием, когда начал писать «Стену». Одним из консультантов у меня был президент Ассоциации исторического фехтования России, и я даже занимался боевым фехтованием. На самом деле холодное оружие самое честное. Все зависит только от тебя. Вот пистолет — нечестно, взрослого может убить ребенок. А когда в твоих руках сабля, и перед тобой противник, ты понимаешь: не уверен в себе — лучше вложи в ножны.

По мере осмотра коллекции выясняется, что холодное оружие — тема вполне культурологическая. Это не только артефакты нашей цивилизации. Тип клинка и способы его применения тоже могут дать ответ на вопрос о том, кто мы и куда идем. Так, кривое рассекающее оружие — азиатское; прямое, колющее — европейское. Оказывается, битвы по поводу российской идентичности шли не только в светских салонах Петербурга и Москвы, но и в армейских штабах. В итоге наиболее популярным оружием на рубеже XIX–XX веков стала казацкая шашка, являющая собой разумный синтез двух начал российской идентичности, Запада и Востока: шашка — и колющее, и рубящее оружие одновременно. Мединский протягивает мне красноармейскую шашку из своей коллекции и просит прицепить к поясу. Прицепить было некуда, я просто приложил. И тут же выяснилось, что я 100%-ный западник. Интересно, что на Западе саблю вешали загибающейся головкой рукоятки вниз — так я и поступил, совершенно безотчетно. А шашку в России — вверх. Это было cвязано с техникой обнажения оружия и нанесения удара. Казачья техника была эффективнее — давала ценнейшее преимущество в доли секунды — и, кстати, менее травмоопасной для ушей лошади. Любопытно, что точно так же, то есть завихрением рукоятки вверх, носили свою катану и японские самураи. Выходит, скифы мы, азиаты. За исключением нескольких отщепенцев вроде меня. В остальном министр оказался вполне либералом.

Это чувствовалось уже на подъезде. У игривой витой ограды министерского особняка на пересечении Большого и Малого Гнездниковских не было никаких будок с мордатыми охранниками — вечных российских спутников всего важного и государственного. Театр в России начинается с вешалки, а государство с будки охраны. Неприметная камера  считала номер моей машины, и ворота разъехались. Министерство культуры занимает лазурного цвета особняк, возведенный в стиле эклектики во второй половине XIX века. Эта богатая купеческая резиденция оказалась в ведомстве культуры в 1918 году, когда дом отняли у потомков нефтепромышленника и купца 1-й гильдии Лианозова и передали кинофотоотделу Наркомпросса. Тут бывали все, даже Сталин, ибо кино большевики считали «важнейшим из искусств». Я вхожу в вестибюль, но и здесь не обнаруживаю ни охраны, ни даже привычного убогого загончика с табличкой «бюро пропусков». Обычный вестибюль старинного московского дома. Поднимаюсь по лестнице, вижу в одной из дверей девушку, устроившуюся на диване с гаджетом, и говорю: «Барышня, мне бы министра». — «Да, конечно, Николай! Министр вот-вот будет».

Для человека, которого обвинили уже во всем нерукопожатном, это выглядело подозрительно прогрессивно. Пока я ждал Мединского, помощник министра развлекала меня историями о сталинских кинопросмотрах — они проходили в нынешней библиотеке при кабинете Владимира Ростиславовича. С тех времен сохранилось немного. Пожалуй, только тяжелые полированные двери в стиле ар-деко. На стенах библиотеки — фотографии советских и российских министров культуры. Я спрашиваю: «То есть министр культуры Российской Федерации не считает себя преемником царских министров народного просвещения?» — «Нет-нет, это осталось от Авдеева, — уточняет помощница. — Владимир Ростиславович распорядился повесить портреты министров народного просвещения в соседних комнатах. Пока еще не успели». В отличие от Министерства народного просвещения, советское Министерство культуры занималось не столько просвещением, сколько затемнением. Впрочем, согласно не слишком удачному (с биологической точки зрения) замечанию того же Мединского, советский человек — раз наша страна «еще сохранилась и развивается» — должен был обладать еще одной «лишней хромосомой». Не знаю, сколько точно хромосом должно было быть у нашего человека, но то, что эта страна после всего случившегося с ней еще существует, и мне кажется чудом.

Первый же вопрос, который я задаю, когда мы наконец расположились в креслах министерского кабинета, касается слухов о предполагаемой отставке г-на Мединского с поста министра культуры.   

Мединский: За последний год меня отправили в отставку раз пять и, по-моему, столько же все правительство целиком. Что тут обсуждать?! Если я буду отвлекаться на эти слухи, мне работать будет некогда. Я спокойно абсолютно работаю, вне зависимости ни от каких слухов.  

С Говорят, что возможная отставка связна с тем, что 2014-й Путин объявил Годом культуры и что якобы началась борьба за контроль над финансовыми потоками.

В следующем году бюджет культуры составляет примерно такую же сумму, как и в этом году. Мы рассматриваем Год культуры не как манну небесную, которая каким-то золотым дождем прольется на нас сверху. На самом деле Год культуры — такая фигура речи. Это возможность привлечь внимание властей всех уровней к развитию культуры — от муниципалитета и региона до федеральной власти. Обратите внимание, насколько часто сейчас тема культуры стала звучать в выступлениях первых лиц, как часто руководители страны встречаются с деятелями культуры. Никогда такого не было.

СА почему?

Потому что, наверное, в последние годы правильно расставились приоритеты. Я всегда исходил из того, что сознание определяет бытие, а не наоборот. Видимо, адамосмитовскую, вульгарно-марксистскую точку зрения мы проскочили в 90-е годы, и сейчас понимаем, что правда всегда посередине. Мы наконец осознали, насколько много зависит от сознания, от обстановки в обществе, от уровня культуры, от того, как воспитываются дети. Я приводил недавно пример, но повторюсь, потому что он очень поучительный. Посмотрите статистику по детям, находящимся в колониях для несовершеннолетних. Среди них число учившихся в музыкальных школах находится на уровне статистической погрешности. Объяснить этот феномен нельзя ничем. Видимо, дети, отучившиеся в музыкальной школе, как-то по-другому тратят свое свободное время, причем где бы они ни жили. У них иные мотивации в жизни. Я не буду говорить о том, какой гражданин полезнее государству — отсидевший в колонии или окончивший музыкальную школу. Я задам банальный меркантилистский вопрос: что дешевле государству — содержать колонии или содержать учреждения культуры, содержать музыкальные школы? Или возьмем зоопарки. Да, они находятся в ведении муниципалитетов, но политически это тоже сфера культуры. Почему государство должно дотировать зоопарки?  Потому что это любимый вид семейного отдыха. Каждый рубль, вложенный в корм бегемоту, — это флюиды семейного счастья. Это счастливый досуг. То же самое с цирками.

СЦирк — часть поп-культуры. Я не очень понимаю, почему цирк не может быть прибыльным.

Цирки были в Советском Союзе одними из самых прибыльных учреждений культуры.

СЦирк «Дю Солей», например, многомиллиардный бизнес?

Цирк «Дю Солей» — это особая история. Потому что цирк «Дю Солей» — это гастролирующие труппы. У них нет, как у нас, больших стационарных помещений. Соответственно, они в меньшей степени социальны, в большей степени коммерциализированы: там, где есть спрос, где могут купить дорогие билеты, там они и гастролируют. Идеальный клиент цирка «Дю Солей» — это какой-нибудь олигарх, отмечающий юбилей.

СКстати, там очень много русских гимнастов работает.

Подавляющее большинство, и не только гимнастов. Это большая проблема: от нас в 90-е сбежали чуть не все, кого наше подведомство учило, кого воспитывало наше цирковое училище в Измайлово. Сейчас потихоньку мы эту историю восстанавливаем. Но подчеркиваю: у нас цирк несет социальную функцию, потому что цирк — это дешевый билет, привязка к территории и возможность семейного отдыха. Другая традиция совсем. Но даже если мы возьмем совсем коммерческую часть культуры, такую как кино, то даже здесь государственное дотирование выгодно. Например, мы дали 30 миллионов рублей кинофильму. Если это хорошее кино, оно собирает больше. Положим, фильм собрал 100 миллионов — эти деньги впрыснуты в экономику. С них платятся налоги. Они в обороте. В конце концов, эти деньги осваиваются здесь, в стране. И самое главное, мы подарили нашим гражданам два часа полезного времяпрепровождения.

СВам нравится «Сталинград»? Вы довольны тем, что государство было участником этого проекта?

Я не могу себе позволить говорить «нравится — не нравится», тем более что этот фильм идет сейчас в прокате. Могу сказать, я был на просмотре «Сталинграда» дважды и не жалею об этом. Безусловно, в техническом плане это, наверное, самое совершенное отечественное кино, абсолютно на уровне «Аватара». А в плане содержательном желающие придираться могут придираться бесконечно. Но в любом случае это то, что называется must see. И я своего сына поведу на «Сталинград» обязательно, а родителей уже сводил, хотя «Судьба человека» им лично привычнее и ближе. Впрочем, это дело вкуса. Больше всего мне нравится в «Сталинграде» то, что этот фильм возвращает нашего зрителя в кинотеатры. На сегодняшний момент он собрал более миллиарда рублей по стране. Продвижение обеспечено отличное. Кстати, это первое наше кино, которое идет за последние 20 лет в Китае на широких экранах. В трех тысячах копий! Наверное, во всех китайских кинотеатрах. Такие проекты достойны государственной поддержки.

СВы всех очень напугали тем, что собираетесь идеологизировать сферу культуры. В принципе, вы придерживаетесь вполне просвещенного и либерального взгляда на то, что такое культура, что это инвестиции в инфраструктуру, в человека, в развитие региона, в развитие личности. С другой стороны, во многих интервью вы говорите о том, что государство будет поддерживать только то, что соответствует выданному им идеологическому заказу.

Я говорю по-другому. Мы должны стремиться тратить государственные деньги на то, что не противоречит интересам государства и народа. Это совершенно разные вещи. Скажу проще: если я вижу культурный продукт, который откровенно поливает грязью страну или лжив, как кино, в котором говорится, что мы победили в войне исключительно благодаря американцам. Можно по-разному оценивать масштабы ленд-лиза, но это просто неправда. Никто не запрещает такое кино в России. Но зачем тратить на это деньги налогоплательщиков?

СНе получится ли так, что патриотизм превратится в бизнес, а вы, развесив уши, будете финансировать никому ненужный патриотический фальшак? Патриотизм — это не обязательно любовь взасос и вопреки всему. Часто патриотизм — умение сказать правду, быть может, очень горькую, о своей стране, о государстве.  

Кто сказал, что мы будем финансировать всех, кто будет елейно нахваливать «все доморощенное»? Я говорю, мы не будем финансировать тех, кто обливает страну грязью. Это разные вещи. Радищев любил Россию, Новиков любил, Грибоедов любил, хоть его комедию не публиковали, любили страну Гоголь, Чаадаев. Они критиковали, но они ее любили. Чтобы псевдопатриотический фальшак был невозможен, решения в министерстве не принимаются волюнтаристски. В этом году мы поменяли вообще систему принятия решений по кино. Это открытая защита, открытое голосование. Три совета высказывают свою позицию, после чего эксперты голосуют. Мы создали систему защиты, чтобы фальшак не пролезал. Все-таки кино может быть и ура-патриотическим, и весьма критическим. Для нас главное, чтобы оно было талантливым.

СЧто такое патриотизм? Меня многие считают русофобом, например. Тем не менее я считаю себя патриотом, именно поэтому я не могу молчать, когда вижу в стране неладное. «Патриот» — это такой дебил в розовых очках?

Патриотизм — это любовь к отцам. Все!

СНо отцы же могли совершать ошибки, и надо их уметь признавать, исправлять, надо уметь принести покаяние, в конце концов.

Да. В этом-то и смысл истории, чтобы изучать ошибки и понимать, что делать, чтобы их не было.

СИстория едва ли кого-то чему-то научила.

Вы о том, что история учит только тому, что никого ничему не учит? Знаете, я в «Единой России» считался самым отпетым либералом. Сейчас считаюсь главным охранителем. Наверное, это хорошо. Вряд ли министр культуры может позволить себе быть ревностным модернистом и арт-хулиганом.

СУ нас очень сложная ситуация. Ваше высказывание по поводу современного искусства многих повергло в уныние, вы напомнили то ли Гитлера, то ли Хрущева.

Да-да, я даже читал вчера в интернете одного… Мне очень нравится, когда люди подписываются «интернет-деятель». Вот у одного интернет-деятеля я прочел: мое заявление о современном искусстве — это спланированная работа спичрайтеров, которые проштудировали нацистский рупор Voelkisher Beobachter и вложили мне в уста какое-то высказывание немецких пропагандистов 30-х. На самом деле все сказанное о современном искусстве было экспромтом, без бумажки, эмоционально. И сейчас готов подписаться под каждым своим словом. Современное искусство — это гораздо более широкое понятие, чем та узкая часть эпатажа, которая периодически представляется на разных биеннале, претендуя на то, чтобы являться искусством. Это все равно что сказать, что живопись — это только соцреализм. Живопись не только соцреализм. То, что в Манеже, — это не современное искусство. Это малая его толика и, полагаю, не лучшая. Но это дело вкуса. Каждый понимает в меру своей испорченности. Кто его запрещает-то? Ну, выставляются они там. Пусть выставляются.

СА получилось иначе. Будто вы начинаете крестовый поход против современного искусства, вот и Кириллу Серебренникову отказали в поддержке фильма про Петра Ильича Чайковского. И вообще.

Я два раза был в «Гоголь-центре», и даже приводил его как образец обустройства современного театра. Правда, на спектаклях не был, времени не хватает. Мне понравилось то, что в «Гоголь-центре» фойе открыто для посещения. Вот это открытое фойе, когда человек посидел-посидел, кофе попил, книгу купил, глядишь, и в театр сходил — это хорошо там, где это можно организовать. А фильм «Чайковский» мы поддержали, кстати. Он победил по голосованию.

СЧайковский гей или не гей?

Кто, Чайковский? Откуда я знаю? Я свечку не держал. Любим мы его не за это.

СПисьма из архива композитора опубликованы Марком Зильберквитом. Там все очень недвусмысленно.  

Как говорят некоторые исследователи Чайковского, оригиналов этих писем никто не видел.

СЭто не так. Архив Чайковского хорошо известен специалистам, а предисловие к изданию Марка Зильберквита написала хранитель этого собрания в Клину, Полина Вайдман.

За что купил, за то продал. Я не глубокий специалист. Мне прислали целое аналитическое исследование, и там сказано, что оригиналов скандальных писем нет в архивах. Они есть только в репликах, в пересказе. Вокруг гей-историй много действительно фейков. Сейчас уже доказано, что князь Юсупов, один из заговорщиков против Распутина, никаким геем не был. Он просто слишком со многими девушками фривольничал и потом на них не женился. Отсюда и слухи.  

СВсе равно довольно странно, что мы это все обсуждаем, что о России в XXI веке говорят только в связи с гомосексуализмом и преследованием девчонок, спевших песенку в храме. И это происходит по инициативе ваших коллег, депутатов Госдумы. Это же стыдно. Мне кажется, вы как министр культуры должны как-то высказаться по поводу не вполне здоровой атмосферы в обществе.

Согласен. Надо прекратить копаться в чужой частной жизни. Было это или не было… Собственно, если не выдергивать фразы из контекста, именно это я всегда и повторяю. Это частное дело каждого. Оно абсолютно никого не касается: ни меня, ни Серебренникова, ни депутатов Госдумы, никого. Мы судим о людях по их делам. О творческих людях мы судим по их произведениям. Все остальное — это частная жизнь, это табу, на самом деле. Я бы не хотел, чтобы в моей частной жизни копались. Думаю, что и вы бы не хотели, чтобы кто-то копался в вашей. Обидно то, что западная пресса любит копаться. Я вчера давал интервью французскому журналисту. Мы оговорили, что это интервью будет посвящено истории Первой мировой войны. Поскольку я ездил на межминистерский комитет Первой мировой войны, встречался с министром культуры Франции и министром по делам ветеранов. Мы 40 минут проговорили про историю Первой мировой войны. И последний вопрос был таким: «Есть ли в истории Первой мировой войны закрытые темы для России?» Отвечаю: «Для России вообще закрытых тем в истории давно уже нет». — «Я хочу рассказать вам об одной теме, которая наверняка будет закрытой, — сообщает мне журналист. — В Первую мировую войну во французской армии были зафиксированы многочисленные акты мужеложства. Они фиксировались командирами. Будет ли эта тема обсуждаться и вашими историками? Насколько это массово было в русской армии? Как к этому относились офицеры? Как к этому относились солдаты? Высок ли был уровень толерантности?» Ну, что сказать? «Уровень толерантности  и политкорректности» в армии, состоящей на 90 процентов из православных крестьян, да еще накануне 17-го года... Боюсь, он был крайне невысок. И сюда эту тему за уши притянули. А вообще это анекдот какой-то.  

СПо-моему, обычная работа историков. Это нормально. Просто в России это приобрело какой-то совершенно нездоровый характер опять-таки в контексте полемики о патриотизме. Если отрицаешь гомосексуализм Чайковского — значит, патриот. Нет — русофоб. Что за уровень разговора? Мне кажется, это печально. Мне кажется, вам бы очень пошло, если бы вы осадили троллинг, который начала Государственная дума, а продолжили все кому не лень.  

Да не об этом надо думать и не на это тратить энергию.  

СОбидно, когда вся страна года два подряд обсуждает радикальных девушек, которые спели песенку в храме, а до этого учиняли черт-те что, недостойное вообще упоминания. Обидно, когда мы обсуждаем, был ли главный композитор страны геем, будто от ответа на этот вопрос может что-то измениться в нашем к нему отношении.

Согласен. Обсуждать надо творчество Чайковского. А возвращаясь к Pussy Riot, задать вопрос, почему после того, как они сделали черт-те что в музеях, их не отправили сразу же на 15 суток мести улицы?  А сейчас этих малонравственных и дурновоспитанных девиц сравнивают с Нельсоном Манделой.

СВот-вот, если бы после храма Христа Спасителя они бы отправились подметать улицы, никто бы их не приравнял к Нельсону Манделе. А так они сидят в тюрьме два года за арт-жест, очень спорный, но арт-жест. Поэтому-то либеральная общественность так обеспокоена разговорами о поисках национальной идеологии. Кстати, ее уже 20 лет ищут, ищут.

Я боюсь, лет 400.

СНо все-таки не всегда искали. Кто искал? Петр искал национальную идеологию? Нет.

То, что он делал, было, безусловно, поиском.

СНо он не создавал ведь ее.

Он не создавал, но это были практические действия. Это был поиск. Это было западничество. Хотя Петр был относительным западником. Вы же помните, что «мы должны взять с Запада, взять у Европы все, что нам нужно, после чего мы повернемся к ней задом». Это сказал Петр Алексеевич Романов. Думаю, он понимал, что делает. А потом уже XIX век — это вообще сплошной поиск идеологии. Западники, славянофилы, Венский конгресс, Священный союз, Третий Рим.

СНужно ли такой разнообразной стране, такой сложной стране, которая в XIX веке вообще простиралась на три континента, в которую входили сотни национальностей, элита которой была мультинациональной, нужно ли было как-то сужать все до православия, самодержавия и народности?

Это, очевидно, было попыткой поиска скреп, хотя и не самой удачной. Мне гораздо больше нравится оборотная сторона «проклятого царизма», которая проявлялась в тотальной веротерпимости и удивительном симбиозе регионов, сохраняющих свои национальные особенности. Когда Александр I по «секретному протоколу с Наполеоном занял Финляндию, то не загнал финнов в резервации, а даровал им Конституцию, освобождение от налогов и отчасти даже от службы в армии. И финны его боготворят. Явно с русскими им было лучше, чем со шведами. Это такая была гибкая политика. И она мне больше импонирует.

ССейчас-то политика опять не гибкая. Духовные скрепы понимают как антизападничество, возвращение к какому-то совку, точнее, помеси совка с черносотенством.

Это неправильно понимается. Мне кажется, что мы опять придаем избыточный смысл тому, чего нет.

СНу почему же, я читал ваше интервью газете «Культура». Ее главный редактор Ямпольская призывает создавать лигу патриотических СМИ.

Это она говорит, а не я.

СДа. Она вас, кажется, критиковала за то, что вы недостаточно железный нарком.

Но вы же сами понимаете: если в свободном обществе есть телеканал «Дождь» и «Эхо Москвы», значит, объективно, в силу физических законов в этом обществе непременно будут газета «Культура», «Завтра», «Русская линия». Почему нужно набрасываться на них? У них тоже есть свои взгляды, свои убеждения. Поверьте, они во многом правы, хотя в чем-то, наверное, и перегибают палку. Это естественно.

СЕсть ключевой вопрос. Россия стала могущественным государством благодаря Петру I, его огромному модернизационному рывку. В этом смысле современное Российское государство — это западническое государство, европейское.

Мне кажется, голое западничество — это уже крайность. Я, например, когда меня спрашивают: «Вы западник или славянофил?» — отвечаю: «Я русский европеец». Мы же не ходим в балдахинах и шелковых туфлях и косички не носим сзади. Мы европейцы. Но при этом мы русские европейцы. Мы не должны забывать корней, идентичности.

СА в чем наша идентичность, я не очень понимаю?

У каждого государства, у каждого народа есть своя идентичность, тем более у такого конгломерата народов, как мы.

СЯ не могу ухватить: в чем эта идентичность состоит? Мы против судопроизводства по-европейски? Нет. Мы против прозрачной налоговой системы и прозрачных финансовых отношений? Нет.

В Европе плохая налоговая система. Наша налоговая система, безусловно, несовершенна, но гораздо лучше европейской.

СНо она менее социалистическая. Просто Европа более социалистическая в массе своей.

Нет, просто в нашей налоговой системе больше здравого смысла. Поговорите на эту тему с французами, они вам скажут все, что они думают про французскую налоговую систему. Они будут приводить нашу упрощенку, вмененку и 13 процентов подоходных просто как вершину достижения мировой цивилизации. А культура? А язык? А особое отношение к земле? У нас особое отношение к земле, не европейское.

СВ чем тонкость?

Больше привязка. Наверное, потому, что мы веками очень сильно за эту землю держались.

СКогда я пересекаю границу с Украиной, я вижу, что люди действительно держатся за землю. Там даже очень бедные люди живут чисто, аккуратно. У них нормальные заборы, красивые садики, чистые окна.

Так было и в Украинской ССР. Культура села. По нашей деревне протопталась по полной программе коллективизация и все остальное. Чувство хозяина уничтожили.

СМне кажется, как раз Россия очень много утратила. Она во многом сейчас никак не может ответить на вопрос: она больше совок или больше Российская империя?

Нет ответа.

СЯ пытаюсь понять. Вы выступаете за некоторую идеологизацию сферы культуры.

Нет, вы мне это приписываете. Я выступаю за максимальное развитие и поддержку культуры. Идеологизации — нет. Но я признаю, что идеологизация как набор идей должна быть и в человеке, и в обществе. Если у человека нет идеи… Вот он идет в кино. Кино несет ему какие-то идеи, мысли. Как-то пошел с детьми в кино, уговорили  меня. Никогда не забуду этот фильм. У меня голова потом два часа болела — Iron Man 3. Я  сказал: «Все, вы никогда меня больше не уговорите на эту лабуду». Просто полный вынос слуха, мозга. Поток бессмысленных спецэффектов и три кулька попкорна. Как бы ни относиться — кому нравится, кому не нравится «Сталинград» — на «Сталинград» я поведу детей. Потому что там идея есть, а на Iron Man — нет. У человека должны быть какие-то идеи в голове, какие-то представления о добре, о зле. Вот это идеология. Она, кстати, может быть индивидуальная, глубоко личностная.

СНет, идеология не индивидуальная. Из ваших слов следует, что должна быть государственная идеология, которой надлежит следовать добропорядочным гражданам в расчете на финансирование Минкультом.

Что значит — должна быть? Мы же ее не придумываем здесь, в кабинете. Это, конечно, идеально, когда все люди одновременно стали делать только добрые дела. Но это невозможно, спустить сверху такую команду.

СМы просто очень разные, вот в чем проблема. Создали эту идеологию — самодержавие, православие, народность. В результате что? Россия стала союзником этих балканских оборванцев, втянулась в Первую мировую войну?

Совершенно ненужную ей войну.

СКоторая погубила эту страну. Эта же идеология толкнула евреев в революцию. Тоже ничего хорошего из этого не вышло. Вытолкнула первую еврейскую, первую украинскую эмиграцию из России в конце XIX века. В результате на мне, например, костюмчик Ральфа Лорена, который на самом деле Ральф Лившиц. Его семья эмигрировала из-под Пинска. А мог бы ведь быть российский костюмчик. И сколько таких людей вытолкнула страна?

И «Метро Голден Майер» и Максим Фактор.

САлекс Либерман, который создал современный журнал Vogue.

Так мы и до Зворыкина договоримся сейчас.

СЗворыкин уехал позже.

Зворыкин в 1919 году уехал.

СУже во время революции. Я говорю о более ранней волне эмиграции. Была идеология. Эту идеологию создали Николай I и граф Уваров. И вот чем закончилось. До этого в России никогда не было национальной идеологии. Была идеология просвещения, интернациональная, европейская.

Просвещенный абсолютизм.

ССовершенно верно. Сейчас я чего боюсь. Мы, конечно, уже не такое государство, как Российская империя. Мы меньше, мы более однородное государство. Но тем не менее это многонациональное государство, все равно это империя. Все равно это государство с несколькими конфессиями, с обостренными отношениями между мусульманами и немусульманами. Зачем мы опять эту православную хоругвь поднимаем?

Мы — свободная страна. То, что вы говорите, весьма логично. Но на выходе как будто вы подталкиваете к тому, чтобы мы пресекали православных хоругвеносцев и душили газету «Культура». Это неправильно. Это так же неправильно, как душить «Эхо Москвы», у которого совершенно другая идеология, притом совершенно четко обозначенная. Я за то, чтобы у человека были идеи, чтобы он делал свободный выбор между этими идеями. Вводить идеологию в Конституцию неправильно. Возвращать статью о руководящей партии, например, «Единой России», было бы весьма комично. Но надо заставлять, вернее, подталкивать человека думать. Я за то, чтобы люди читали книги, желательно бумажные, а не электронные. После них в голове больше остается. Чтобы они смотрели кино, чтобы ходили в театр и желательно не только в современный.

СДаже если они на Iron Man будут ходить?

Iron Man — это время, вычеркнутое из жизни.

СС этим я согласен.

К тому же это деньги, уведенные в заокеанский кинематограф. Если ходить в кино, то лучше на… Не будем говорить про «Сталинград». Что у нас там хорошего из отечественного недавно шло? «Легенда номер 17». Безупречное кино. Очень хорошее, сделано с огромной любовью и к стране, и к спорту, и к Харламову, и к людям. Оно сделано мегапрофессионально. Опять же мой ребенок сказал: я хочу заниматься хоккеем. Если после этого кино тысяча детей пойдет в хоккей, кино решило все поставленные перед ним социальные задачи.

СХорошо. От одной неприятной темы перейдем к другой. Что с нашим балетом?

Наш балет лучший в мире, однозначно.

СА наш лучший Николай Максимович Цискаридзе как себя чувствует? После увольнения противоборствующих сторон — Иксанова и Цискаридзе — конфликт завершен?

Завершен. Я считаю, что все принятые решения, долгие и наболевшие, были правильными. Если стороны не могут ни о чем договориться и терзают друг друга на протяжении многих лет, это не просто создает, о чем я говорил официально, предельно нездоровую обстановку в коллективе, но это и серьезно бьет по имиджу и театра, и страны. Большой театр — один из символов России. Когда весной этого года я читал подборки западной прессы о культуре в России, каждая вторая публикация была посвящена тому, кто кого обливает кислотой, как кого сажают в тюрьму. Это неправильно.

СНасколько я знаю, интрига-то продолжается.

Цискаридзе не вернется в Большой театр. Это решение окончательное. Мы предложили ему фантастический бенефис — три бенефисных спектакля, один из которых в его день рождения 31 декабря — партия Щелкунчика. Я думаю, что билеты будет достать непросто. Как выдающийся великий артист, Николай это заслужил.

СХодит слух, что Цискаридзе возглавит Вагановское училище.

Ну, что слухи-то комментировать. Уверен, что без работы он не останется.

СЯ в свое время занимался этой историей. Понятно, что за всеми сторонами конфликта в Большом стоят довольно влиятельные люди. Эти влиятельные люди, насколько я понимаю, не полностью отказались от своих амбиций.

За каждым великим артистом, в том числе в балете, стоят влиятельные люди — поклонники творчества. За Дианой Вишневой не стоят влиятельные люди? Стоят. За Ульяной Лопаткиной не стоят влиятельные люди? Стоят. За Светланой Захаровой не стоят влиятельные люди? Стоят. Это отнюдь не значит, что они интриганы, просто каждое из этих имен — мегазвезда мировой величины.  

СВы думаете, что конфликт в Большом театре закончился?

Однозначно закончился. 100 процентов. Можно подвести под этим черту.

СМожем поговорить про следующий, 2014 год. В чем будет заключаться специфика Года культуры по сравнению со всеми остальными, «бескультурными» годами?

Обо всем сказать невозможно. Отдельное интервью надо будет делать. Ключевой вопрос: мы попытаемся развернуть политику Министерства культуры в сторону регионов. Нас всегда обвиняли в том, что Минкульт — это министерство Большого и Мариинского театров. В какой-то степени это было обоснованно. Мы разворачиваемся в сторону регионов. Это мы делаем уже в этом году. Могу привести пример. Мы впервые выделяем гранты региональным учреждениям культуры областного и муниципального уровней. Это довольно сложно с точки зрения методической. Мы этого никогда не делали. Сейчас министерство это делает, причем оно это все делает из собственных сэкономленных средств. Никто нам дополнительно ничего не дает. Мы увеличиваем поддержку деятелей культуры, молодых талантов. Тысячам платятся стипендии в регионах. Мы строим и реконструируем региональные дома культуры, многофункциональные культурные центры, а также центры современного искусства в регионах. Три из них очень больших — на Дальнем Востоке, на Урале и в Калуге. Это крупные культурные институции, которые призваны собирать вокруг себя художников, поэтов, скульпторов современной молодой волны. Много внимания уделяем развитию региональных музеев. В них хранятся фантастические вещи.

СА усадьбы? Или это не ваша компетенция?

Минкультуры ими не распоряжается. Они находятся в ведении Росимущества или региона. Вот еще одна тема для большого отдельного разговора. Сохранность памятников — колоссальная проблема.

СЕсли говорить про патриотизм, то для меня русская усадьба, сельская церковь — это и есть русский ландшафт, это и есть Родина. И мы ее утрачиваем. Утрачиваем навсегда. За церкви я спокоен чуть больше, чем за усадьбы: у церквей есть хоть гипотетический хозяин. Не лоббируете ли вы тему передачи русских усадеб в частные руки?

Лоббирую эту тему бесконечно. Решение простое. Мы должны все эти усадьбы в большинстве передать частникам — не только усадьбы, но и архитектурные памятники под восстановление. Там есть разные механизмы: например, оформление права собственности по факту восстановления. Задача государства — следить за охранными обязательствами, чтобы на месте усадьбы не строили многоэтажку. Сейчас же задача трактуется так: именно государство должно восстанавливать памятник. Никаких государственных мощностей на это не хватит, тем более не хватит средств и на последующее содержание всех усадеб. И зачем? Государство не должно этим заниматься. Я в течение года пытался пробить постановление по сдаче в аренду федеральных памятников за символическую цену — 1 рубль за метр в год на 49 лет под восстановление. К сожалению, нынешнее законодательство юридически не позволяет осуществить эту меру. Мы уже доходили практически до подписи премьера. Потом все опять возвращалось на пересогласование в ведомство. Надо менять законодательство. Будем вносить соответствующий федеральный закон. Самое главное, чтобы появился хозяин, чтобы появилась точка, куда интересующийся человек может вложить свои средства, свое время, умение, свои знания. Но для этого государство должно заставить себя расстаться с той собственностью, которую оно не способно содержать и использовать.

СВероятно, сотни никому не нужных усадеб разрушаются потому, что чиновники не хотят отпускать дорогую историческую недвижимость, которой повезло находиться в центре крупных городов.

Но мы получили поручение Медведева форсировать эту работу, месяц назад. На самом деле даже порядок передачи памятников есть, мы его в опытном режиме отработали. Думаю, нужно просто продавать бесхозные и неэффективно используемые памятники с открытого аукциона, «вешая» потом на приобретателя соблюдение охранных обязательств и обговаривая в договоре купли-продажи сроки восстановления и порядок последующего изъятия этих памятников, если приобретатель их не восстанавливает.  

СВы считаете, что это интересно — быть министром культуры? Должность-то ведь расстрельная, потому что деятели культуры — люди влиятельные, часто придерживаются очень разных взглядов, скандалить любят… На театре, видите ли, могут плеснуть кислотой…

Не пугайте (смеется).

ССтрашно или нет?

Да нет, интересно. Очень интересная работа.

СА какая у вас была реакция, когда вам предложили этот пост? Или вы к этому были готовы?

Было довольно неожиданно. Реакция была, конечно, позитивная, всегда приятно, когда тебя отмечают, когда верят, что ты что-то можешь сделать. Работать интересно. Гораздо тяжелее, чем я думал: механизм плохо работает, министерский, бюрократический. Когда я служил в налоговом ведомстве, механизм функционировал на автомате, как часы. Главное было — направлять его в нужную сторону, это была хорошо отбюрократизированная система. В Министерстве культуры, к сожалению, в силу, наверное, разных факторов, особости отрасли, механизм этот не работает, необходимо любое решение додавливать в ручном режиме. Это плохо, это неправильно, и мы это меняем, как можем, но это требует времени. В России, чтобы увидеть результаты своих реформ, надо править долго.

СЗдесь вообще надо жить долго, чтобы что-то увидеть.

Я вот сейчас подумал — коль скоро вы про Петра Первого вспомнили, — если бы Петр Первый погиб где-нибудь под Нарвой или во время Великого посольства, мы бы о нем просто ничего не знали, не помнили просто. Да, был какой-то сумасброд, что-то там начал реформировать, бороды стричь, но до конца ничего не доделал. Но поскольку ему посчастливилось править в общей сложности лет 36, все-таки немало успел.С