Алексей Тарханов: Париж. Достояние для публики

Если вы тоскуете по старой доброй Франции, знайте: есть места, где она всегда в ассортименте. Она здесь продается. Эти места называются блошиными рынками, и я бываю здесь всякий раз, когда хочется искусства, но не хочется идти в музей. Это славная прогулка по воскресеньям.

В каждом квартале по специальному графику устраиваются распродажи, в окраинных районах победнее, в центральных – побогаче. Распродажи называются по-разному: торжественные – «антиквариат», попроще – «старьевщики», совсем простые – vide-grenier, «хлам с чердаков». Туда съезжаются как благородные антиквары, которые торгуют хрусталем, серебром, красным деревом и холстом-маслом, так и всякая шушера, которая привозит дешевые свитера, носки и трусы – как будто бы их чердаки доверху заполнены носками и трусами.

Я любопытен, но меня не очень радует чердачный лоток, потому что на вещи, которые на нем лежат, жалко смотреть. От них хотят избавиться, и они это чувствуют. Я люблю антикварные развалы, потому что вещи на них выглядят желанными и вполне довольными своей жизнью.

На чердачные ходят покупать, на антикварные – любоваться. Лучшее для этого место Les Puces de Paris Saint-Ouen, главные парижские «Пюс». «Пюс», как все знают, это и есть «блохи», название осталось от шкафов, которые продавали вместе с гардеробом, «блохи в придачу». Но уж рынок Сент-Уан – точно не примитивная «блошка». Это иерархическая система, в которую блохе не проскочить без надежных рекомендаций. Даром что вместо антикварных домов – всего лишь антикварные киоски.

Сент-Уан неоднороден, это союз, составленный, как СССР, из пятнадцати как минимум республик. Вдоль длинной улицы Розье, пересекающей по диагонали рыночный квартал, начинаются рынки Дофине и Малик, Антика и Вернезон (названный в честь Ромена Вернезона, который установил здесь первые лавочки и стал их сдавать другим антикварам в двадцатых), чуть дальше – уходящий направо вглубь квартала длинный Бирон, затем налево квадрат, объединяющий Поль-Бер и Серпетт.

У каждого рынка своя специализация и свое место в блошиной иерархии. Малик построил некий албанский князь Малик, славу которого просто забыл воспеть Дюма-отец. Тут продают старые платья, которые войдут в моду только в будущем году, когда их подсмотрит местный завсегдатай Жан-Поль Готье. На Жюль-Валлес то и дело приезжают киношники за обстановкой разных эпох, которую до сих пор дешевле арендовать, чем нарисовать. На Бироне засела самая белая рыночная кость – уважаемые семейства, передающие лавочку от отца к сыну. Здесь добрых две сотни мебельных стендов – Людовик, рококо, всего не расскажу.

Каждый из рынков – целый городок со своими улицами и площадями, центром и окраинами. Нетрудно и заблудиться. Поэтому на Пюс открыто собственное туристическое бюро в доме номер семь в тупике Симон, где можно заказать экскурсию или получить план всего Сент-Уан, когда вы поймете, что зашли в тупик.

Но помните, что город этот оживает только по выходным. Работают рынки строго с субботы по понедельник. И не верьте путеводителям, которые гонят вас сюда в сумерках с фонариком искать сокровища. Сент-Уан рассчитан на фланеров, которые очень не прочь поспать. В воскресенье и понедельник ряды открываются в десять утра, когда уже светло, и закрываются в пять-шесть часов вечера, когда еще светло. В субботу они начинают работу хотя и пораньше, но тоже не на рассвете, а в приличные восемь тридцать.

Всю прочую неделю история Франции заперта на замок, и наружу мощно вылезает лишь один ее сегодняшний день. Наглухо закрытые лавки, абсолютная пустота на целый квартал – ни человека, «ого-го-го-го!», оно и понятно, здесь мало кто живет, все больше торгуют. Торгуют по-прежнему, да только не тем. Особенно вечером. Под мостом малоразличимые в сумерках французы в первом поколении толкают краденые телефоны, фальшивые «ролексы» и запретные травы.

Зато в теплые базарные дни здесь красота, бесконечное раздолье и возможность идти вдоль рядов, заглядывая во все лавочки и изнывая от сладкой жалости к себе. Смотри-смотри! И вот это хотелось бы, и вот это... Да только куда поставишь? Зайца с ярмарочной карусели? Очень хочется. Или настоящую колонку с американской бензозаправки? Еще как. Вещь в квартире совершенно необходимая.

Кончается все тем, что ты волочишь к иронически глядящим на тебя таксистам какой-то громоздкий утешительный приз, который в следующее воскресенье продемонстрируешь вежливым гостям. В каждом доме должна быть хотя бы одна безумная вещь с Сент-Уан, про которую вам с гордостью скажут: «Это я купил на Пюс». При этом вам полагается закатить глаза в восхищении и сказать: «Умеешь же ты жить, Амвросий».

Ван Гога здесь не найдете. Главные покупатели – туристы, новоселы и декораторы в поисках разного интерьерного мяса. Они выбирают зеркала в золоченых барочных или декошных рамах. Золотые зеркала лежат в охапках, как будто санкюлоты только что разграбили зеркальный зал в Версале. Хрустальные люстры вывешивают посреди двора, как охотничьи трофеи.

В антикварной оружейной лавке при въезде на рынок Поль-Бер выставлена напоказ вся воинственная Франция, заработавшая себе вокзал Аустерлиц, бульвар Севастополь и улицу Одессу. И сдавшая Эльзас и Лотарингию, Мец и Седан. Вспоминается старинное «мо» эпохи Франко-прусской войны 1870–1871 годов, построенное на созвучии Седан и ses dents («cвои зубы»): Pourquoi la France a perdu la guerre? – Parce qu'elle a perdu Sedan. («Почему Франция про­играла войну?» – «Потому что она растеряла зубы»). Вот эти выпавшие зубы теперь здесь и продаются. Пистолеты, шпаги, парадная форма и ордена, которые когда-то зарабатывались жизнью, а теперь покупаются за десятки или в лучшем случае сотни евро.

Да и сам Поль-Бер, как и соседний Серпетт, тоже потерян Францией. Это английские владения, с 2005 года ими управляет группа недвижимости Grosvenor, принадлежащая Джеральду Кавендишу Гросвенору, шестому герцогу Вестминстерскому.

И Жанны д’Арк на них нет. Потому что рядом, где она в витрине воздымает знамя, висит плакатик, никак не относящийся к старой Франции: «Мы говорим по-русски!»С

Автор — парижский корреспондент ИД «Коммерсантъ»