Загадка щегла, не желавшего петь

Мой дед купил щегла. На рынке «Садовод», с которым слилась «Птичка», нашелся лишь один мужик с тремя щеглами в клетке — подозреваю, такой же старый, как и мой дед, разменявший девятый десяток.

— А мужик тот ничего про щеглов не знает, — сокрушался дед, докладывая, что птица куплена, — ни про четверика, ни про шестерика, ни про белобородого.

Скажи «шестерик» орнитологу — тот презрительно закатит глаза. Но старые птицеловы уверены, что число белых пятен на хвосте (четыре, шесть, восемь) указывает на возраст и степень певучести щегла. А белобородый вроде как вожак стаи. Выходит, статус вождя передается по наследству: родился с белой бородой — рано или поздно придется лететь первым.

— Мы мальчишками их тоннами ловили. На старый подсолнух вешаешь клетку с зимовалым щеглом, он тренькает, другие прилетают, на подсолнухи садятся. А ты их малой сетью — раз!

Дед начал ловить птиц с десяти лет. Потом отправился исследовать северные моря на дизельной подлодке. К лесным птицам его потянуло, уже когда я родилась, а он давным-давно пустил корни и стал капитаном третьего ранга в отставке. На моей памяти у деда жили два щегла, обоих звали Клюнтик. Каждый пел без умолку — никакого соловья не надо. Новый четверик тоже стал Клюнтиком. Только петь отказывается, хоть уже и перестал нервничать при людях, и обжился: ест, прыгает. Но питюкает еле-еле. Говорят, щеглы вообще-то поют круглый год. Клюнтик?

Похвасталась перед коллегами нашей с дедом птицей. Оказалось, половина не знает, как выглядит щегол, а остальные не представляют его песню. Я бы тоже не представляла, если бы с детсадовского возраста не наблюдала птицу с красной головкой и черно-желтыми крыльями в выгоревшей деревянной клетке. Ладно, у москвичей есть пробелы в знаниях о лесных птицах. Позвонила седому уже приятелю, который в Москву переехал всего пару лет назад, причем не из Питера, спросила, не ловил ли он птиц в детстве — нет, из хрестоматийных развлечений практиковал только «кошелек на веревочке». Куча знакомых демонстрировали расфокус во взгляде при произнесении слова «щегол», четкая реакция возникала лишь на привычное «котики». Поняла, что люди, так сказать, из моей песочницы не могут сопереживать мне, слушая новость о появлении лесной птицы дома, потому что ни у кого в детстве таких не было.

Сижу в гостях у мамы. Она наливает суп, и я слушаю ее, мысленно составляя из горошин в тарелке геометрические фигуры:

— Это была осень. А может быть, весна перед моим первым классом — шестьдесят третий год. Мы с подружкой Наташкой Пачихой подглядываем за старшими мальчишками, которые ловят птиц. Ловили в каждом квартале, где на улицах висели мелкие сетки. А там, где висели мелкие сетки, жили браконьеры. Я в браконьерском месте жила. Так вот, мы с подружкой подглядываем, а они ловят и, естественно, гоняют нас, мелких. Певчих птиц они забирали домой, а воробьев, которые попадались в сети, прямо на улице жарили. Почему? Да потому, что это мальчишки. А мы просили у них хоть лапку, хоть крылышко попробовать. Конечно, нам не давал никто. И мы с Наташкой Пачихой ходим в шароварах с начесом, в руках у нас старые подсолнухи, мы машем ими и орем: «Первое мая, курица хромая! А петух косой, подавился колбасой!»

В какой момент исчезли эти мальчики, для которых поймать чижа или щегла было обязательным пунктом программы «дворовое детство»? Есть ли смысл искать их на сайте бесплатных объявлений, где у всех продавцов диких птиц сплошь женские имена? Их же всегда гоняли, девчонок, и не давали не то что лапки, даже крылышка. Жду, когда трубку снимет некая Полина, которая продает лесных птиц на «Авито». У нее большой выбор: щеглы, чижи, овсянки, репелы. Дороговато. Внезапно отвечает мужской голос, древний. «Это же вы тех птиц наловили, верно?» Да, верно. Все он наловил, но не хочет говорить об этом. У него закончилась смена, и он завтра утром уезжает в деревню. В деревню! «Я ловил в юности. А сейчас, можно сказать, просто решил повторить ту свою молодую мечту. Рассказывать об этом — да зачем?»

Дома слушаю записи птичьих голосов. Зяблик однобокий, но очень родной — звуковое сопровождение моего дачного безделья. Соловей — холодный и мрачный. Я всегда старалась услышать его раньше, чем кукушку: в таком, случае, говорят, будет счастливый год. У чижа иногда посреди песни вылезает дурацкое «ке-е-е-е-е-е!», как ногтем по стеклу. Клюнтик все помалкивает. Хотя, когда никого в комнате нет, через стенку слышны его позывки, тихие. Ставлю ему сборник песен других щеглов — алжирского, марокканского, французского, бельгийского. Голоса у них одинаковые, а язык как будто разный — удивительно. Надеюсь на то, что начнет перекрикивать «конкурентов». Но он молчит, только ищет глазами. Думаю о том, каково птице быть в руке человека, каково держать птицу в руке. Кажется, половина уходящего знания птицеловов заключена именно в этом.

В поисках человека, с которым можно было бы поговорить о птицах, натыкаюсь на видеоролики: за мужчиной в летах по квартире летает сойка, иногда садясь на плечо или на голову. В квартире — только птицы. Как выяснилось чуть позже, двадцать семь птиц. К Владимиру Николаевичу, мужчине с сойкой на плече, в гости приходят орнитологи. Сам он по образованию инженер, а когда-то давно работал дрессировщиком служебных собак. Напроситься в гости не вышло, но мы проговорили довольно долго.

— У меня мухоловка-петрушка гнездилась на балконе с начала восьмидесятых, — говорит Владимир Николаевич. — Потом я заменил ее на большую синицу, она гнездилась на протяжении десяти лет. Я это сделал искусственно, тут, на балконе, сменилось два поколения. А сейчас я работаю с поползнями, у меня две пары. На днях они спаривались — наверное, осень с весной перепутали, птенцов от этого не будет, наверное. Хочу сделать так, чтобы их гнездо было на границе квартиры с улицей, а корм птицы добывали на зеленых насаждениях. У меня под окнами лес.

Мать Владимира Николаевича занималась в кружке дедушки Дурова и в юности водила на поводке гибрид волка и собаки. А с рождением сына стала постоянно покупать певчих птиц.

— Помню, лежу я маленький в кроватке, а на спинке кроватки сидят три снегиря. Мы жили в особняке Юргенсона на Солянке, и у нас потолки были пять с половиной метров в высоту. Там птички зимой летали, а весной мы их выпускали. Мы тогда не знали, что если выпустить птицу, привыкшую есть из кормушки, то она дольше суток не проживет. Уж если поймал, то надо держать столько, сколько живет, а живут они в неволе много-много лет. Тогда можно было в любом зоомагазине достать лесных птиц, а сейчас не купишь. Сейчас все держат экзотических. Первую птицу я взял, когда учился во втором классе: однажды по дороге домой подобрал слепого домового воробья. С помощью мамы я его выкормил. Этот воробей потом вылетел на улицу и три года гнездился в здании напротив, летал за кормом к нам в комнату, это редчайший случай. Как я узнал, что это был тот самый воробей? А он был альбинос.

Владимир Николаевич не большой фанат певчих птиц, зарянок взял только недавно, ради эксперимента. Специально ловил осенью: говорит, птицы весеннего отлова голосят, а пойманные осенью поют тихонько. «А наш вот что-то не поет», — говорю. Он рекомендует дать Клюнтику полетать, чтобы тот оттаял. Следить за тем, чтобы он не врезался в стекло. Воображение рисует, как он смоется за шкаф или в другую комнату, где форточка таки будет приоткрыта, а на улице меж тем то плюс пять, то минус пять...

На следующий день я встретилась с Ильей, орнитологом, и вопрос молчанки нашего щегла решился просто.

— У вас девочка, — он усмехается, разглядывая фото нашей птицы.

— Девочка? Не знаю, да вроде мальчик. Девочек же как-то не принято покупать.

— Я не спрашиваю, я отвечаю. У вас девочка.

Первую птицу Илья поймал в двенадцать лет — дядя научил. Сейчас он содержит около сотни небольших птиц на своей собственной базе, а дома — орла и филина, которых тренирует для охоты. Его веселят все эти «четверики» и «шестерики», которые для меня уже обрели какой-то магический смысл. А белобородый оказался никаким не вожаком, а всего лишь щеглом с довольно типичным отклонением в окраске — никакой иерархии в щеглином сообществе нет. Чтобы разглядеть в Клюнтике самку, нужно было всего лишь внимательнее посмотреть на красную маску щегла. Если ее края заходят за глаза — самец, если глаза расположены на границе красных и белых перьев — самка. Разглядеть это небольшое смещение, которое решает все, не так уж просто. Я позже всматривалась несколько раз и все время видела границу маски в разных местах. Все равно буду звать его Клюнтиком.

— Между количеством пятен на хвосте и качеством песни нет никакой взаимосвязи. Больше это зависит от географии поимки. Есть известная история с безумно поющими курскими соловьями. Их в 19-м веке извели, потому что выловили практически всех самцов: курских соловьев было особенно модно содержать. Каждое колено их песни имело свое название. Крутые самцы выловились, а молодым стало не у кого учиться сложной песне, ведь они запоминают пение, когда самец поет рядом с гнездом. Сейчас в Курске поют самые заурядные соловьи. То же и с щеглами: чем старше птица, тем больше она нахватывается от других. Поэтому возраст на песню влияет, а количество пятен на хвосте не связано ни с песней, ни с возрастом.

Деду надо было идти на «Садовод» в выходной день. По словам Ильи, он нашел бы там полсотни продавцов с самыми интересными лесными птицами, и уж точно не было бы проблем с выбором правильного щегла. Говорит, еще лет через пять этих дедов с дикими птицами совсем не останется.

— Деградация птицеловной культуры произошла во времена дефицита. Нереально было достать мучных червей, муравьиное яйцо. Нужно было идти, расхреначивать ночью муравейник, чтобы тебя никто не увидел, сушить в духовке это муравьиное яйцо под гневные крики родственников. Когда мне было лет 16, я все это проходил. Сейчас можно купить корм для насекомоядных, мучной червь стоит копейки, держать его дома довольно просто и не затратно.

Илья родом из Калуги, вдоль города течет Ока. Осенью все пролетные стаи движутся вдоль реки. Раньше там каждый пятачок был занят птицеловом. Всего лет десять назад. Но молодежи среди них не было. Сейчас те дедушки потихоньку умирают.

— Есть такие люди, которые постоянно покупают диких птиц, но сами не ловили. Мне их не понять совершенно. Девяносто процентов удовольствия от этого увлечения — поймать самому. Ощущения сравнимы с крутой рыбалкой. Только с рыбой ты сфотографировался и съел ее, а птица у тебя годами живет. Сейчас другая мода: разведение диких птиц в домашних условиях. Раньше этим никто не занимался, потому что наловить гораздо проще. Благодаря увлечению селекцией появились безумно красивые домашние морфные породы снегирей, щеглов. Это уже экзотика. И это уже тянет на вид бизнеса. У старых птицеловов открывается новое дыхание. Морфо щегла может стоить до нескольких десятков тысяч долларов. Это не просто гибрид щегла и канарейки. Сначала вылавливается птица с мутацией — альбинос или меланист, расцветка в неволе закрепляется, а потом с помощью комбинации базовых мутаций выводят новые интересные породы. Если бы я выложил на «Авито» несколько селекционных щеглов или снегирей по бросовой цене тысяч пятнадцать-двадцать, то до завтра бы их разобрали. Я уже год занимаюсь чижами, у меня есть несколько птиц необычной окраски, сейчас стараюсь эту окраску закрепить.

Фотографии селекционных щеглов выглядят психоделически. Традиционный щеглиный окрас — это орднунг: каждому пятну и каждой волне отведено свое место. Окрас селекционных щеглов словно смазался, перемешался на птице: маска переместилась с клюва на макушку и превратилась в ирокез, желтая полоса крыла словно расплавилась и растеклась по всему телу.

На вопрос о жарке воробьев, которую помнит и мама, и дед, Илья удивленно поднял брови:

— Жарили? Никогда не видел. У старых птицеловов есть практика казни мелких хищников. На приманочных птиц, клетки с которыми ставят в сеть для привлечения других, постоянно нападают хищники — серый сорокопут, сойка, мелкий сокол. Раньше птицелов, которому попадались хищники, откручивал им головы. Сейчас так делать не принято. Но большим синицам иногда хвост отрывают, чтобы они под сеть не лезли и не прогоняли щеглов. Те, кто ловит паутинной сетью, купленной еще в шестидесятые на сэкономленные деньги, порой за эту сетку очень трясутся. И когда запутывается птица, нормальные люди режут сетку, а те, кто сильно переживает за сеть, режут птичку — бывает такое. Кстати, у людей, которые ловят певчих птиц, совершенно нет проблем с законом. Во-первых, любой человек с четырнадцати лет может ловить определенное количество птиц в год. Ясное дело, таких лицензий никто никогда не получает, да их и не проверяют — это же не ружейная охота. Ну и нашим природоохранным организациям по фигу на мелких певчих птиц. Вот на севере массово ловят соколов — с этим никто справиться не может, хоть и сажают за такое. Что уж говорить о каких-то певчих птицах. Тем более что ловля сейчас не особо популярна. А вот массовые выпуски птиц на волю после временного содержания дома — это издевательство. Раньше птиц покупали осенью, чтобы выпустить ее седьмого апреля, на праздник Благовещения. Сейчас осенняя покупка птицы не так популярна, но седьмое апреля по-прежнему для многих пожилых птицеловов — это хлеб. Они в эти дни отлавливают огромное количество птиц во время весеннего пролета и за неделю до праздника продают их у церквей, за неделю птица формы не теряет. Да пойдите весной и сами посмотрите: за места продажи у церкви в эти дни идет борьба. Может, в Москве и не идет, потому что здесь не хватит птицеловов на каждую церковь, но в Туле, Смоленске, Воронеже — еще как.

Илья рассказал, что у птиц нет понятия воли и неволи, у них есть понятие зоны комфорта. Огромное количество птиц делает выбор в пользу неволи: кому-то птичку жалко, а птичке жалко себя. Щегол на природе протянет от силы лет пять: не умрет от голода в лютый мороз — значит, съедят. Самый первый щегол жил у моего деда семь лет и умер не своей смертью: на даче кошка прокралась в дом, выбила дверцу клетки и ударом лапы нанесла смертельную рану. А второй довольно громко и красиво пел, и летом к нему на клетку часто садились другие щеглы. Он улетел. Мне тогда казалось, что другие птицы провели спецоперацию по его освобождению. Сначала он не отлетал далеко, и дед гонялся за ним с клеткой, упрашивая вернуться. Но братский зов повел его, как я уже выяснила, на верную гибель.

— Когда тренируешь хищную птицу, она может в любой момент улететь от владельца, но все равно возвращается на руку, потому что ей хорошо с хозяином, если тот, конечно, над ней не издевается. Содержание в неволе позволяет сохранить биологическое разнообразие. Леса валят, и с ними исчезают сотни видов птиц. Может, в России не исчезают, а в Бразилии так точно. А тем птицам, которые вошли в культуру содержания, вымирание не грозит.

Вот оно как.

Сначала дед отказывался верить, что щегол, которого он с таким трудом достал, намотав три километра по «Садоводу», оказался предателем, щеглихой: «Ты, наверное, у теоретика какого-то узнавала — он хоть знает, что твой дед тыщу щеглов словил и уж точно не мог ошибиться?» Потом не выдержал: «Чижиков много, говоришь? Очень много? Может, он мне хоть одного презентует, а? Вот же е-мое, щеглиху взял…»

Илье с его сотней птиц действительно не составило труда отдать одну. На следующей неделе я в первый раз увижу настоящего чижа, подержу его в руке. И понесу под курткой через весь город.