Вадим Рутковский: Город невезения. О Сочи, «Кинотавре», кино и унижениях
Можно, пожалуй, начать с описания сочинской фауны, отступив от строгой интонации предыдущего репортажа, обусловленной как торжественностью момента, так и благородством речи Александра Сокурова (который ничего крамольного не сказал, но многих перепугал, в итоге канал «Россия» тихой сапой слил трансляцию церемонии, официально ничего не отменяя, а отдельные кинематографисты ждут теперь от вконец распоясавшейся власти репрессий). Я вот до сих пор не могу смириться с унижениями, которым подвергают себя — нет, не курильщики, жертвы очередного лицемерного запретительного закона, а сочинские таксисты, первые представители аборигенов, тесными колоннами встречающие вас на выходе в серую зону аэропорта. Возможно, в иерархии бомбил и лицензированных извозчиков эти, аэропортовские, — низшая каста, не знаю. Все как на подбор — кряжистые дядьки, отталкивая друг друга, норовят вплотную приблизиться к тебе, следуют за спиной, стараясь при этом ненароком поравняться и заглянуть в глаза, негромко и вязко камлают: «Командир, куда ехать? Ехать надо?» Общественный транспорт, похоже, отменили, во всяком случае, таблички с маршрутами у автобусных платформ вдоль аэропорта сняли: пустота и красота, ни автобусов, ни очередей из пассажиров, только стаи таксистов, стремящихся облапить тебя и увезти. Похожи они на разлапистых дворняг, неуклюжих, просительно скулящих и вызывающих сложную композицию чувств — брезгливость, тревогу, презрение, жалость, — но никак не желание воспользоваться их услугами. Но о вечной проблеме «Кинотавра»—«Сочи вокруг»— и так достаточно сказано. В этом году к ней добавились финансовые трудности. Фестиваль экономит, а страдает имидж вашего обозревателя: я выгляжу еще толще, чем на самом деле, потому что вынужден распихивать по карманам бумажник, телефон, айпод, сигареты и прочие ценные вещи. Происходит же это потому, что фестивальные сумки дают «не кажной сопле»; я вот не заслужил; сидящий на раздаче сумок сотрудник скривил мину почище болливудского злодея и процедил не без радости: «Не в этом году» (не любят аборигены приезжих, чего уж там). ОК, похожу толстым — хорошо, что есть куда. Конкурс, как я уже сообщал, замечательный.
На старте был «Комбинат Надежда», современный аналог «Маленькой Веры» — страстный фильм о молодняке из Норильска (самого города не много, фабричные сцены вообще сняты в Перми, но те норильские кадры, что есть, впечатываются надолго), драма про сны о лучшей жизни, зуд вырваться с малой родины в большой, настоящий мир и исступленное, до удушья желание любить (в лучшем эпизоде герои, выбравшиеся на пикник, кружатся в варварском рейве под шнуровскую «Дай мне, дай мне, дай любви»). Но лучше всего о «Надежде» рассказывает сам режиссер, Наталия Мещанинова.
Про любовь и второй конкурсант — «Еще один год» Оксаны Бычковой. Он, как и «Комбинат», был впервые показан на фестивале в Роттердаме, и сценарист у фильмов один — Любовь Мульменко. Правда, во втором случае в помощь ей была великая пьеса Александра Володина «С любимыми не расставайтесь»: «Еще один год» заимствует из нее центральную историю молодых супругов (Митю и Катю в новом фильме зовут Егором по прозвищу Комар и Женькой), чей брак не прошел первое же испытание ревностью, но подлинное чувство разводом не уничтожить. Объективно придраться не к чему: абсолютно естественные Алексей Филимонов и Надежда Лумпова в главных ролях похожи на наших и ваших друзей и соседей (оттого подробные эротические эпизоды дают особый вуайеристский эффект), второй актерский план — десятки остроумных камео, от звезды предыдущего фильма Бычковой «Плюс один» Мадлен Джабраиловой до непрофессиональных актеров, включая прекрасного драматурга Мульменко. Введен социальный бэкграунд, отсутствовавший у Володина: здесь между героями проходит почти классовый «водораздел». Егор — парень из провинции, похеривший свой никому не нужный диплом горного института и зарабатывающий ночным извозом (но «бомбит» он с достоинством, в отличие от сочинских коллег), Женя же — типичная московская «бо бо», графический дизайнер в некоем гламурном проекте. Придирки можно списать на мою субъективную невосприимчивость к творчеству Бычковой, да мне и в самом деле непросто сформулировать, что с фильмом не так. Напрашивается цитата из классика: в этом мотиве есть какая-то фальшь. Кроется она в деталях. Вот, например, 30 декабря Егор бирюком торчит на корпоративе в Женькином издательстве, пока та отрывается с раскованными коллегами, на следующую, новогоднюю ночь в гости к ребятам приходят уже друзья Егора, по идее, относящиеся к немного другому социальному слою. Но в кадре у Бычковой все ведут себя примерно одинаково. Отсюда и монотонность, которой оборачивается нарочитая спонтанность происходящего. Плюс еще один минус — желание оставаться nice даже в формате действительно серьезной драмы о фатальном непонимании между будто созданными друг для друга людьми.
Несовершенны, но интересны и фильмы следующего дня. «Белая белая ночь» Рамиля Салахутдинова — социальный и философский нуар. Бывший питерский опер, ныне — московский частный сыщик (Артем Цыпин) возвращается в родной город на исходе хмурой белой ночи, он ищет 19-летнего парня, уехавшего в СПб на концерт, да так и исчезнувшего без следа. Неторопливый фильм грешит вербальным резонерством: драматургически он построен как серия встреч детектива с фигурантами дела об исчезновении и призраками собственного прошлого, и в каждой слишком много говорится и проговаривается. Атмосфера города-морока, не отпускающего не только пропавшего юнца, но и следователя-перебежчика, могла бы быть и более зловещей, и более оригинальной. Но в целом Салахутдинов неплохо справляется с двумя фронтами — вечным и актуальным, скажем так. На первом герой пробует поймать личное утраченное время, заново почувствовать вкус и воздух прошлого: невозможно — и сыр сегодня делают пресный, и торты не те (подруга героя бросает важную фразу о «конфликте Пруста с бисквитом»), и зеркала дают трещину,«протираясь» от человеческих взглядов. На втором фронте — противостоять спецслужбам: выясняется, что разыскиваемый успел встрять в движение по защите памятников архитектуры, обладающее компроматом на крупных госчиновников. И здесь дела обстоят успешнее: это, конечно, мягкий, но меткий выпад в адрес «гэбни», а финальный кадр с вставшим на дыбы мостом — прямая ассоциация с проектом арт-группы «Война», фигурально поимевшей ФСБ членом, нарисованным на разведенном Литейном.
Еще один конкурсант — «Спроси меня» Веры Харыбиной, эксперимент с неоднозначным результатом. Восемь интервью с реальными людьми (среди героев — армянин-дантист, радостно травящий анекдоты и байки о назойливых гаишниках, мещаночка-москвичка, мнящая себя эстеткой, интеллектуалкой и ценительницей театрального искусства, вежливый мигрант-бомбила, гордящийся участием своего деда в Великой Отечественной) — чистой воды фикция, игровое на сто процентов кино, лишь прикидывающееся вербатимом и доком. То ли стеб эпического масштаба, пародия на нудное документальное кино, то ли чистосердечная имитация нудного документального кино. Я в замешательстве, но это приятно.
А для чистого эксперимента, такого как фильмы дуэта ПРОВМЫЗА «Подснежник» и «Вечность», на «Кинотавре» среда, увы, не самая подходящая. Красивая кураторская мысль — представить три направления короткого метра: реклама, благотворительность, современное искусство — если и не разбилась о реальность, то изрядно пострадала. Сопоставить все три типа оказалось физически невозможно: программа короткометражек, снятых для благотворительных аукционов, и мини-ретроспектива ПРОВМЫЗЫ назначены на одно время. Желающих испытать на себе магию масштабных видеополотен Галины Мызниковой и Сергея Проворова на ночном сеансе нашлось немного. Может, и к лучшему: эти фильмы достойны большего, чем неадекватный хохоток каких-то кинорыночниковс одной стороны и бурчание престарелого бородатого критика, мол, «я этим вашим постмодернизмом переболел в молодости» — с другой.