Анна Силюнас: Взгляд на башню
Комната погружена во тьму. По пробивающемуся сквозь темные резные ставни блеклому свету догадываюсь, что должно быть еще совсем рано. Спрыгнув с высокой, утопленной в подушках кровати, подхожу к окну, снимаю резную щеколду и распахиваю тяжелые деревянные створки. Прямо передо мной, окутанная невесомым одеялом сиренево-серо-жемчужного тумана, лежит Флоренция. С высоты холма, на котором стоит Торре-ди-Беллосгуардо, самая, пожалуй, прекрасная гостиница Флоренции, из стрельчатого окна своей просторной комнаты я наблюдаю за пробуждением города. Постепенно из клубящегося марева возникают колокольня и огромный купол Санта-Мария-дель-Фьоре. Пока они больше похожи на вырезанные рукой умелого мастера черные картонные силуэты театра теней, но лучи восходящего солнца прорезают туманный занавес, и в мир приходит цвет. Город в долине превращается в совершенный архитектурный макет, озаряющий утреннее небо розоватыми отблесками своих знаменитых на весь мир черепичных крыш.
Барона Америго Франкетти картина флорентийских рассветов всегда завораживала. Правда, когда он, преуспевающий генеральный менеджер одной из крупнейших рекламных компаний, оставив любимую работу и богемный Милан, приехал в 1980 году в Беллосгуардо, само имение и его райские – сегодня – сады напоминали печальные останки некогда величественной, но давно позабытой театральной декорации. Поломанная мебель, разбитые окна, рассохшиеся створки дверей... С пробитой временем и ветрами крыши самой Торре – башни, построенной в 1300 году для ближайшего друга Данте философа и поэта Гвидо Кавальканти, – стекала вода, размывая великолепные настенные и потолочные росписи Бернардино Поччетти.
«Мой отец никогда не интересовался деньгами и не умел вести бизнес, – рассказывает Америго. – К моменту нашего возвращения из Америки в Италию после окончания Второй мировой войны бабушка, до этого занимавшаяся Беллосгуардо, уже умерла, и отец решил сдавать помещение различным учебным заведениям. Поверьте мне, это была самая плачевная судьба, которую можно было придумать для этого благородного здания. В семь часов утра ватага обезумевших школьников врывалась в залы, и казалось, что их единственной задачей было если не разрушить, то перевернуть все, что попадется на пути». Когда умер отец, Америго весьма успешно работал в рекламном бизнесе. Работу он обожал, жил в Америке, Германии, а потом в Милане, где был завсегдатаем Ла Скала. Меньше всего он мог представить себе, что в скором времени его жизнь и карьера изменятся столь радикально. Зачем же, спрашиваю я, было все бросать? «Мы просто поняли, что надо либо продавать дом, либо, если мы хотим сохранить Беллосгуардо, переезжать туда и самим браться за дело. Денег на реставрацию не было... Сказать по правде, вся эта затея была сродни самоубийству. Чистое безумие. Тем не менее я ушел с работы и переехал с семьей во Флоренцию».
Вспоминая о тех временах, Марк, сын Америго, уже семнадцать лет живущий и работающий в Москве корреспондентом The Sunday Times, рассказывает, как отец сам возделывал огород, закупал строительные материалы, приводил в порядок сад: за газоном он отправился в Англию (а куда же еще?), за камнем для отделки фасада, лучше всего, по его мнению, отражающим солнечный свет, – на другой конец Италии... «Мой отец – интеллектуал, свободно говорящий на многих языках, эрудит, читающий в год больше книг, чем любой нормальный человек прочитывает за всю свою жизнь, тонкий ценитель музыки и искусства. И он пожертвовал всем ради Беллосгуардо. Он жил практически как... бомж, все деньги шли на реставрацию здания и на восстановление сада. Для чего он это делал? Не уверен, что я знаю ответ. Это была какая-то странная миссия, как будто он тайно поклялся кому-то реанимировать усадьбу».
Странные шутки играет с нами судьба. В 1894 году дед Америго – Джорджо купил знаменитый венецианский палаццо – Золотой дом (Ка’ д’Оро), по праву считающийся одним из лучших образцов венецианской готики. Барон Джорджо Франкетти – итальянский аристократ, по материнской линии происходивший из семьи Ротшильдов, не унаследовал таланта своих знаменитых американских предков зарабатывать деньги, зато его переполняла любовь к искусству, да и просто ко всему прекрасному. К моменту приобретения Ка’ д’Оро во дворце было продано все, включая золотую роспись фасада. Джорджо Франкетти решил, что восстановит здание, вернет ему былую славу и роскошь. Пронизывающе сырыми венецианскими зимами барон Франкетти, ползая на четвереньках, собирал из крошечных кусочков разноцветной мозаики пол нижнего этажа, признанного впоследствии абсолютным шедевром. Полы получились до того прекрасными, что никому и в голову не могло прийти, что эти мозаики не ровесники Сан-Марко, а, выражаясь современным языком, новодел. Джорджо не только отреставрировал дворец, но и собрал там внушительную коллекцию живописи. В 1916 году он подарил Ка’ д’Оро государству, попросив взамен лишь прорезать окна в «темных» комнатах, так как картинам был необходим свет, а денег на эти работы у него уже не оставалось. Чиновники сдержали свое обещание, и хотя барону не суждено было этого увидеть, его мечта сбылась: Ка’ д’Оро превратился в галерею искусств. А сам Джорджо, который при жизни не провел ни одной ночи в палаццо, обрел здесь вечный покой – урна с его прахом установлена в нише рядом с центральным входом.
Америго Франкетти никогда не видел деда, но говорит, что они похожи. «Любовь к искусству, к музыке...» Хочу спросить – может, и любовь к женщинам, но не решаюсь. Бабушка Америго и жена Джорджо – Марион фон Хорштейн, немка из Мюнхена, «прекрасная, нежная и словно озарявшая все своим присутствием», без ума влюбилась в барона Франкетти и вышла за него замуж. «Он был неординарным человеком, – рассказывает Америго, – но жить с ним было очень сложно». Когда они разошлись, барон купил жене, влюбленной во Флоренцию, Торре-ди-Белло-сгуардо. «Денег поначалу не хватало, и бабушка стала сдавать комнаты и устраивать прекрасные ужины, на которых всегда присутствовала сама. Сестра бабушки, Шарлотта, вышла замуж за одного из самых известных немецких художников Франца Ленбаха, и благодаря им в доме собиралось исключительное общество: музыканты, композиторы, актеры, художники...»
Книга «отзывов и предложений» в массивном переплете из темно-коричневой тисненой кожи появилась в доме еще при Марион и сильно потяжелела за свое вековое существование: перелистывая ее сегодня, вы читаете имена принцев и принцесс, всемирно известных писателей, дирижеров и музыкантов, актрис (вот Одри Хепберн и Эмма Томпсон), топ-моделей (о да, сама Кейт Мосс) и т. д.
Марион Хорштейн-Франкетти была бесстрашной женщиной. Когда в 1943 году – ей тогда было хорошо за семьдесят – немцы реквизировали Беллосгуардо, она заперлась у себя в комнатах и отказалась спускаться вниз. Гитлеровские офицеры настаивали, чтобы хозяйка отужинала с ними, и однажды вечером Марион пришлось выйти из своего добровольного заточения. Во время ужина она хранила молчание, а под конец вдруг сказала, что хочет произнести тост. Подвыпившие и разомлевшие офицеры радостно улыбались и щелкали сапогами. Встав с бокалом в руке, Марион сказала: «Давайте выпьем за тот день, когда Сатана в человеческом обличье наконец-то сгинет». Ее хотели расстрелять прямо во дворе, но садовник умолил пощадить «сумасшедшую старушку, которая давно не ведает, что говорит». Через пару дней в два часа ночи «бабушку вытащили из кровати и в чем была отвезли в соседний город Фьезоле, где заперли в подвале, – рассказывает Америго. – Она сбежала и стала пробираться к дому, потому что не могла представить себя где-то еще, кроме своего любимого Беллосгуардо. К счастью, ее заметили соседи, спрятали у себя и скрывали до отступления немецкой армии».
Во время двух воздушных налетов на Флоренцию, когда все прятались в бомбоубежищах, она категорически отказалась покинуть поместье, сказав, что предпочитает умереть дома, а не в каком-то чужом и сыром подвале. Марион фон Хорштейн никогда больше не вступала в брак и умерла влюбленной в своего первого мужа.
Америго утверждает, что он не привязан сердцем к Беллосгуардо. «Я вообще не привязываюсь к местам, я привязываюсь к людям. Просто мне кажется, что у меня есть реальная возможность сделать что-то для сохранения этого уникального места».
Торре-ди-Беллосгуардо – место и вправду уникальное. В середине XV века его купила известная во Флоренции и Сиене аристократическая семья Микелоцци – ее имя до сих пор носит ведущая к поместью улица via Roti Michelozzi, – и стоявший здесь скромный охотничий домик быстро превратился в прекрасное поместье с лучшим видом на город бессмертного Данте.
После переезда из Милана в 1980 году семья Франкетти поселилась в небольшом, но уютном доме недалеко от поместья. Приведя в порядок несколько комнат, Америго со своей тогдашней женой-француженкой стали сдавать их на летний период, а на заработанные деньги делали ремонт в оставшихся помещениях. «Невозможно было пригласить в гости никого из друзей, – рассказывает Марк, – потому что в любую минуту отец мог позвать меня помочь в саду или по хозяйству. То еще развлечение для подростка!»
Мы вспоминаем знаменитый в свое время английский комедийный сериал с героем «Монти Пайтона» Джоном Клизом в главной роли: действие происходит в маленькой семейной гостинице в провинциальном английском городке. Сумасшедший хозяин, которого играл Клиз, ненавидит весь мир, особенно своих работников и постояльцев гостиницы... «Вот это было прямо про меня, – смеется Марк. – Представьте себе, что вы встаете рано утром и спускаетесь на завтрак, где я в униформе официанта наливаю вам горячий кофе и сервирую стол. Заходя чуть позже на ресепшн, вы опять встречаете меня же, только уже в униформе консьержа. Днем, нежась в шезлонге в саду около бассейна, вы снова видите меня, только уже переодетого в бриджи и рубашку с коротким рукавом, – я подаю вам прохладительные напитки и принимаю заказы к ужину, который, как вы уже можете догадаться, буду подавать я же. Это был просто какой-то кибуц!!!» Марк ищет в айфоне фотографию, где рассевшиеся вдоль стены Торре дети и взрослые с очень сосредоточенным видом чистят горошек. «Это мы на эти пасхальные каникулы приезжали, а Пасха в этом году совпала с периодом созревания горошка, ну вот и... Как видите, ничего не изменилось!»
Ничего не изменилось... Только полуразрушенное поместье снова превратилось в величественный дом с башней – ровесницей великого Данте. И гостиница со своими шестнадцатью не похожими один на другой романтически-прекрасными номерами на протяжении вот уже двадцати пяти лет принимает гостей. Их встречает внимательный Кокобейо – снежно-розовый какаду, болтающий что-то на всех языках мира и танцующий, если очень его попросить, самбу... Бродя в тени многовековых кипарисов по заросшим розовыми кустами аллеям, наблюдая за неторопливо работающими садовниками, бережно удобряющими какие-то очередные овощи и фрукты (ведь все, что подается к столу в гостинице, выращивается на собственном огороде), созерцая мерцающую внизу Флоренцию, я понимаю, что «странная миссия» барона Америго Франкетти выполнена. Торре-ди-Беллосгуардо по праву считается самым прекрасным отелем Флоренции, Америго практически рассчитался по всем безумным счетам за реставрацию здания (последним «сумасшествием» стал указ об обязательной установке кондиционеров во всех четырехзвездных отелях Италии, и ему пришлось «насквозь продырявить» недавно восстановленное здание), и даже таксист, везущий меня из аэропорта, услышав «виа Микелоцци, пер фаворе», с улыбкой говорит: «Торре-ди-Беллосгуардо? Это самый правильный выбор, какой вы только могли сделать!»
«Я наконец-то стану свободным человеком», – говорит Америго, и я думаю про себя, что семьдесят пять лет – это вполне заслуженный возраст, чтобы стать «свободным человеком». Спрашиваю, чем он собирается заняться. «Опять стану ходить на концерты классической музыки, поеду путешествовать вместе с Анной... (Анна – вторая жена Америго, которая на протяжении последних десяти лет наравне с ним занимается Беллосгуардо и, кроме того, устраивает потрясающие кулинарные курсы.) И, конечно же, читать...» Больше всего барон Франкетти любит книги.
Данте назвал свое знаменитое произведение «комедией» («божественной» ее окрестил Боккаччо), так как согласно средневековой терминологии «комедией» называлось любое поэтическое произведение «среднего стиля с устрашающим началом и благополучным концом». У Торре-ди-Белло-сгуардо несколько авторов, но один – счастливый – конец.С