Стас Жицкий: Во время потрясений
Алексей Моторов. Преступление доктора Паровозова (Corpus, 2014)
Паровозов – как можно догадаться, почти сам Моторов и есть. А проза Моторова практически стопроцентно автобиографична. Это уже вторая и, надеюсь, не последняя книжка рассказов о докторской и всякой другой жизни позднесоветского и раннеперестроечного периодов. Но если первая («Юные годы медбрата Паровозова») была в большей степени сборником рассказов, то эта органично сложилась в связную композицию, объединенную сюжетом.
Во время страннореволюционного полубандитского раздрая 1993 года в московскую больницу, где служит Паровозов, привозят раненого. И по причинам, которые я выдавать нечитавшим не стану, Паровозов в процессе ухода за больным начинает вспоминать свое советское школьно-пионерлагерное детство, заполненное событиями, в общем-то, довольно стандартными для тех, кто носил нелепую мышино-серую, а потом чуть менее страшную синюю школьную форму и мятый красный галстук, для тех, кто курил в кустах у школы и в кустах же за лагерным корпусом пил то, что называлось по недоразумению портвейнами, играл в невыносимо любительской группе на гитаре и делал все прочее, характерное для детско-юношеской тусовки эпохи застоя. И страдал (или не страдал) от застойных унылостей, нестрашных запретов и идеологических условностей, и радовался (или не радовался) юности, которая хороша, пожалуй, в любые времена, тем более не особенно кровавые.
В первой книжке у Моторова получилось не попасть в жанр медицинской байки и не углубиться в сугубую развлекательность, а сделать то, что принято называть литературой. В этой – Моторов смог загадочным для меня способом перенести эту способность на еще менее развлекательные и уж точно менее уникальные истории. К тому же он, повторяю, сумел собрать из этих историй цельный сюжет, где отсылы к не очень проклятому застойному прошлому закономерны в рамках происходящего в перестроечном прошлом, чуть более близком и чуть более проклятом.
И, кстати, это второе прошлое, несмотря на всю его неприглядность, неустроенность и опасность, получилось у автора таким, что читать про него вовсе не омерзительно. Хотя радость от того, что это прошлое прошло, тоже присутствует.
Владимир Ропшинов. Князь механический (АСТ, 2014)
Антиутопия в стиле стимпанк – что под литературной луной, возможно, и не ново, но в данном случае эта парадоксально-бредовая эстетика наложена не на электрифицированный, а альтернативно-газифицированный Петроград 1922 года, над которым летают дирижабли, царит великанская башня Шухова и никакой революции не случилось. Пока.
Владимир Жаботинский. Пятеро («Текст», «Книжники», 2014)
Ностальгически-печальный роман, в центре которого судьба еврейской семьи в начале ХХ века, в преддверии трагических событий. Романтический панегирик старой Одессе, рассказ о том, как безжалостна бывает судьба к отдельно взятым людям, особенно тогда, когда люди живут во времена, безжалостные ко всем сразу. И о том, как безжалостны бывают люди друг к другу.С