Кризис «Капитала 2.0». Навстречу новой реальности. Часть 2
Продолжение. Часть 1 читайте здесь.
Похороны известного нам мира — мира «Капитала 2.0». Литургия
Думаю, что все это объясняет, почему в 2008 году надо было читать не Маркса с Энгельсом, а Бодрийяра с Фукуямой. Обратимся к ним...
Жана Бодрийяра упрекают в парадоксальности и даже антинаучности взглядов, ведь концы с концами в его теориях вроде бы не сходятся, причем драматически. Но именно в этом несхождении и состоит реальность, которую он описывает — реальность «симуляции» и «симулякров». Здесь действительно одно с другим «не бьется» никак, но это именно тот самый случай, когда следует воскликнуть старорусское: «Нечего на зеркало пенять, когда...». При всей своей странности, эта бодрийяровская формула несхождения, а точнее, даже радикального расхождения теоретических концов и есть модель современной экономики «Капитала 2.0» (остается только удивляться гению Бодрийяра, описавшего эту реальность еще аж в 1972 году, то есть задолго до появления основных симптомов болезни): фактически речь идет о полной трансформации самой сути товара, что не позволяет думать о нем в прежней логике «обмена», «стоимости» и т. д.
С другой стороны, можно было бы, наверное, усомниться и даже возмутиться: мол, если реальность в действительности такова, то как вообще все это расхлябанное безобразие держится на плаву? И именно на этот вопрос отвечает заряженный парадоксальным, хотя и объяснимым американским оптимизмом Фрэнсис Фукуяма (объяснимым — потому что американским): все дело в «доверии». К сожалению, политэкономическому таланту Фукуямы не хватает геополитической смелости — его исследования всегда тяготеют к региональности, а потому разрабатываемые им концепции вроде как касаются отдельно взятых сообществ внутри глобальной системы, а не системы как таковой. Однако, если экстраполировать логику его политэкономии (а именно так он себя и рекомендует — как политэкономиста) с экономической системы на финансовую (тут, при всей странности этой формулировки, именно так и следует говорить), то ответ на вопрос о ржавом гвозде, на котором «все держится», именно таков — доверие.
Понимаю, что ответ выглядит, мягко говоря, несерьезным — слишком уж велики ставки, но другого гвоздя на нас, к сожалению, нет, и, судя по всему, Фукуяма прав (что оптимизма — особенно нам, россиянам — не прибавляет). Только прислушайтесь к сводкам экономических новостей — это слово, хоть и незаметно (слишком уж оно стало привычным), звучит в них постоянно: банки, компании и целые государства перманентно борются за доверие (которое непрестанно и невротично колеблется) вкладчиков, инвесторов, кредиторов и т. п., доверие к валютам фактически определяет современную геополитику, доверием живы и биржи, и фонды — в общем, вся современная экономика. Падение доверия и полный финансовый крах — это теперь фактически синонимы (если не тавтология). Сами по себе товары и деньги — без этого «секретного ингредиента» — уже более не стоят ничего, полный нуль. Вот почему современная валюта рынка — это не деньги, а деривативы того же самого «доверия» — в первую очередь, кредитные рейтинги, в качестве эмитентов которых выступают международные агентства (Standard & Poor’s, Moody’s, Fitch Ratings и др.) и не международные тоже. Но это лишь верхушка айсберга, ведь есть еще и доверие — порождающее стоимость — к публикуемой финансовой отчетности, государственной статистике, заключениям аудиторских компаний, мнению всяческих комиссий (все на свете лицензирующих и сертифицирующих), а также научным исследованиям, социальным опросам и т. д., и т. п. в прогрессии. Но и это все — лишь малая часть общей системы «Капитала 2.0», имя которому — «доверие».
Так стоит ли нам читать Маркса (по крайней мере, в качестве экономиста-теоретика), учитывая тот факт, что в его многосотстраничном «Капитале» слово «доверие» упоминается лишь однажды (причем в цитате из отчета «английских фабричных инспекторов»), а в упомянутых современных нам новостных сводках — через абзац? С другой стороны, разве не свидетельствует этот нервный припадок обсуждения «доверия» о том, что уже и для «Капитала 2.0» настали непростые времена? Законы психологии должны работать в любой части вселенной, образованной этой психологией, а потому, поверьте мне как профессиональному психотерапевту, если с вами стали вдруг навязчиво говорить о доверии (сколь угодно деликатно и даже убаюкивающее) — вам перестали доверять.
Но давайте вслушаемся в слова Стивена Кови-младшего, который, четко следуя конъюнктуре (они с отцом большие этого дела мастера — чувствовать конъюнктуру), строит свою новейшую парадигму «экономического консультирования» уже не на семи-восьми навыках эффективности, о которых столько твердил Кови-старший, а на понятии «скорость доверия», называя доверие «прагматическим, материальным и работоспособным активом, который вы можете создавать, причем гораздо быстрее, чем могли предположить». Главное здесь — это формулировка «материальный актив», а вот то, что заставляет поежиться, — это специфика его производства: «создать быстрее, чем могли предположить». Действительно, если доверие стало универсальной валютой и по сути универсальным эквивалентом стоимости, то возможность «создать доверие», да со скоростью, которую «сложно предположить», вызывает явные ассоциации с «нелегким трудом» фальшивомонетчика. Впрочем, Кови — ни старший, ни младший — не виноваты, они, видимо, просто по наивности называют вещи своими именами.
Конечно, все финансисты мира эту правду знают, но всячески игнорируют — кто-то рассудочно и вполне осознано, кто-то бессознательно вытесняя психотравмирующие переживания (спасибо психоаналитической теории), кто-то по механизму «стокгольмского синдрома», а кто-то просто предпочитает об этом не думать, — но их работа, к сожалению, одно сплошное надувательство (деликатность этого слова подсказана устоявшимся понятием «мыльного пузыря»). Нет, не то чтобы они специально хотели кого-то облапошить (такие, впрочем, наверное, тоже есть), просто их личный доход — зарплаты, бонусы, опционы, акции, золотые парашюты и черт знает что еще — зависит от успешности цифр в годовой отчетности, плюс совокупного роста мирового финансового рынка. За хорошие цифры им платят, за плохие — нет, но при этом они же эти цифры и формируют! То есть это как выписывать самому себе зарплату... Теперь поставьте себя на их место: что делать — завышать или не завышать? Показывать все риски или только те, которые невозможно скрыть? Предельно здраво смотреть на вещи или с того ракурса, с которого они выглядят лучше?
Задайте себе эти и еще тысячу других вопросов вокруг да около — например, о том, что будет с экономикой и простыми гражданами, если не загонять экономические показатели вверх, то есть сколько будет потеряно рабочих мест, сколько конкретных лиц лишится конкретных благ, если показатели поползут вниз и случится очередной кризис... В общем, логика самооправдания тут примерно такая: кого они обманывают, если всем в результате хорошо (или, например, лучше, чем могло бы быть)? Наконец, все эти прекрасные финансисты находятся ведь не в какой-то безвоздушной среде, а среди себе подобных, и если правила игры таковы (и все все-таки по существу быки, а не медведи), то нельзя отойти в сторону и сказать — мол, это неправильно, я так не играю. Тебя тут же вычеркнут из числа приглашенных, причем с прибытком и вне всякого сожаления. То есть сами финансисты — заложники своей же пирамиды — виноваты все вместе, осознают вину, но по отдельности могут (и неизбежно будут) продолжать грешить, в соответствии с прикупленной индульгенцией. Ну и, в конце концов, среди самих себя — у них там, в этой финансовой олигархии — дураков нет, все всё понимают, рука руку моет и т. д. То есть в чем обман-то, если они все друг друга поддувают в рамках установленных правил? Нет, финансисты не обманщики, они в каком-то смысле по части своей лжи даже добрые самаритяне. Что, впрочем, не отменяет того факта, что вся современная валюта — «доверие» — зиждется на обмане.
Мы до сих пор не знаем, чем принципиально мозг человекообразных обезьян отличается от человеческого, но вот что мы знаем точно: главный и первый способ доказать, что обезьяна разумна, — это дать ей в эксперименте шанс кого-нибудь осмысленно и продуманно обмануть. Исполняют на отлично. Увидев эти эксперименты, сомневаться в разумности приматов не сможет даже папа римский. Но это лишь первая ступень человечности — да, обман, но что поделаешь? — родовая эволюционная травма, в каком-то смысле. Высшая же ступень кажется еще более забавной: как показали специальные исследования, студенты-экономисты лидируют среди студентов других направлений по «недоверию» (то есть, добавлю от себя, всегда подозревают окружающих в обмане, а значит, и сами готовы к соответствующим действиям). Странно ли, что молодые люди именно с этими психологическими качествами выбирают финансовый сектор? Что представляет собой финансовый сектор, если такие люди его выбирают? И наконец, насколько надежной нам следует считать систему, валютой которой является «доверие», а акторами — лица, склонные к обману и уверенные в том, что их всегда пытаются обмануть?
Что ж, самое время взглянуть на выводы тщательных и системных исследований феномена «доверия», проведенных товарищем Фукуямой. К каким умозаключениям он приходит? Во-первых, доказывает Фукуяма, доверие как физическое близкодействие распространяется только на очень ограниченный круг понятных нам людей: семья, профессиональная команда на предприятии, религиозное объединение и т. д., и чем шире этот круг, тем сила «доверия», напротив, слабее. Во-вторых, какой бы ни была группа, всегда обнаруживаются индивиды (не верящие в «добро», «Бога» и оправданность «общественного договора»), которые стремятся нарушить соответствующие правила (студенты-экономисты вместе с шимпанзе-обманщицами нарочито нам подмигивают). В-третьих, для того, чтобы «доверие» работало, необходима иерархия — такова уж, надо себе в этом признаться, наша природа: если над нами никто не стоит, и нам, соответственно, некого «побаиваться», мы, даже не будучи социальными девиантами из второго пункта, вряд ли станем следовать правилам слишком усердно (все это тоже доказано в экспериментах социальных психологов).
Так, может, прав был Фукуяма, ограничивая себя при исследовании «доверия» региональным принципом? Взгляд с другого, более высокого — финансового — этажа начисто лишает «доверие» каких-либо положительных коннотаций: то, что для китайской патриархальной семьи благо (о чем нам Фукуяма и рассказывает), ахиллесова пята и ящик Пандоры современных финансовых рынков. Когда сопоставляешь выводы Фукуямы с устройством глобальной мировой экономики, и вправду, становится не по себе. На секундочку представьте себе тех, кто стоит на вершине этой иерархии (той самой, фукуямовской)... Что они думают о «доверии» и как они им пользуются? Что вообще — какие «моральные принципы» и какие In God we trust, написанные на макулатуре, — способно удержать их в рамках какой-либо добропорядочности, учитывая деньги, стоящие на кону? Впрочем, с некоторых пор это даже не вопрос денег (указанным лицам лучше других известно, что циферки на электронных счетах — абсолютный и дешевый блеф), это вопрос амбиции, азартной игры — чего-то совершенно новенького в рамках экономической теории. Нет, конечно, на рынках играли всегда, но сейчас, играя миллиардами долларов, никто даже не задумывается о том, какие это на самом деле огромные деньги, то есть это больше никак не связанная с реальностью компьютерная игра с запасными жизнями. Какое вообще отношение может иметь такая игра к физически существующей экономике? Что здесь «деньги»? Что «товар»? Что «стоимость»? Да ничего. Одна сплошная «воровка на доверии». Читать дальше >>
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Первым предвестником скорого конца «Капитала 2.0» стал печально известный фонд Long-Term Capital Management (его историю рассказывает Роджер Ловенстайн в книжке с говорящим названием «Когда гений терпит поражение»). LTCM использовал инвестиционную стратегию, разработанную, что само по себе примечательно, двумя лауреатами Нобелевской премии — Робертом Мелтоном мл. и Майроном Скоулзом (они, кстати сказать, одновременно являлись и участниками LT). Причем стратегия эта держалась в абсолютном секрете: не в курсе были ни инвесторы, ни даже брокеры (вы задумайтесь, насколько абсолютное, слепое и глупейшее доверие!). А суть этой стратегии состояла в банальной спекулятивной игре на свопах и спредах с использованием огромного кредитного плеча. Когда фонд сделал ставку на сближение спредов по европейским гособлигациям (Европа как раз готовилась к переходу на единую валюту), он показал годовую доходность почти как у МММ, но когда последовал азиатский кризис 1997 года, а потом и российский 1998-го, LТ был вынужден действовать активнее, чем обнаружил свою инвестиционную логику, и рынок тут же сыграл ровно тем же способом, но уже против LT. Это был удар наотмашь: с математической точностью рассчитанные спреды и свопы, порождавшие доходность из ничего, на предельной «скорости доверия» превратили в прах компанию с активами в 100 миллиардов долларов.
Опыт LTCM показателен по многим причинам, но, возможно, главная из них: доверие (по крайней мере в сфере финансов) — сила столь же могущественная, сколь и неуправляемая, то есть вы вообще не можете это контролировать. Собрать на рынке 100 миллиардов под имена нобелевских лауреатов и потерять их там же по совершеннейшей же, надо признать, глупости (слепому доверию к математическим моделям!) — это и есть новая реальность «Капитала 2.0». Прежний товар, прежние деньги, условно говоря, существовали физически, а потому не могли исчезнуть все и сразу: даже падая в цене и покупательной способности, они создавали некий тренд, как-то вокруг него колебались — это был процесс, предоставлявший возможности для маневра. Но с доверием ситуация принципиально иная: оно подвержено тотальной и мгновенной инфляции. Когда мировые рынки добровольно шли в заложники к этому принципиально новому (в противовес Марксовым деньгам) универсальному эквиваленту стоимости — к фукуямовскому доверию, — они были буквально счастливы: жить в мире доверия — разве это не прекрасно! Но никому и в голову не пришло, насколько этот новый универсальный эквивалент стоимости окажется уязвимым для собственной инфляции — мгновенного обесценивания. Вот что на самом деле значит «скорость доверия», являющаяся очевидно двунаправленной, о чем, впрочем, Кови, кажется, совершенно не в курсе.
Играть на доверии пытались еще несколько раз — например, печально известный «пузырь доткомов» (ошеломляющий рост капитализации интернет-компаний, не приносящих и часто даже в теории не способных принести существенной прибыли). Но тогда, в самом начале 2000-х, круговая финансовая порука, являющаяся сущностью нового «Капитала 2.0», еще не достигла предела и пузырь поспешил лопнуть, едва надувшись. Однако, «скорость доверия» — штука сильная, так что с тех пор постигшая нас глобализация (всеобщая финансовая взаимозависимость) действительно стала тотальной. Чтобы представить себе эффект глобализации с предельной наглядностью, я воображаю судьбу двух маленьких островов, затерявшихся в мировом океане: древние рапануйцы могли что угодно вытворять со своим островом Пасхи, могли самоуничтожаться, как им заблагорассудится, и это не значило для мира ровным счетом ничего, однако крушение всего лишь трех исландских банков в 2008 году — вообще, островочек на островочке — нанесло колоссальный удар по всей мировой экономике. Валюта «доверия» завершила процесс глобализации за несколько лет и стала более мощной силой, нежели фактический транснациональный бизнес, которым нас все так пугают и который, кстати сказать, оказался у нее в тех же самых заложниках.
Мир, который все мы когда-то знали, пережил процесс полной оцифровки — он унифицирован и превращен в модель самого себя, что обеспечило абсолютно беспрепятственное движение обмена взаимными долгами. Всякие «физические ограничения», которые еще хоть как-то существовали в «Капитализме 1.0», в новом — цифровом — мире были полностью стерты. Как писал в «Симуляции и симулякрах» Жан Бодрийяр: «Территория больше не предшествует карте и не переживает ее. Отныне сама карта предшествует территории, именно она порождает территорию». Иными словами, не фактическая экономика порождает теперь финансовую сферу, а как бы отражающая ее финансовая сфера определяет экономику, по сути и является ею, но уже вне всякой фактичности, параллельно этой фактичности — в мире виртуального. Естественно, что это изменило саму суть «капитала», но осознать этого мы не успели (оставаясь в плену своих прежних представлений о «деньгах», «стоимостях» и т. д.) — все произошло буквально за одно десятилетие начала ХХI века — от пузыря доткомов мы смело шагнули к казавшемуся поначалу почти фатальным кризису 2008 года.
Инфляция доверия началась весело — с прогнозной оценки роста экономики (до этого она росла шесть лет кряду), что повлияло на цены сырьевых товаров. Возникшие спекуляции на фьючерсах загнали их на самый вверх (по некоторым позициям рост наблюдался в разы), это в свою очередь привело к росту цен. Финансовый рынок натолкнулся на собственную мину замедленного действия: на фоне роста экономики американские банки, привлекая клиентов, выдавали ипотечные кредиты под крайне низкие начальные проценты, и, соответственно, эти бумаги выглядели предельно ликвидными (просрочек-то по ним, по понятным причинам, не наблюдалось) и были собраны в КДО («коллатерализированные долговые обязательства»), которым был присвоен рейтинг надежности Triple А (как у гособлигаций США). Когда же на фоне роста экономики цены выросли, а американским гражданам настал момент начать платить за ипотеку, у тех самых граждан возник, так сказать, конфликт интересов: или что-то потреблять, или платить по ипотеке. Разразился чудовищный финансовый кризис, который немедля обрушил все возможные рынки: шутка ли, проблемными оказались бумаги с рейтингом ААА, которые именно по этой причине оказались во всех возможных мировых фондах и пакетах ценных бумаг! Карточный домик разлетался с присущей ему «скоростью доверия»... Дальше ситуацию лишь шлифовали катастрофическими прогнозами финансовые аналитики, трейдеры, валютные спекулянты и прочие агенты информационной экономики.
Как мы понимаем, непосредственно в экономике (если все еще, по старинке, понимать под этой самой экономикой реальный сектор) даже к началу 2009 года не произошло еще ничего в принципе — нефти (равно как и газа, меди, золота, урана, включая калийные удобрения) не стало ни больше и ни меньше, закредитованые в Штатах дома не были разрушены ветхозаветным потопом, производственные мощности предприятий, в принципе, какими были, такими и остались (причем, надо полагать, пребывают примерно в таком же состоянии и по сей день). Но, несмотря на это, мир драматично стоял в непосредственной близости от вселенского Апокалипсиса: люди фактически, благодаря невероятной «скорости доверия», лишались состояний, работы, домов, снова поползли вверх показатели завершенных суицидов, а книжки «доктора Курпатова» о депрессии стали срочно переводить даже в моей любимой и, в принципе, крайне нерасторопной Греции. Смех смехом, но мы по-настоящему рисковали утонуть, просто наблюдая за этой смертоносной бурей в стакане воды.
Впрочем, было у этой, так рано покинувшей нас, экономики «Капитала 2.0» и свое — киношное, по существу, — очарование. Тут нам стоит в очередной раз вспомнить и поблагодарить Бодрийяра за понятия «территории» (реальность, фактичность) и «карты» (представления, информация): кризис 2008 года как возник из ниоткуда, просто по информационной «случайности» (не на «территории», а на «карте»), так и рассеялся исключительно по причине информационных шагов, на сей раз, правда, не трейдеров и финансовых аналитиков, а глав государств и правительств. Все они дружно пособирались в разных местах (о чем нам докладывали все возможные СМИ) и клятвенно заверили непонятно кого, что погибнуть миру они не дадут, все зальют деньгами и жизнь наладится. В итоге для спасения нашей цивилизации ни Бэтмена, ни Человека-паука, ни Борна с агентом 007 не понадобилось, достаточно было просто официально объявить, что кризиса больше нет.
Какими деньгами и кто кого в конечном итоге «заливал», думаю, навсегда останется тайной. При этом совершенно понятно, что никакие фактические деньги никуда не были ни залиты, ни перенесены, ни утрамбованы там. Откуда бы они вообще взялись?! Словно бы они не существовали до этого в экономике, если в принципе могли в ней существовать. Да, было продемонстрировано (информация) движение финансовых средств (информация) в ожидаемом направлении (информация) — и этого оказалось вполне достаточно (информация), чтобы ситуация нормализовалась (информация). В крайнем случае какие-то виртуальные нули обновились в каких-то виртуальных базах данных — коммерческих банков, казначейств, резервов и т. д., и т. п. Но это, если вдуматься, вообще не играет никакой роли, по крайней мере, без соответствующего «объявления» данный факт ничего бы не изменил.
Скажу еще и по собственному опыту генерального директора: именно в 2009 году (в России основная волна кризиса пришлась на 2009 год), благодаря «чудовищному», «разразившемуся кризису», подведомственная мне компания продемонстрировала самый существенный рост по всем показателям — доходам, рентабельности и чистой прибыли — за всю свою, теперь уже семилетнюю, историю. Нет, я не шучу: апокалиптическая информационная завеса была настолько убедительной и реалистичной, что трудно было не воспользоваться этой потрясающей возможностью радикально сократить издержки, выйти на новых заказчиков и даже переверстать производственную схему. Кто будет противиться этому «спасительному шагу» перед лицом «вселенской катастрофы»?! Никто. Конец дискуссии, переходим к делу. Должен заметить, в этом упражнении не было никакой финансовой спекуляции, игры на свопах и спредах, я не просил мне доверять — ни прямо, ни косвенно, никого ни в чем не убеждал и, более того, ничего не закладывал, я просто предложил новый рисунок («карта») реальности («территория») и воспользовался этим ресурсом (в точности по Алену Бадью, когда он говорит о создании «нового вымысла», используя теорию множеств как призму понимания реальности).
Да, эти процессы происходили и на макроуровне (заявления глав правительств о предоставлении неограниченных объемов ликвидности и прекращении кризиса), и на микроуровне — посредством таких вот генеральных директоров, которые заставили кризис 2008–2009 годов поработать на свои компании. И все это написано у Бодрийяра, только нужно внимательно читать: отношения «карты» и «территории», как и пресловутая «скорость доверия», двунаправленны. Если ты способен прочертить на «карте» желаемую схему (не вообразить, а именно физически создать ее на «карте»), то реальность («территория») будет вынуждена подчиниться (это что-то вроде эффекта «кротовой норы», знаменитая «червоточина» пространства-времени). Но только в конце 2008 года мы узнали, что это такое применительно к экономике и как это работает: дело в том, что «карта», поскольку сама по себе она существует физически, так же принадлежит «территории», и если рассматривать «карту» именно в таком качестве, то у вас появляются неограниченные возможности влияния на саму «территорию». Вот почему все, кто был в 2008 году в плену «карты» (с ее «скоростью доверия» и прочей требухой «Капитализма 2.0»), проиграли тем, кто оказался на стороне «территории». Эта специфическая (вовсе не рабоче-крестьянская) приверженность «территории» и есть новый «Капитал 3.0», валютой которого стал «ресурс».
Продолжение следует.