Александр Невзоров:  Тверкинг — это подлинно национальный вид взаимоотношений с начальством

Хорошо ли вы себя чувствуете в качестве отщепенца?

Чудесно чувствую себя в этом качестве! Но я бы чувствовал себя еще лучше, если бы для патриотов были бы одни обменные пункты, а для отщепенцев — другие, с долларом по 25 рублей. Потому что я совершенно не понимаю, почему я вместе со всеми остальными маразматиками должен испытывать на себе тяготы происходящего сегодня.

Стоит ли доверять либералам?

Конечно, нет! Ни в коем случае. Хотя, казалось бы, в их лице мы видим часть общества — маленькую, ничтожно маленькую — оставшуюся на каких-то разумных позициях. Ах, с какой страстью эти люди закрывали программу вашего покорного слуги Александра Глебовича, — те самые, которые сейчас завывают о свободе слова. Закрыли «600 секунд» именно демократы-либералы. Притом что тогда я, по-моему, не представлял никакой опасности для государства, я честно сражался за свою Родину — Советский Союз, которая у меня была и закончилась в 1991 году. И на фоне общего демократического ликования я все равно выглядел как больной радикулитом в больнице для больных дизентерией. Казалось бы, кому этот радикулитный мешает? Подозреваю, что на самом деле либералы завывают не о свободе слова, а о том, что им не дают возможности закрывать газеты и блокировать телеканалы, а вместо них этим занимаются какие-то мерзкие черносотенцы. Посему я думаю, что публике, которая вроде бы олицетворяет противостояние режиму, тоже не стоит особо доверять. Не стоит особо обольщаться.

Что следует воспитывать в ребенке и чего не следует воспитывать?

Жертвенность, смирение, подчинение голосу совести, патриотизм — это то, что воспитывать ни в коем случае не следует, особенно в России. Почему? Потому что, воспитывая в ребенке эти качества, вы приделываете к нему рычажки управления. И кто воспользуется этими рычажками? Красноносый, обдолбанный коньяком полковник в очередной Чечне? Какой-нибудь идиот, который скажет: «Это надо сделать, потому что у меня золотые звезды на погонах»?

И патриотическую гражданскую позицию ни в коем случае воспитывать нельзя, потому что она работает как фактор управляемости человека. Воспитывать надо, прежде всего, свободу и понимание того, что личные интересы, если они будут здравыми и неприступными — это лучшая основа для любого социума. Это гораздо более справедливая, точная и всегда находящая себе предназначение конструкционная деталь, нежели все эти жертвенности, подчинение голосу совести и так далее. Не надо делать ребенка безоружным перед очень варварским, очень свирепым и очень тупым государством.

Писательница Татьяна Толстая сказала, что отношение Невзорова к великой русской литературе — это отказ от прямохождения.

Мне нравится, как она сказала. Это остроумно. Но она путает походку страуса и прямохождение. Моя профессия подвигает меня периодически прижигать каленым железом какую-нибудь тему, какую-нибудь гипотезу, какое-нибудь явление, чтобы посмотреть, живо оно или нет, чтобы услышать, завизжит оно в ответ, или не завизжит. Так поступали с гладиаторами перед тем, как перетащить их в сполиариум — в мертвецкую при цирке: если они не шевелились от прижигания, их тащили в сполиариум. Вот и статьи мои надо воспринимать не только как мою точку зрения (хотя в данном случае я мыслю примерно так, как я написал), но и как опыт с раскаленным железом. От того, что я написал маленькую статью об отсутствии у меня интереса к русской литературе, портреты Герценых и Тургеневых в кабинетах школ не попадали, училки не умерли. Кому эти шестьдесят строчек помешали? На самом деле, после тычка каленым железом я не могу сказать, до какой степени жива литература.

Карикатурист Бильжо очень злобно комментирует ваши статьи на «Снобе». Будете сводить с ним счеты?

Не буду сводить счеты с карикатуристом Бильжо. Карикатурист Бильжо — прекрасный карикатурист, а то, что он тяжело относится непосредственно ко мне, вероятно, это моя проблема. За прошлый год в главном интеллигентском, главном либеральном, самом матером издании, самом распространяемом — в «Снобе» — наиболее читаемыми и самыми главными оказались материалы бывшего фашиста Невзорова. От такого может поехать крыша, я это понимаю. Они (участники проекта. — Прим. ред.) до сих пор не могут прийти в себя: как это так и почему это?

Очень многие люди, которые существуют в контексте любви к своим убеждениям, любви к своим мыслям, не понимают, что к убеждениям можно относиться со всей безжалостностью. По себе могу сказать: чем дороже мне какая-нибудь идея, чем ближе мне какая-нибудь мысль, тем безжалостней я к ней. И тем большему глумлению и более усердным насмешкам я ее буду подвергать, потому что ее надо испытать на прочность. Мне не интересно просто носить в себе какие-нибудь идеи и где-то кому-то морочить ими головы. Меня искренне интересует несколько вопросов, с которыми, надеюсь, мой преклонный возраст — а мне скоро 56 — позволит разобраться, и некоторые основания для этого есть. А есть люди, которые очень любят свой внутренний мир и никогда не тронут его. Им кажется, если тронуть свой внутренний мир, если подвергнуть его жестоким атакам иронии, сарказма, скепсиса, издевательств, глумления, то он рухнет. Ничего подобного. Есть вещи непреодолимой силы, такие как факты. И если мы остаемся глухи к фактам, то мы гарантированно покойники.

Как вы относитесь к закону «Об оскорблении чувств верующих»?

Я очень рад, что живу в эпоху, когда появился этот закон. Я очень рад, что у меня есть необыкновенная возможность наблюдать своими глазами и испытывать на себе все, что с этим связано. Потому что этот закон делает борьбу с одуревшим клерикализмом не только гораздо более увлекательной — он предоставляет возможность отточить клинок атеизма о древнюю каменную шкуру и заодно отомстить за очень-очень многих хороших людей. Ведь никому из нас в голову не приходило, что мы когда-нибудь нос к носу, глаза в глаза встретимся с этой, возникшей из недр самого дремучего средневековья гадиной. И это поразительная возможность, за которую я благодарен всем тем, фамилии которых вы хорошо знаете. РПЦ изобрела какую-то свою религию, параллельную христианству. Религию злобы, роскоши, войны, патриотизма. Это не имеет ничего общего с традиционным христианством.

Как вы относитесь к скандальному «танцу пчелок»?

Я в принципе не понимаю никакого ханжества. Насколько я понимаю, «танец пчелок» заключается в таких особых движениях зада. Но если мы посмотрим, например, заседание Государственной думы, если мы посмотрим на журналистов первого, второго, третьего каналов, которые сегодня подходили к президенту, мы увидим тот же самый танец, только задницы страшные — такие, я бы сказал, прошедшие всё. Надо бы изобретателя этого танца вызвать в Россию и приветствовать его, потому что он изобрел подлинно национальный вид взаимоотношений с начальством и реализации российского имперского характера. У нас есть государственный гимн, но у нас нет государственного танца. Этот танец должен стать государственным, да еще и в «колорадских ленточках».

Как у вас хватает мерзости и хладнокровия говорить про царскую семью то, что вы говорите?

Да ничего я не говорю про царскую семью. Я говорю, что девчонки очаровательные, про то, что мальчишку жалко, и про то, что, конечно, утащил их так жестоко на тот свет их папа, который на следующий день после Кровавого воскресенья обязан был бы либо повеситься, либо отречься. Потому что не может человек расстрелять триста старушек, женщин, детей и каких-то пролетариев залповым огнем на улицах своей столицы и не оказаться потом в каком-нибудь подвале Ипатьевского дома. Ну не может, ни по какой справедливости. Если бы он вовремя совершил путешествие в петлю или отрекся быстрее и затем сбежал, он бы не подставил свою семью под пули. Не было бы трагедии. Хотя, честно говоря, я совершенно не понимаю, чем эта трагедия трагичнее трагедии еще десятков и десятков тысяч купеческих, поповских, мещанских и просто пролетарских семей. Царь — это особая группа крови, что ли? Не смешите меня, пожалуйста.

Не могу найти книгу Рабичева. Как быть?

Книгу Рабичева я упоминал в эфире «Эха Москвы». Это невероятной эмоциональной силы, огромное, с моей точки зрения, событие. Книга, которая гарантированно будет запрещена. Называется она «Война все спишет». Это воспоминания орденоносца, довольно простого, довольно незатейливого фронтовика, который просто честно фиксирует все то, что делали советские войска на территории Германии. И фиксирует очень страшно. С помощью этой книги я над самим собой ставлю физиологические опыты. Я же только прикидываюсь таким умным, особенным, исключительным. Но ничего подобного — я такой же советский, точно так же выращенный во всех возможных культах, и эта рефлекторика, которая в нас воспитывалась как обязательное сопровождение 9 Мая — Дня Победы, у меня такая же сильная, как у всех остальных.

Пытаясь читать Рабичева, я испытываю эту рефлекторику на прочность, и книга причиняет практически физическую боль: я понимаю, как сильно во мне были закреплены эти условные рефлексы, реакции на Победу, на 9 Мая, на «со слезами на глазах». Мне интересно пронаблюдать, как будут слабеть мои условные рефлексы в отношении 9 Мая под напором окружающего нас маразма. Мы ведь все понимаем уже, что полосатая лента стала символом биндюжников и бандитов с Донбасса. Мы понимаем, что дата 9 мая скомпрометирована участием государства и насильственным вдавливанием этого праздника в мозги каждого. Мы понимаем, что эта победа уже замазана толстым слоем вранья. Почему все это происходит? Почему запрещаются фильмы? Почему свирепствует симпатичный, но очень неразвитый Мединский? Да очень просто: очень много вранья. Вранье — штука хорошая, я очень люблю вранье, но у него есть масса недостатков. Это очень хрупкая вещь. Это вещь, которую надо с особой тщательностью оберегать от любого сквознячка, от любого воздействия, от любого взгляда и от любого ветерка. Вранье, при всем его очаровании и при том, что из него строятся великолепные, восхитительные конструкции, к сожалению, ни на что серьезное не пригодно. Потому что, если бы постоянная Больцмана была бы враньем, или законы слабого или сильного ядерного взаимодействия были бы враньем, или расчеты Резерфорда были бы враньем, у нас не звонили бы телефоны, не светили бы лампочки, у меня не работал бы микрофон, мы бы здесь не собрались. База всей жизни — это только правда.

Злобное, агрессивное отрицание любого мнения, любого косого взгляда в сторону участия Советского Союза во Второй мировой говорит только о том, что те, кто отрицает, знают пропорцию вранья. Они знают, что практически все в государственном казенном мифе, заменившем собой кровоточивый, странный, страшный и безумно интересный феномен победного участия Советского Союза во Второй мировой войне, — вранье. Они знают, что вранье — все, начиная от установки флага над Рейхстагом, который на самом деле установил тоже русский, тоже мальчишка по фамилии Булатов, который имел только один недостаток: он не был одновременно русским и грузином, он не символизировал интернационал, который был необходим. Поэтому мальчика через некоторое время, героического мальчика просто отправляют по ложному обвинению в изнасиловании в тюрьму, он спивается и вешается.

Это и разговор о потерях, который мы так любим вести. На самом деле, о чем свидетельствуют гигантские потери? Только об исключительной бездарности ведения боевых действий. Только об этом. Никому никогда в голову не приходило хвастаться потерями. Если мы начнем каким-то образом исследовать вопрос, если мы посмотрим тот же самый Невский пятачок: двести шестьдесят тысяч трупов, четверть миллиона ради никому не нужного клочишки земли, который ничего не защищал, ничего не обеспечивал, — только потому, что усатый, тупой семинарист, который понятия не имел ни о стратегии, ни о тактике, воткнул здесь флажок, ему понравилась на карте эта конфигурация: «Вот это неплохо было бы отстоять». И двести шестьдесят тысяч человек последовательно, слой за слоем, укладывались на этом Невском пятачке. Можно скорбеть об этих потерях, но я не знаю, можно ли ими гордиться и преподносить как нечто сверхсущественное и сверхрешающее.

Возвращаясь к Рабичеву: он не разрушает мифы, он абсолютно не отказывает советской армии в героизме, не пытается что-то очернить, он просто честно описывает, как вели себя наши солдатики. Книга вышла в 2010 году, и скоро ее запретят, ведь цензура, лакейство Министерства культуры, лакейство театральных коллективов прогрессирует. Вы будете очень смеяться, оно не управляется из Кремля. Оно просто захватило всех: а, давайте мы сами, прокатная организация, запретим себе самой прокат такого-то фильма, потому что он может быть не вполне благонадежен. Уверяю вас, никто с маузером у виска не стоял над этой конторой. Мы видим, как артисты Псковского театра, люди, которые всю жизнь, как все артисты, занимаются исключительно блудом, пьянством, плохой игрой на сцене, вдруг переполнившись гражданских и религиозных чувств, отказываются играть в спектакле «Монолог банщика», который оскорбляет их нравственность.

Зачем нужен цинизм?

Цинизм — это искусство называть вещи своими именами. Мы все до такой степени устали от фразеологических, смысловых танцев вокруг некоторых вещей, что о них хочется говорить прямо, просто и сразу. И как только ты о них говоришь прямо, просто и сразу, тебя немедленно называют циником, и ты портишь себе репутацию. Я не очень боюсь это делать. Примеров цинизма множество, но на самом деле прелестным, с моей точки зрения, образчиком цинизма служит вот такая история. Жил-был замечательный ученый Виктор Мориц Гольдшмидт. Когда он оказался в концлагере — а там много было таких людей науки — он с гордостью показал остальным профессорам ампулу с каким-то очень быстродействующим цианидом. Все, конечно, раззавидовались и стали говорить, что тоже такую хотят. На что Гольдшмидт сказал: «Это для профессоров химии, а вот профессорам механики достаточно веревки».

Предполагаете ли вы, что есть верующие, способные переубедить вас в ваших взглядах?

Понимаете ли, мы вообще не имеем права ничего исключать. Но я действительно не испытываю никакой необходимости в божественной гипотезе, поскольку довольно ясно представляю себе картину мироздания — по крайней мере, от первых фазовых переходов до зала перед собой. Я имею в виду и всю доэволюционную цепочку, скажем так: неорганической эволюции, химической эволюции и эволюции органической. Мне совершенно не нужен бог, он в любом случае не ответит мне не на один вопрос: кто же создал бога? Это очень простой, естественный и практически смертельный вопрос.

Опять запустили адронный коллайдер. Я очень боюсь

Вы знаете, тогда имело смысл начинать бояться гораздо раньше, надо было бы бояться — был такой релятивистский коллайдер тяжелых ионов, по-моему, в лаборатории в Брукхейвене. Там творились фокусы гораздо более интересные, чем в БАКе. Чтобы вас полностью успокоить, я могу сказать, что все микрочастицы, с которыми может оперировать Большой адронный коллайдер в ЦЕРНе, в любом случае не дотягивают до массы Планка. Масса Планка — это то минимальное значение, которое требуется для образования черной дыры. Не буду вас тут пугать цифрами. Грубо говоря, масса Планка на квадриллион больше, чем любая частица, которая работает в коллайдере, и создать черную дыру невозможно. На эту тему был целый судебный процесс. Когда запускали Большой адронный коллайдер, возникли, по-моему, два спасителя человечества Санчо и Вагнер, которые в судебном порядке пытались воздействовать на запуск адронного коллайдера, с тем чтобы этого не произошло, чтобы черная дыра не поглотила Землю и человечество. Но вообще объяснять необходимость коллайдеров столь просвещенной аудитории совершенно бессмысленно. Это великолепная, невероятная по своей убедительности штука, потому что мы даже и в ядерной энергетике пока остаемся такими неандертальцами, дикарями, мы выбрали самый уязвимый, самый уродливый атом 235 урана и колошматим по нему нейтроном, пытаясь выбить из него энергию, которая нам так необходима. Но получаем энергию в весьма малых, скудных количествах, потому что, как известно, 235 уран разваливается на ядро бария, криптон и, по-моему, еще на несколько нейтронов. Поэтому мы не получаем всей той колоссальной энергии, которая нам так нужна и которая закапсулирована в маленьких удивительных штучках под названием атомы.

Причащать ли ребенка?

Вот вы нашли кого спросить. Замечательно. Вы обратились по адресу. Вирусная пузырчатка полости рта, гнойные некротичные флегмоны дна полости рта, болезнь Шегрена, кандидозики и еще примерно шесть-восемь болезней. Когда у меня была моя церковная эпопея, меня частенько ставили на чашу. Ты стоишь с дурацкой торжественной физиономией, держишь платочек, и эти все причащающиеся, которые идут есть своего бога, они со скрещенными руками, вывалив от усердия языки, подходят один за одним. Я видел желтые, синие, треснутые, обметанные, изъязвленные языки, видел вирусную пузырчатку, наблюдал много всяких других болячек — галитозов, например. Это все очень, очень, очень заметно. Поэтому, если есть желание принимать участие в акте торжественного нарушения санитарно-гигиенических норм, что ж, дело ваше. Не смею отговаривать. В конце концов, играйтесь так, как вы хотите.

Подготовила Юлия Гусарова