Вадим Рутковский: Сочувствие военным преступникам и иностранным рабочим. Россия в Локарно

Генерал Дэян Станич — военный преступник, в розыске 11 лет, последние восемь никто не видел его живым. Но он в порядке, только постарел, сгорбился и оброс седой бородой. Долгие годы не держал в руках денег, но ни на минуту не расставался с пистолетом, скитаясь по стоящим отшельниками домам — бывшие товарищи по оружию, избежавшие Гаагского трибунала (некоторые, и того больше, пошли в легальную политику) перебрасывают Дэяна с места на место, меняя имена и легенды; сейчас этот властный старик стал Младеном, другом крестьянина Славко, «познакомились в профилактории», да в горах и нет лишних глаз, и ответ держать не перед кем. Но генерала тянет в большой мир, и одержим он элементарными желаниями: приложить лоб к гранитному камню на могиле дочери, прикоснуться руками к жене, уже давно не сомневающейся в его смерти.

Сразу скажу, что считаю фильм Бакура Бакурадзе шедевром — возможно, не абсолютным: с первого просмотра я не очень понял, насколько необходимы разрушающие нарратив эпизоды рабочих моментов съемок — в самом начале сам Бакурадзе репетирует удар, который хватит его героя ближе к финалу, единственная ретроспективная сцена насилия — расстрел мирного гражданина, попавшего к патрулю Станича, — решена как кинопроба: актер с бутафорскими следами от пуль старается упасть «покрасивее». Это не единственный визуальный слой фильма: скитания Дэяна перемежают короткие вкрапления хроники, свежие теленовости и видения; в редких галлюцинаторных вспышках — множество невербальных смыслов; так в спрятанных в шкафу вместе с ружьем белых рубашках — и траурная белизна рубах, надетых идущими на смерть Усвятскими Шлемоносцами, и больное «белое» морга. В Москве ходят слухи о редкой, радикальной «несмотрибельности» фильма: мол, и Канн до последнего колебался, но все же не решился взять, и в Сочи (там, накануне мастер-класса Бакурадзе, показывали формально рабочую версию) зрители валом валили. Ну, последний факт говорит не о фильме, а о зрителях «Кинотавра» (и ничего хорошего о них не скажешь), а Канн медленным ритмом и бессобытийностью не напугать, тут, скорее, могло смутить другое. У левого европейского интеллектуала (а правых среди фестивальных кураторов или и правда нет, или они работают под прикрытием) идеология «Брата Дэяна» может вызвать, скажем так, вопросы — и на пресс-показе в Локарно раздался один возмущенный вопль (от итальянского журналиста, о чьих левых взглядах я подозреваю не из-за длинных волос и шляпы-канотье, а из-за того, что на каком бы сеансе этот человек ни оказывался рядом, в его шумной болтовне обязательно всплывет Златан Дудов).

Станич, чьим прототипом стал Ратко Младич, для левых европейцев — безусловный преступник, зверь, палач (а европейцы, как, собственно, и россияне, знают о действиях сербов на балканской войне в первую очередь по кино — буквально вчера, в репортаже из Локарно, я обмолвился о документальном фильме «Ромео и Джульетта», где старый боснийский цыган рассказывает, как сербы выбрасывали из окон на асфальт малых детей, а в игровых фильмах мы видели и старух, которым сербы размозжили головы камнями, и женщин, которых сербы сутки напролет пытали и насиловали; и я готов допустить, что реальность была еще страшнее, но десятки бездарных и тенденциозных фильмов свели трагедию к гиньолю). У Бакурадзе генерал (таково первоначальное название фильма), скорее, мифологический герой, Лир в изгнании или демон войны, вдруг обретший грузное земное тело; чтобы принять его, идеологию необходимо отринуть. Кадры Бакурадзе, во всяком случае для меня, физически ощутимы (и в «Шультесе», и «Охотнике», и особенно в «Брате Дэяне» взгляд на экран сродни тактильному, осязательному эффекту), и в сцене, когда Дэян сопровождает Славко в его еженедельной инспекции на телебашню, кожу обжигает царапающий холод развороченных бетонных конструкций — с них Дэян смотрит на вечный, равнодушный к человеку лес, часть того мира, если не властелином, то преобразователем которого он мнил себя ничтожные с точки зрения вечности годы; «ты уже слышал отбой — просто дождь бил по крыше твоей, генерал». И не знаю, что там насчет «несмотрибельности» — для меня фильм пролетел на одном дыхании — «смотрел как триллер», ведь по сюжету это, в конце концов, история об охоте на человека. А в конкурсе Локарно Бакурадзе был концептуально показан в один день с «Джеймсом Уайтом» (см. также вчерашний репортаж), фильмом, где особое значение приобретает короткий физический контакт тел: у Джоша Монда это объятие сына и умирающей матери, у Бакурадзе — объятие генерала с сыном и женой: только два раза хмурый старик сам идет на контакт, во всех других случаях его тело служит объектом манипуляции — для услужливых приспешников, торопящихся подать пальто, или Славко, разминающего полупарализованного после удара Дэяна.

Режиссер Бакурадзе превосходный, а вот какой педагог — не знаю; точно только, что его уникальной магии даже студентов-отличников не научишь. Но вот фестивальную конъюнктуру Егор Шевченко и Ринат Бекчентаев, выпускники МШНК, где преподают Бакурадзе и Дмитрий Мамулия, уловили — их «Иностранный рабочий» (или Salarié oriental) участвует в конкурсе короткого метра Pardi di domani (то есть «Леопарды завтрашнего дня»). Кто бы что ни говорил, а фестивальный стандарт, как и Санта-Клаус, существует. И владение профессией никто не отменял — даже если камера дрожит и картинка двоится, значит, так задумано: дрожат и двоятся так, как надо дрожать и двоиться. И тема «с пониманием про униженных и обиженных» приветствуется — главное, чтоб не с пеной и кровью, а корректно и гуманно, подменяя реальность жизнеподобными клише. Самый яркий и в определенном смысле возмутительный пример — португалец Жоау Салавиза, обладатель «Золотой пальмовой ветви» Канна и «Золотого медведя» Берлинале за две короткометражки — хорошо сделанных, расчетливо гуманных, абсолютно пустых. Пустота, замаскированная режиссерскими кундштюками, и внутри «Рабочего». Легко снимать кино про мигрантов в Москве, не надо думать, как закончить фильм. У Бакура Бакурадзе и Дмитрия Мамулии, в 2007-м совместно дебютировавших фильмом «Москва», есть know how, его и используют способные ученики. Мигранта в Москве должны вырубить русские фашики. Лучше насмерть, как в «Иностранном рабочем», тогда можно острее подчеркнуть тему лицемерия и равнодушия, проявляемого «белым человеком» (в данном случае французской журналисткой, интервьюирующей рабочих для докпроекта). Еще хорошо бы сбить хронологию повествования и, по возможности, запутать зрителя, чтобы он не сразу понял, о чем речь, вследствие чего его тревога от происходящего на экране росла бы с каждой минутой мутного кинотекста. Говорят, отборщики Локарно пришли от этого в восторг — мне же показалось, что их ловко облапошили.