Вадим Рутковский: Русские следы и международные аномалии: курьезы и открытия Венеции
Сказав об отсутствии в Венеции российских фильмов, я не ошибся: «Франкофония» Сокурова — копродукция Франции, Германии и Нидерландов, и к возможности проката в России сам автор относится скептически. «Событие» Лозницы — копродукция Нидерландов и Германии, его появление в наших кинотеатрах под еще большим сомнением; в лучшем случае, доберется до «Артдокфеста». Но я сейчас не о прокате, а о российском присутствии на фестивале. Оно есть — в странных мотивах некоторых картин. Для автора «Прерывания» (Interruption) грека Йоргоса Зуа отправной точкой стал теракт на Дубровке с захватом в заложники зрителей мюзикла «Норд-Ост». Правда, без дизайнерского пресс-релиза с рассекающей бумагу «резаной раной» догадаться об этом сложно. На экране — радикальная театральная постановка «Орестеи», в которой участниками действа становятся зрители-добровольцы. Они должны вершить суд на убийцей матери Орестом — и они же примеряют на себя роли остальных древнегреческих персонажей, попадая в болезненную зависимость от артистов-кукловодов: хор манипулирует и героями, и зрителями, и хор же, как завещал Бродский, гибнет первым. В настоящем театре — от Петера Штайна до Михаила Бычкова — «Орестею», как правило, адаптируют к злободневным политическим реалиям. Йоргос Зуа поступает ровно наоборот, превращая античную трагедию в повод для абстрактного параноидального представления. Да и в «Норд-Осте» Зуа привлек жутковатый эстетический момент: в первые минуты теракта зрители предполагали, что так задумано режиссером. Вычурный, выстроенный и геометрически вычерченный фильм оживляет программу «Горизонты», но по большому счету Зуа перемудрил.
Нет ясности (но есть потешный русский след) и в конкурсном фильме «Кровь моей крови» (Sangue del mio Sangue) итальянского патриарха, лидера протестного «кино контестации» Марко Беллоккио (месяц назад, получая почетный приз «за вклад» на фестивале в Локарно, Беллоккио вспоминал, как возненавидел его легендарный фильм «Кулаки в кармане» наш Григорий Чухрай, не пустивший в итоге «Кулаки» на ММКФ). В средневековой первой части представители католической церкви истязают обольстительную монахиню, сестру Бенедетту, полагая, что по вине «ведьмы» покончил с собой ее исповедник (и, вероятно, любовник). Брат покойного молит церковное руководство не хоронить несчастного самоубийцу на «ослином кладбище», святые отцы обещают пойти на уступки, если «ведьма» признается в сговоре с чертом. Пытки водой и огнем не приводят ни к чему, и женщину замуровывают, оставляя, впрочем, в стене крохотное отверстие. Затемнение — и на экране наши дни, и наш соотечественник, олигарх Иван Рикалков, в сопровождении итальянского афериста, выдающего себя за финансового инспектора, приценивается к заброшенной монастырской тюрьме Боббио. Но купить ее не просто: в старых кельях обитает вампир — тот самый кардинал, что сотни лет назад тайно руководил охотой на ведьм; да и другие святые отцы дотянули до ХХI века без существенных изменений. Время, конечно, не щадит и бессмертных: у кардинала болят клыки, и на кровь давно не тянет; личный дантист заводит стариковскую волынку, мол, не тот народ пошел — требует чеки, а интернет — вообще беда, убил всяческую приватность. Дополнительный — и непреднамеренный — комический эффект вносит Рикалков, который клеит итальянских официанток перечислением местных поп-звезд («Доменико Модуньо, Тото Кутуньо...»), а прощается словом «Вечером» — никто не проконсультировал бедного Беллоккио, как правильно. В финале — рискну раскрыть, но если надеетесь когда-нибудь фильм увидеть, перепрыгивайте на следующий абзац — вампир умрет, а средневековая «колдунья» выйдет из заточения не постаревшей и прекрасной, и мучители будут повержены к ее ногам. Возможно, так Беллоккио высказался на тему вечной жизни: всякой церковной дряни и прочим нехорошим людям она не светит, как бы те ни храбрились, а вот невинные и честные ее обретут, всем пыткам вопреки. Но ручаться за точность интерпретации не могу: Беллоккио всегда был для меня автором слишком смутным, а этот фильм поставил в тупик даже его поклонников.
Всех примиряет «Аномализа» (Anomalisa) Дьюка Джонсона и Чарли Кауфмана, фильм неожиданно простой (хоть и чертовски изобретательный) для сценариста «Быть Джоном Малковичем» и режиссера «Синекдохи, Нью-Йорка». Грустная лав стори, точнее, история неслучившейся любви между корпоративным зубром Майклом Стоуном, приехавшим в Цинциннати дать мастер-класс по обслуживанию клиентов, и его соседкой по гостиничному коридору. Лирика и паранойя, нежность и абсурд в «Аномализе» аномально неразделимы; техника стоп-анимации, в которой сделана эта романтическая и безысходная фантазия, дает завораживающую сюрреальную картинку. Есть и сильный вербальный ход: Стоун говорит голосом Дэвида Тьюлиса, Лиза — голосом Дженнифер Джейсон Ли, всех остальных персонажей озвучивает Том Нунэн. Безликий универсальный мир обретает индивидуальность только в редких случаях. И совсем ненадолго.