«Здесь ты должен говорить по-русски, чтобы быть сильным». Беженцы из Сирии в Москве

Рена предложила мне приехать вечером к ним домой. Обычная двухкомнатная квартира, в пятнадцати минутах пешком от одной из конечных станций метро на севере Москвы. Квартира — как все квартиры в таких районах, за 40 тысяч рублей. На мой взгляд, 40 по нынешним меркам за такую квартиру даже много. Но меньше чем за полтора года семья Рены переезжала уже три раза, и особо выбирать не приходилось. В зале — хозяйская стенка с хозяйскими книгами на русском и коллекцией матрешек. Семилетний Джад и четырехлетняя Мариса лежат на диване и смотрят Лунтика. Лунтик им нравится. Джад вежливо представляется по-русски и говорит со мной за себя и за сестру — она сама стесняется. В 18.30 Рена заканчивает работать: она оформляет онлайн-регистрации (авиабилеты, отели и проч.) на одном иракском сайте для путешественников. Мы разговариваем с ней, как водится, на кухне. На телефонные звонки она отвечает по-русски, но поскольку пока не вполне свободно владеет русским, со мной говорит по-английски, иногда вставляя французские слова. Ее родной левантийский арабский я, конечно, не понимаю. О жизни до начала войны она практически не вспоминает — «как будто это было во сне, как будто я была королева или что-то такое». Несмотря на тяжелое положение, Рена постоянно улыбается и смеется, но часто это смех сквозь слезы. Отвечать на мой вопрос, почему сирийские беженцы не стремятся в Россию, она начинает очень издалека.

Война началась в 2011-м. Некоторые люди сразу решили уезжать из страны. Они воображали, что будет все хуже и хуже. Но нам так не казалось. У нас все было хорошо. Мы верили, что эта война быстро закончится... Шенгенскую визу в Сирии было сложно получить и до войны. Но когда начался кризис, конечно, все посольства захлопнулись. Люди поехали в Ливан, Турцию и Иорданию, чтобы там подать на визу. Кто-то получил ее, кто-то нет. Некоторые жили по шесть месяцев в Бейруте в очень тяжелых условиях. Жить там очень дорого.

А мы пошли легким путем. В 2012 году еще было возможно получить визу в Россию. Наш друг, тоже сириец, жил здесь уже восемь лет, он был женат на русской, работал со своим братом. Он нормально устроился и хотел начать бизнес, связанный с ремонтом машин. А мой муж этим занимался в Сирии, у него там было два автосервиса, где делали ремонт, тюнинг, какие-то переделки. Этот друг звал его работать в Россию, чтобы вместе открыть дело. Это было искушение — поехать и попробовать. Они говорили: приезжай хотя бы на несколько месяцев, а то там война и твои точки уже разрушены.

Муж решил воспользоваться этой возможностью. Сначала он подал документы на годовую визу. Тогда это было легко, посольство было открыто, да и до сих пор открыто в Дамаске. И уехал. Сначала один — сказал мне, что должен посмотреть: может быть, там невозможно прожить семье. Мы слышали, что жизнь в России очень дорогая, особенно в Москве. А все наши деньги были сирийские — доллар потом удвоился, утроился в цене. Например, было 49 сирийских фунтов за доллар, сейчас, в кризис, 300. Муж сказал мне: жди. Если в России не получится, оттуда мы можем поехать в Европу, с контрабандистами на поезде или как-то еще нелегально.

Он уехал, несколько месяцев пытался работать. У него была виза, но он не знал язык, так что зависел от своего друга. Он пытался найти гараж, чтобы работать там, но его друзья сказали, что нужно подождать: «Давай работай с нами, кассиром в киоске». Они тогда открыли много киосков с шаурмой. Так его друг сказал: поработай немного, несколько месяцев, а потом мы найдем что-нибудь более подходящее, купим гараж за хорошую цену.

Время шло, проходили месяцы. В конце концов они нашли какое-то место и начали заниматься машинами. Но он проработал там только три месяца, до Рождества — потом они всё закрыли. Возникли какие-то проблемы с арендой и с бумагами. Его друг сказал: мы не можем открываться, придет полиция, спросят, почему у нас нет сертификатов или каких-то еще бумаг. Что-то, чего мы не понимаем, не знаем. Так он упустил этот шанс. Он пытался найти другую работу. Но поскольку он не знает языка, ему снова пришлось работать у своих друзей в киоске. В этот момент он хотел уехать из России. Если бы мы могли уехать, это было бы намного легче для меня и для детей, потому что я знаю английский и французский. В то время он расспрашивал знакомых, как можно уехать, но мы не нашли ничего подходящего.

А я все это время была в Алеппо, и там действительно становилось все хуже. «Исламское государство» уже было в нескольких километрах от города. Это был ужас! Не было электричества, не было воды, ничего из необходимых вещей. Ничего! Мы пару месяцев жили совсем без электричества! Для меня это было очень-очень сложно, потому что я была одна со своими детьми: им тогда было шесть лет и три года.

В то время мой сын уже ходил в школу. Обычно в Сирии дети идут учиться с трех с половиной — четырех лет. Это была частная школа, он учил там французский и арабский. Но он ходил туда не весь год, потому что было много сложностей. Их главное здание было разрушено, в него попало шесть ракет. Но это еще до начала учебы. Они должны были переехать в другое здание, но рядом с этим местом тоже стали бомбить. За год они поменяли место три раза. В итоге его школа была под землей. Это плохо для здоровья, они там не видели солнца, но там было безопаснее, это было как убежище.

Ты, может быть, думаешь, почему я вообще отправляла детей в школу в такой ситуации? Потому что это очень трудно — оставаться дома и постоянно бояться. А так ребенок может увидеть своих друзей, учителей, и он постарается забыть, чуть-чуть пожить нормально! Я говорила мужу: я хочу уехать, я больше не могу ждать. В то время туристические визы уже не давали. Я ждала, прошло пять или шесть месяцев, пока у нас появилось хоть какое-то решение. Муж нашел кого-то, кто мог сделать мне частное приглашение, потому что бизнес- или туристические визы для сирийцев закончились. Может быть, были какие-то исключения за деньги, но мы не знали.

Когда официально подаешь документы, оформление занимает много времени, около двух с половиной месяцев. К тому времени «Исламское государство» занимало деревни вокруг Алеппо. Иногда они перекрывали дороги, и нельзя было поехать в другой город. Даже если мои документы были готовы, я не смогла бы выехать из Алеппо. К тому же в Алеппо у нас не было интернета, даже нельзя было звонить по несколько дней, а иногда и по несколько недель, и мой муж очень беспокоился. Он видел в новостях взрывы, а мы не могли с ним связаться. Чтобы поехать в Россию, нужно было перебираться на юг, в Дамаск или в Бейрут. И мы с родителями решили уезжать.

Я подготовилась, взяла только один чемодан, потому что не знала, вернусь я или нет. Поездка заняла около пятнадцати часов на автобусе. Из-за стрельбы и ракет автобус не мог двигаться по шоссе, приходилось ехать через деревни в объезд. Пока мы ехали, три женщины погибли во время обстрела в автобусе, который шел за нами. Там было много автобусов, потому что для безопасности все автобусы должны ехать вместе.

Так мы перебрались в пригород Алеппо на юг, в горы, где было более-менее безопасно. Оттуда мы поехали в Бейрут. Обычно из той деревни в Бейрут добирались за полтора часа, максимум за три часа. А тогда это у нас заняло девять часов. С двумя детьми, со всем этим. В Бейруте я остановилась в доме своей сестры, она тогда жила там, война нас всех раскидала. Нам дали визу — по приглашению от русской девушки, которую знал мой муж. Но, конечно, за деньги: мы купили у нее это приглашение. Когда мы приехали сюда, у нас была виза на 83 дня. Мы просто прилетели на самолете из Бейрута в Москву, прямым рейсом.

Мой муж к тому времени жил в России уже полтора года. Он пропустил все самое страшное. Он мне говорил, чтобы я приехала, немного успокоилась, а потом мы могли бы вернуться обратно. Но уже нельзя было возвращаться! На дорогах была резня, некоторые наши друзья были убиты, и уже были заняты деревни и небольшие города вокруг Алеппо. И особенно опасно было христианам. Мы христианская семья, и нам было страшно. Мы не могли ждать, пока они придут и убьют нас. В Сирии есть два варианта, если ИГИЛ приходит в город: они могут забрать у тебя все, а если ты будешь сопротивляться, они убьют тебя. А если ты все отдашь, может, они и передумают. Или заберут женщин и детей. А может, они и не дадут тебе выбора — убьют тебя моментально. Я не могла ждать. Это было слишком близко от нас.

То, что я живу, — это чудо. Три раза меня могли убить, но я живу. Девушка, с которой я играла в баскетбол, убита, она получила пулю в голову, ее застрелил снайпер в безопасном месте, в центре города. И конечно, были бомбежки. Два раза бомбили центр города в 2011 и в 2012 годах, и целое здание по соседству с моим офисом было разрушено. Это ужасные вещи. Я приехала и рассказала мужу, как школьный автобус, на котором ездил мой ребенок, сгорел: в него попала ракета. Поэтому я не дала ему закончить школьный год тогда. В ту неделю мы и уехали.

Тем временем у моего мужа закончилась виза, но он не мог вернуться, потому что его не пустили бы обратно. И ему пришлось подать на статус беженца. Он подал документы и еще до нашего приезда получил временное убежище на год. Он думал, что мы могли бы поехать из России в Европу. Он испробовал много путей, говорил с людьми. Мы знали одного человека, армянина, он сказал, что может предоставить нам шенгенские визы, в Латвию или в Венгрию. Говорил: нормальные визы, и для твоих детей, и для твоей жены. У меня в паспорте много виз, я много путешествовала, ездила в Европу, в Таиланд, в Малайзию, поэтому это должно было быть легко. Мой паспорт был действителен, и моя виза была действительна. И нам предложили подать документы, на меня и на детей, а на мужа — после. Этот человек взял мой паспорт, прошел месяц, и моя виза здесь в России почти закончилась. Мы звонили ему, спрашивали, что случилось, почему он нам не делает визы? Он говорил: не беспокойтесь, я вам продлю пребывание в России, не переживайте, я сделаю вам шенгенские визы. Мы остались и ждали, прошло уже два месяца после окончания срока моей визы, мы звонили ему, он не отвечал. Я так переживала из-за того, что у меня не было паспорта. В конце концов он передал нам паспорт через посредника. Мы ему заплатили в качестве залога пять тысяч евро. После получения виз мы должны были заплатить еще. Но он просто забрал деньги и все. Я взяла паспорт — никакой визы, российская виза не продлена. Но хотя бы мы получили паспорт назад!

Это был такой стресс. У меня не было никакого выбора — мы подали документы на статус беженцев. У моего мужа на тот момент документы действовали еще шесть месяцев. Я искала в интернете, кто может нам помочь. Я ходила в ФМС, в центр социальной помощи («Гражданское содействие». — Прим. автора). Это все заняло столько времени! Один месяц, два месяца, никто не звонит мне. Я снова шла в ФМС, стояла в очередях с утра до вечера, чтобы получить эту бумагу. Мы приехали сюда изначально, чтобы поехать в Европу, мы слышали, что можно уехать поездом или самолетом. Но после того, как столкнулись с обманом, мы уже боялись. Мы больше не могли так рисковать, мы потеряли столько денег. У нас оставалось совсем немного, муж работал по 14 часов, чтобы купить самые необходимые вещи. И когда я пыталась получить этот документ в ФМС, нужно было приходить, занимать очередь с шести утра, а потом в двенадцать они скажут: сегодня мы не принимаем, у нас недостаточно сотрудников, — и нужно приезжать снова. Хотя бы там был переводчик с арабского.

Но через пару месяцев после того, как я приехала сюда, когда этот человек забрал мой паспорт и я была напугана, — я чувствовала, что что-то пошло не так, и начала учить русский. Я скачала приложение, чтобы научиться немного читать, понимать. Чтобы я могла рассчитывать сама на себя! Потому что мы здесь чужие, у нас нет ни родственников, ни друзей.

А, я не рассказала тебе про наших друзей! Друг, который пригласил моего мужа сюда работать, а потом все закрыл. Почему он все закрыл? У него была другая стратегия: он уехал в Европу, он в Швеции! Там подал на статус беженца! Он сказал об этом моему мужу только в последний момент. Но даже если бы мы знали, мы ничего не могли бы сделать, у нас не было другого выбора: мы не могли оставаться в Сирии, а муж не мог вернуться. Но этот друг уехал туда не с помощью контрабандистов, у него была виза, потому что у него была здесь регистрация и он смог подать документы на визу. У него все хорошо, он там обосновался. А мы до сих пор в подвешенном состоянии. Сами за себя, одни.

Мы приехали сюда в июне, в октябре я осознала всю ситуацию и начала искать, где я и дети могли бы учить язык. В «Гражданском содействии» нам помогают только с обучением. Мы ходим на курсы раз в неделю, иногда два раза в неделю. Это хорошо. Но с другими вещами они нам не могут помочь. У них нет власти. Даже со статусом беженцев — мы подали документы, но через пять-шесть месяцев получили отказ. И в то же время у моего мужа закончился срок пребывания, и мы подали документы снова, все вместе. Мы ходили в этот центр, мы ходили в представительство ООН, в комиссариат по делам беженцев. В ООН нам помогли юристы, чтобы мы подали документы снова. И мы снова получили отказ — мой муж чуть с ума не сошел. Это была катастрофа. Тогда же он потерял работу, сидел без работы несколько месяцев, мы потратили все накопления, я тоже старалась найти работу, но это очень сложно.

Как мы можем оставаться здесь? Мои дети не смогут ходить в школу. Я за это лето обошла 16 или 17 школ, чтобы они взяли моих детей, хотя бы как слушателей, неофициально, но чтобы они учились. А мне говорят: нет, у вас должна быть электронная карточка, вы должны подавать заявление через систему, через главный центр. Я пошла в этот центр, я три раза туда ходила, умоляла их: дайте ему этот номер, чтобы он был в этой системе. Но нет, без регистрации, без документов мы не можем ничего сделать. Я говорю им: я приходила полгода назад, у моего мужа еще были документы и регистрация, но меня не приняли. Для нас все закрыто. Пока у нас нет документов, мы не можем работать, у нас нет медицинской страховки, мы не можем начать никакое дело, мы не можем путешествовать. Мы даже не можем выехать из Москвы! Мы здесь как в тюрьме! А в то же время мы постоянно боимся, потому что в любой момент нас могут депортировать.

После того как мы с мужем получили второй отказ, мужа заставляли в той палатке работать по 14-15 часов,  по ночам. Он не мог работать днем, потому что, если придет полиция и спросит документы, будут проблемы. Он работал по ночам, за двоих. До этого у него был напарник, который помогал ему. Но когда мы получили отказ, его босс оставил его работать одного, а он ничего не может сказать, потому что он в позиции слабого. Месяц назад, когда я потеряла все надежды, я сходила в шестнадцатую школу, я плакала там и умоляла принять моих детей, а их не приняли. Когда мой муж получил второй отказ, все возможности закрылись. Я тогда работала в одной компании, но они мне не могли заплатить, и мои родители не могли прислать мне денег, потому что у меня не было документов! И муж сказал, что мы должны уехать в Турцию, через границу, а потом по морю в Европу. Я сказала нет. Я боялась. Мы так спорили, мы ругались целую неделю. Но я боялась за детей. Он говорит: ты чемпион страны по плаванию, ты можешь плыть. Я могу, но дети не могут! Это не страх плыть, просто страшно, что что-то произойдет. Там много банд, они похищают детей, женщин, продают их на органы. Это слишком опасно, мы не могли так рисковать! Но его было не переубедить. Он говорил: либо ты вернешься в Сирию, либо мы все вместе поедем морем. И в эту ужасную неделю мы увидели в новостях эту трагедию с беженцами, когда 70 человек погибли в грузовике. А до того потонул корабль, и несколько людей, которых мы знали, были там. И он успокоился немного, перестал об этом говорить. Он почувствовал, какая это опасность, согласился немного подождать. Скоро начнется зима, и будет еще опаснее.

Люди в России очень добрые. Все хотят помочь, делают что-то. Но это ничто для нас. Я говорю им: мне нужна помощь, но мне не нужны деньги! Мне нужно, чтобы кто-то помог мне с бумагами. Мне нужно, чтобы кто-то, у кого есть власть, мог поговорить с ФМС. Или дать нам работу! Если бы у нас был официальный контракт, это было бы прекрасно! Мы могли бы подать документы на бизнес-визу на три года. Мы могли бы остаться, работать. Мой муж пытался устроиться во многие русские компании, но они не принимают его. В первую очередь, потому что он чужак, он сириец, беженец. Статус беженца дается на короткий срок, так что все боятся, что можно его взять только на несколько месяцев, а потом он уедет. И он говорит по-русски не очень хорошо… Но мы старались, мы прикладывали много усилий. Я тоже не могла найти работу, потому что я не говорю по-русски хорошо. Я могу говорить немного. Но не могу профессионально работать на русском языке. И хотя я знаю французский, арабский, английский, немного испанский, здесь это ничего не значит! Здесь ты должен говорить по-русски, чтобы быть сильным. Я хочу выучить русский, чтобы быть сильнее. Чтобы защищать себя, своих детей, чтобы знать свои права, местные законы. Потому что, если ты хорошо образован и знаешь все законы, у тебя есть сила. И даже если ты хочешь подать на обычную шенгенскую визу, у тебя должно быть разрешение на проживание здесь. Я ходила во многие посольства: в бельгийское, во французское, спросить, могу ли я выехать как студент? Я могу продолжить учебу в Европе, у меня есть диплом в области туризма, это двойной диплом, сирийский и французский, я училась на двух языках. У меня есть сертификат IATA — я могу делать бронирование онлайн, могу работать в любом агентстве. И все равно они мне говорят: нам очень жаль, мы вам очень сочувствуем, но...

Мне не нужны сочувствие или симпатия! Мне нужна реальная помощь! Я хочу работать, я не хочу сидеть и ничего не делать! Просто дайте мне бумаги, и я все смогу сделать. Мы приехали сюда — мы не получили никакой помощи, никакой поддержки, но мы встали на ноги. Мой муж работает, и я работаю немного, помогаю ему. Даже без этих документов, мы так старались, это было так сложно, но мы встали на ноги! В других странах, когда беженцы приезжают, им предоставляют какое-то жилье, немного денег от государства, им дают продукты, может быть, социальную помощь. Им дают образование, с первых дней как они приезжают, и для детей, и для родителей! Там есть медицинская помощь, еще что-то… А здесь — ничего! Мы даже не можем добиться самого элементарного — получить документы. Почему нельзя предоставить нам документы?

Вы хотите, чтобы мы уехали обратно в Сирию? Мы не можем. Это слишком опасно! А Россия — это же большой союзник Сирии! Россия должна приглашать… хорошо, не приглашать, но хотя бы помогать людям, которые уже на вашей земле, в вашей стране. Но мы не получаем никакой помощи, ничего! О’кей, нам не нужна ни квартира, ни деньги, просто дайте нам документы, чтобы мы работали. Мы можем работать! Мы молодые, у нас есть знания, мы хорошо образованы, мы из хорошей сирийской семьи. Но здесь… Откуда у них эта идея, что беженцы — они всегда бедные, необразованные, неумные, что они не могут жить в обществе? У них есть эта идея! Беженцы — они как бездомные какие-то…

Нет! Они сбежали от войны, от ужасной ситуации, чтобы найти безопасное место для семьи. Мы все потеряли в Сирии. Мой дом был разрушен, мои две машины сгорели, два автосервиса моего мужа были разрушены, агентство, в котором я работала, было уничтожено бомбами. Мы потеряли все. Но, несмотря на это, мы хотим встать на ноги и начать новую жизнь! Но мы и этого не можем. Базовая вещь — дать образование детям — нам недоступна. Нам все отказывают. Мы общались с Министерством образования и получили отказ! Сейчас мы записали Джада в частную школу — это чудо. Это было сделано через знакомых. Но он и туда официально не записан, он как слушатель посещает уроки. Через год возникнет та же проблема. А его сестра не ходит в школу, потому что мы не можем себе это позволить. Но даже если бы могли, они нас не принимают. Вот почему я так удивлена отношением России. Если у тебя есть друг, а его дом сожгли неожиданно, ты не пригласишь его к себе? Даже если ты его не пригласила, но он пришел к тебе, постучал в твою дверь и говорит: пожалуйста, можно я останусь у тебя? Ты скажешь ему нет? Если это твой друг? Ты скажешь да. Но ты же не скажешь: да, но только на одну ночь. Как здесь дают убежище временно — на один год. И даже это временное разрешение на одну ночь — мы не можем его получить! Мы подали документы в ФМС в третий раз. Мы еще не знаем о решении. У меня будет интервью 17 сентября — и мы увидим, да или нет. Мы опять ждем.

Когда я только приехала в Россию, я принимала душ и плакала. Потому что в Алеппо в течение многих месяцев мы не могли даже принять душ. Нам нужно было ходить за водой в церковь или набирать ее из источника за несколько километров. Мы приносили ее домой, мылись, а потом использовали эту воду еще для чего-то. Иногда воду надо было покупать. Мы много раз убежали от смерти. И мы прошли через все эти трудности, а после этого мы сидим здесь и ничего не можем сделать. Эмоционально это очень тяжело. Каждый раз, когда я вижу фотографии в новостях, я думаю, что я могла бы быть там или… это могли бы быть мои дети. Я очень устала просить, чтобы мне предоставили права. Я не привыкла просить о чем-то даже в Сирии. Мы жили достойно. А здесь мы вынуждены целовать руки и просить, чтобы нам просто выдали бумажки.

Вот поэтому здесь нет сирийцев. Те, кого я знаю, приехали много лет назад учиться или женились на русских — у них здесь вся жизнь. Но я не знаю никого, кто приехал бы недавно. Здесь нет для них ничего позитивного! Россия не предоставляет документы беженцам, никак не помогает. Мы приехали сюда изначально, потому что у нас был план уехать в Европу. Но потом были эти проблемы с мошенниками, и мы застряли здесь. Мы не можем уехать, и мы не можем оставаться здесь. Если бы меня спросили: какое у тебя желание? Я бы сказала, что хотела бы получить пожизненное разрешение на пребывание. Здесь, да. Мне больше ничего не нужно. Если бы у меня были документы и право оставаться в стране хотя бы пять лет или дольше, я могла бы просто спать спокойно, потому что меня не выкинут из страны в любой момент. Я могла бы отправить своих детей в школу легально. Могла бы продолжать учиться. Я могла бы работать в большой компании, у меня есть потенциал. Все было бы так легко! Мне нужна… стабильность? Так вы это называете?