Алексей Тарханов: Пора в постель

Алексей Тарханов — парижский корреспондент издательского дома «Коммерсантъ», тонкий знаток и любитель всего французского. С недавних пор в длинном списке его предпочтений значится и кладбище Монпарнас, где он обнаружил семейный склеп, декорированный в виде брачного ложа. Что бы это значило, он выяснил специально для «Сноба».

Раньше люди спали нарядными. В длинных рубашках, в ночных колпаках. Смотрите в музеях. Теперь я и не знаю, как кто спит. У меня есть красивая пижама, иногда я достаю ее из шкафа и представляю себе, как я в ней буду хорош. Но сплю я голым. Это удобнее и во всех отношениях быстрее. 

Но на всех не угодишь. Я вот не так давно видел человека, который лежал в кровати в костюме-тройке. Нет, не наутро после Нового года. На кладбище. На Монпарнасе.

На соседнем Монпарнасском кладбище есть две части, большая и малая, каждая за своей оградой. Между ними проходит улица Эмиль-Ришар, единственная в Париже, на которой ни с одной стороны не живет ни один живой человек. Только мертвые лежат рядами, точнее, как здесь и положено, «дивизионами». 

Я не считаю, конечно, бомжей, которые ставят здесь палатки и благоденствуют у гробового входа. Я говорю о потомственных парижанах, обосновавшихся навечно в домиках с надписями «Семейная гробница Дюпон» или «Семейная гробница Мишо». Видно, как старались создатели и заказчики, чтобы торжественный могильный вид повергал нас в приличествующую меланхолию. 

Не хочу быть циничным, но буду – эти торжественные домики с портиками и тимпанами на удивление напоминают сортиры на дачных участках, построенные архитекторами-неоклассиками.

В малой части кладбища, невдалеке от «Поцелуя» Бранкузи, куда водят туристов, есть могила удивительного вида, куда туристы тянутся сами. Это пышная мраморная кровать, в которой под одеялом лежит полностью одетая семейная пара. Мадам закрыла глаза и, по всей видимости, задремала, а месье, облокотившись на локте, смотрит вдаль и держит в руках блокнот, в котором он вроде бы делает заметки. Есть ощущение, что, ложась в постель, он даже не снял ботинок, но этого уже никак не проверишь.

Как ни странно, этим богатые обитатели мраморной кровати напоминают бездомных, которые вереницей лежат вдоль стены кладбища и так же укрываются одетыми.

Я понимаю, откуда взялась идея этой могилы. В королевской базилике Сен-Дени, где ложились на покой французские монархи, есть надгробие славного Франциска I, правившего Францией с 1515 по 1547 год. Это целое сооружение, то ли крипта, то ли кровать с балдахином, где рядом лежат сам король и его добрая королева Клод. Лежат они голые, как и вправду в постели, но страшно безучастные друг к другу, как будто прожили вместе не девять, а триста лет.

В сравнении со спящим мертвым сном королем хозяин мраморной кровати на Монпарнасе чуть ли не суетлив. Он думает, он работает, смерть его мало интересует. На погребальном ложе ему не лежится.

В изголовье кровати вместо стеганого атласа – мозаика с надписью Famille Charles Pigeon. Перед нами – семья Пижон. Несмотря на блокнот в руках, глава семьи не был ни писателем, ни журналистом. Он был изобретателем и предпринимателем, известным в позапрошлом веке всей Франции. Его звали Шарль Пижон, что не имеет никакого отношения к нашему пижонству. Пижон – голубь. Карл Таубе, Кароль Голубовский. 

Пижон – родом из Нормандии. Он был земляком и сослуживцем Эрнеста Коньяка, того самого, который открыл в Париже знаменитую «Самаритянку», а потом и музей своего имени. Поработав вместе с ним в сфере торговли, месье Шарль прислушался к собственной музе, занялся бытовой техникой, изобрел и запатентовал летом 1884 года первую безопасную керосиновую лампу. 

На Всемирной выставке 1900 года она не потерялась среди прочих чудес и принесла Пижону награду и почет. Ну и деньги, конечно. Безопасная «волшебная лампа», как ее называли, проданная в пятнадцати миллионах экземпляров, позволила ему купить не только барскую квартиру в столице на улице Севр и дом в родной провинции, но и завести в 1905 году участок на Монпарнасе и воздвигнуть себе на нем роскошный двуспальный памятник. 

С ангелом, который держит над семейным изголовьем керосиновый факел и тем самым с полной безопасностью освещает ему загробный путь.

Через четыре года памятник понадобился его жене, а еще через шесть лет в кровать лег и сам создатель.  А со временем – и его потомки. По сторонам мраморного ложа – надписи. Здесь и Жорж Пижон с супругой, и Поль Пижон с женой, и одинокий Шарль Пижон Второй, и умершая совсем юной Жинетт Надо-Пижон, причем расположение досок курьезно напоминает выдвижные ящики в икеевской кровати.

Говорят, что полнее всего мы раскрываемся в постели. В Сети полно историй, как и на каком боку спят Стрельцы с Козерогами, с каким храпом и присвистом. То же пишут о любовных играх в постели. По мне, так это чушь, тут постельный этикет сложнее, чем придворный, притворства в нем больше, чем в театре, и никакая это не искренность, а сплошь и рядом художественная гимнастика. 

Вот где мы раскрываемся полностью лежа, так это в надгробном камне. Конечно, если придумывали его сами, с любовью и нежностью к дорогому покойному. 

Несомненно, господин изобретатель был большой оригинал. Британские туристы стоят вокруг и весело хохочут. Сначала улыбаешься тоже: «Зачем обрекать себя и после смерти на супружеские муки?» Потом думаешь: а может быть, так и выглядит рай. Когда закроется кладбище и мы все свалим по домам, мадам тихо скажет месье:

– Шарль, туши уже лампу. Давай спать.С