Жить с лошадью
Иногда люди приходят ко мне пожаловаться. Они не собираются что-то делать или что-то менять в своей ситуации. У них просто наболело, и им хочется пожаловаться на происходящее кому-нибудь новому и нейтральному. Я, как им кажется, для этого вполне подхожу. Некоторым обратная связь не нужна, достаточно самого наличия внимающего персонажа, но многие хотят услышать от собеседника что-то вроде: «Эка, в какую тяжелую ситуацию вы попали. И как достойно вы себя в ней ведете! И как при этом страдаете! Прямо ужас какой-то!» Такие люди практически всегда приходят поодиночке и всегда на кого-то жалуются: на родственников, на учителей своего ребенка, иногда (сейчас — много реже, чем раньше) на государственный строй или просто на тяжелые жизненные обстоятельства.
***
Я как-то сразу решила, что моя посетительница по имени Анна относится к вышеописанной категории. Забыла сказать, что составляющие эту категорию персонажи отчетливо делятся на два подтипа: интеллигентные и неинтеллигентные. Первые начинают свой монолог словами: «Вы знаете, мой муж, в сущности, очень неплохой человек…» — вторые: «Вы знаете, мой муж такой козел!»
— Вы знаете, мой муж, в сущности, очень неплохой человек.
Я кивнула и поудобнее устроилась в кресле. Некоторые мои коллеги считают подобные визиты бессмысленными и даже, может быть, вредными. Я не придерживаюсь такой точки зрения, просто не считаю себя вправе судить.
— Мы вместе уже пятнадцать лет, нашему сыну четырнадцать. Вполне достаточный срок, чтобы со всем определиться, что-то изменить, а к оставшемуся привыкнуть. Тем более что все это время мой муж никак существенно не менялся. Я, собственно, даже не знаю, в чем дело теперь — может быть, это у меня какой-то этап, кризис? Или дело в сыне?
— Давайте их всех как-нибудь поименуем, — предложила я.
— Да, конечно. Моего мужа зовут Игорем, а сына — Сергеем. Игорь всегда много работал, работа для него очень важна, я это знала и считала несомненно правильным для мужчины.
— Кто он по специальности?
— Электрофизик, что-то такое достаточно сложное разрабатывает, внедряет, налаживает. Он уходит на работу достаточно поздно (любит поспать) и приходит около десяти часов вечера. Долго сидит в туалете, потом ест, моется и идет спать под телевизор. Он отдает мне на хозяйство значительную часть своей зарплаты. У него почти нет претензий, он неприхотлив и консервативен в еде и одежде, предпочитает то, что уже когда-то ел, и то, что носит уже давно. Если я вообще ничего не приготовлю, он сам сварит себе пельмени и будет совершенно этим доволен. Он знает, на какой полке лежат носки, и никогда не попросит сменить белье на кровати — будет спать на грязном, пока я не сменю (проверяла). Но если у него оторвется пуговица и это ему мешает, он легко пришьет ее сам, ему даже не придет в голову обратиться ко мне. Если ему дать список покупок, он купит. Если попросить меня, сына или мою престарелую маму куда-то отвезти, он отвезет, но сначала поинтересуется, нельзя ли это сделать на такси.
Без всякого удовольствия он может сходить в кино. Затащить его в театр почти невозможно. Курорты исключены. Он не против, если я поеду с ним на рыбалку, но там ведет себя точно так же, как дома, а я могу делать все, что мне заблагорассудится. Никаких домашних инициатив он никогда не проявлял, но по конкретной указке способен практически на все «мужское» — прибить полку, прочистить трубу, поменять проводку. Когда я спрашиваю его мнение (раньше я это делала часто, сейчас почти никогда, не хочу лишний раз заводиться), он отвечает: сделай как тебе больше нравится. Если дело касается его самого: какого цвета куртку тебе купить на зиму? — все еще хуже: «Я предпочел бы остаться в старой, но если это невозможно, то мне все равно».
Со мной неизменно вежлив, могу по пальцам пересчитать случаи, когда Игорь повышал голос. Изменений в моей прическе или нарядах не замечает никогда. Если я спрашиваю, отвечает: ты замечательно выглядишь! Порадовать его оригинальной едой, обновкой или любым подарком невозможно. На прямой вопрос: что тебе нужно? — он всегда отвечает: спасибо, ничего! Если я прошу его принять хоть какое-то участие в воспитании сына, он всегда уточняет: «Что ты имеешь в виду конкретно? Что я должен сделать?» Если мне удается уточнить, он в 80 процентах случаев идет и делает именно это, а в 20 процентах вежливо отказывается: прости, но этого я делать не буду. Игорь уже давно не проявляет никакой собственной инициативы в плане сексуальных отношений. Но стоит мне хотя бы намекнуть, он немедленно откликается по полной программе. И я никак, никакими способами не могу понять: ему самому это нужно или это часть его вежливости?
У меня уже давно сложилось отчетливое ощущение, что я живу в одной квартире с каким-то крупным, прирученным и в общем-то полезным животным — например, с лошадью. На ней можно ездить, что-то возить, она незаменима при вспашке поля и огорода. За ней можно ухаживать, кормить, чистить скребком, убирать стойло. Она никогда не предъявит хозяину претензий. При наличии желания с лошадью можно поговорить (если не ждать внятного ответа), приласкаться, даже как-то поиграть немного. Ее нельзя сводить в театр, но можно — на речку или погулять по полям. И нет никаких, абсолютно никаких шансов, что однажды лошадь скажет человеку: ну что, хозяин, мне кажется, пора уже пахать! Что ты себе думаешь? Давай-ка завтра с утречка и начнем!
Лошади — отличные животные, красивые и сильные. Но я никогда не хотела завести лошадь. А сейчас я вижу, что сын прямо на глазах становится точно таким же: берет носки с той же полки, вежливо здоровается со мной утром и, если ему сказать, всегда принесет картошку или вынесет мусор. Перестал ходить со мной в музеи, театры, хотя раньше любил. Не читает, даже телевизор не смотрит, помыться надо уговаривать. Школа, компьютер…
Я бесконечно устала от всего этого, иногда просто представляю в красках, как вот я иду и расшибаю себе голову об стенку. И испытываю облегчение. Что мне делать? Я вообще могу с этим что-нибудь сделать?
Я ошиблась. Она хотела не только пожаловаться, но и действительно что-то изменить.
— Может быть, Игорь в принципе не из тех людей, которые проявляют инициативу, креативность?
— Ничего подобного. Он на работе — изобретатель, причем, судя по отзывам коллег, очень эффективный. Он любит «Формулу-1». Недавно они с друзьями сорганизовались и ездили в Сочи на двух машинах — смотреть эту самую «Формулу». Игорь был заводилой всего.
— Приходите вместе с Игорем.
***
У меня была гипотеза, что он и не подозревает о ее чувствах. Она расскажет о них ему на моем поле, и что-то изменится. Я опять ошиблась.
Игорь покачал крупной, лохматой головой:
— Я знаю. И мне искренне жаль. Я стараюсь избегать конфликтов. Но я ничего не могу и даже не хочу менять. Я долго жил один и привык обходиться малым в бытовом смысле. Я не могу даже изобразить, что мне есть какое-то дело до способа приготовления котлет, цвета занавесок или рисунка на дверцах раздвижного шкафа. Мне глубоко безразлично даже само их наличие. Если дверца вывалилась, я могу поставить ее на место (а могу и просто прислонить к стенке). Если котлеты не удались, я легко могу поесть пельменей, я их люблю и слежу, чтобы они всегда были в морозилке. Любой музей или спектакль кажется мне выморочным по сравнению с туманом, поднимающимся над рекой утром. В театре я способен только два с половиной часа следить, как поднимается пыль, когда балерины прыгают по сцене, и прикидывать, как устроена схема работы софитов и подъема декораций.
— Зачем вы женились?
— Я влюбился, — улыбка у Игоря была очень обаятельная и какая-то слегка «ретро», так улыбались на иллюстрациях к книгам 60-х годов прошлого века. — Анюта как будто ответила мне взаимностью, мы стали близки, и я полагал, что теперь я должен сделать предложение, ведь все совпало… Вы полагаете, я ошибался?
— Не знаю, — честно сказала я. — Но в результате у нее в хозяйстве действительно не муж, а лошадь.
— Лошадь можно просто прогнать, — грустно сказал Игорь и добавил: — Мне жаль.
***
— Теперь приходите с сыном, — сказала я Анне.
***
Подросток, услышав про лошадь, хохотал как безумный.
— Точно! Точно! Именно лошадь! Иногда мне кажется, что мать отца прямо на уздечке в кино водит!
— У него есть работа, изобретательство. А у тебя?
— Я учусь, на теннис хожу… — неуверенно. Неглуп, понимает.
— Хочешь уметь радоваться шмоткам, вкусной еде, красивому дому, саду, спектаклям, большому миру вообще?
— Да, — твердо. — Хочу.
— Ориентируйся только мать, — также твердо говорю я. — И прямо сейчас. Потом — поздно.
***
— С Игорем вы ничего сделать не можете. Если он за пятнадцать лет не изменился, вряд ли изменится теперь. Но с сыном еще можно попытаться.
— Что мне делать? — торопливо спросила Анна. — Я предлагаю, он уже не соглашается.
— Значит, быстро-быстро пойдете навстречу. У вас еще есть шанс и немножко времени «встретиться». Что там? Компьютерные игры? Музыка? Однозначно — отношения в группе. Идите туда. Интересуйтесь. Через не могу. Если «встретитесь», сможете куда-нибудь пойти вместе и по вашему выбору, без уздечки.
***
Она пришла через год. Смотрела странно — грустно-умоляюще.
— Ничего не вышло? — предположила я.
— Нет, наоборот. Мы с сыном теперь друзья. Раз в неделю ходим вместе в какое-нибудь национальное кафе (столько интересного уже перепробовали!), слушаем русский рэп (знаете, такие неглупые мальчики попадаются!), катаемся на больших самокатах и еще думаем заняться картингом…
— И?..
— Я все время думаю: может быть, если я пойду и Игорю навстречу…
— Займетесь техническим изобретательством? Освоите рыбалку нахлестом? Выучите пилотов «Формулы-1»? И тогда удастся получить его совет по поводу занавесок?
— Вы думаете, все равно не выйдет?
— Ну, вы можете попытаться… — я без всякого энтузиазма пожала плечами.
— Да, — твердо сказала она. — Я должна! — она подняла подбородок, в глазах отразилось небо, а я наконец-то поняла, почему он в нее когда-то влюбился.
Она ушла. Кажется, Игоря ждет много интересного.