Записки из палестинского подполья

«Пока летят гранаты — стой на месте»

Деревня Билин на Западном берегу — «ужасающее детище израильского узурпаторства». Это если верить пропагандистам ХАМАС.

Каждую пятницу здесь проходят демонстрации против Стены, которая разделяет арабскую и еврейскую стороны. Стену в 2004 году возвело израильское правительство. Международный суд в Гааге признал Стену незаконной.

Евреи в Билине живут в небольших домах, построенных по одному проекту. В России подобные места населяют зажиточные люди, а здесь — идейные сионисты и недавние репатрианты. Последних заманивают низкие по израильским меркам цены на землю и жилье.

Год от года поселенцы отрезали у жителей Билина по клочку земли, на которой те выращивают оливки. Летом температура здесь поднимается выше сорока градусов, воду отключают, крестьяне вынуждены поливать рощи и поля водой, которую черпают из единственного колодца.

На арабской стороне меня встречают Игаль и Лена, анархисты из движения «Ахдут» («Единство»). Игаль четыре года отслужил офицером израильской армии. Лена помогала в Петербурге Павленскому, потом сбежала в Израиль. Оба ненавидят еврейское государство.

Я беру черный флаг и иду с демонстрантами. Хлопок — в небо поднимается граната со слезоточивым газом. Она зависает в воздухе, из нее тянет белое облако дыма. Хлопок, другой — их все больше и больше.

— Пока летят гранаты — стой на месте. Начнут падать — беги.

Граната падает в полуметре от меня, из нее выходит облако газа. Мне еще нормально — глаза закрывают очки, лицо укутано в футболку, — но демонстрацию возглавляют двое без какой-либо защиты. Один — ветеран Второй интифады, инвалид-колясочник, который каждую пятницу дышит газом. Другой — старик Илан, герой палестинского сопротивления. Гранаты летят плавно, как мячи в американском футболе.

На горизонте три армейских броневика, они отходят, видя, что демонстранты разбегаются. От гранат местами горит сухая трава, крестьяне поливают ее водой или просто затаптывают, чтобы огонь не разошелся. Дети тем временем собирают гильзы от гранат. Увесистые.

— Демонстрации тут уже лет десять, — говорит Игаль. — Сначала много людей поубивали, потому что стреляли боевыми. Потом начали приезжать волонтеры из Америки, и теперь стреляют только газом. Им стремно, если убьют американца. В последние годы всего двое погибло. Одному парню в голову граната попала. А девушка запуталась в колючей проволоке и задохнулась газом.

После демонстрации местный староста всех зовет в свой дом. Он состоятельный человек: у него стадо из сорока семи коз. Дом, в котором живет семья старейшины, европейцу покажется бедным: на террасе стоит пластиковая мебель, которой обставляют дешевые кафе. Кругом бегают совсем маленькие дети. Одни качаются в пластмассовом гамаке, другие что-то выискивают в строительном мусоре.

Староста передает мне крохотную чашку с чаем.

Когда весь чай выпит, на террасу входят женщины. Они накрывают стол угощеньями: хумус, оливки, травы, лепешки. Больше мы этих женщин не увидим, они незаметно уходят обратно в дом.

Вокруг белые крестьянские дома, оглушительный солнечный свет и дрожащая линия горизонта.

После обеда надо попасть в Рамаллу, столицу Палестинской автономии. Туда ходит Автобус Свободы, как его здесь называют. Это что-то вроде «газели», у которой сняли сиденья для большей вместимости. Его остановка — небольшой каменный гараж — служит клубом для местных сопротивленцев. Стены украшают палестинские флаги и агитационные плакаты. Один из них посвящен британской компании G4S. Это британское охранное бюро, которое работает в тюрьмах на Западном Берегу. Палестинцы обвиняют G4S в пытках и изнасилованиях палестинских заключенных. По всему миру уже начали отказываться от услуг G4S, и вот в начале этого года ее владельцы объявили об уходе с израильского рынка. Кстати, до недавнего времени G4S работала и в России, предоставляла консалтинговые услуги. В Прибалтике и на Украине филиалы до сих пор открыты.

Гей-суфий-анархист и другие жители Рамаллы

Рамалла, столица Палестинской автономии, кажется обычным ближневосточным городом из белых многоэтажек. Стены домов пестрят плакатами Сопротивления и призывами к началу Третьей интифады. Город контролирует ФАТХ, которую многие палестинцы недолюбливают за, как они считают, лояльность к оккупантам.

Среди националистических лозунгов пестреет и левая символика: торговец кукурузой украсил свой лоток портретом Чавеса. Мелькают и приметы капитализма — кофейня Stars & Bucks, стилизованная под свой глобалистский оригинал.

Мой первый спутник — палестинский анархист по имени Габбас. Шесть лет назад его похитили боевики радикального крыла ФАТХ. Габбас говорит, что это бандиты, которые держат местный рынок оружия и наркотиков, к освободительному движению Палестины они относятся весьма косвенно. Отец Габбаса — состоятельный человек, и, видимо, боевики рассчитывали на выкуп. Но у них ничего не вышло, отец ответил: «Забирайте его себе, заодно можете прихватить его вещи».

— Отец меня недолюбливает, потому что я коммунист. Здесь коммунистами называют всех, кто не верит в Аллаха.

Мой второй собеседник — человек необычный. Он набожный, исповедует суфизм, придерживается анархистских взглядов. Как и Габбас, он учился в университете Бирзейт, политическом центре палестинской молодежи. У него густые черные волосы, на носу блестят очки. Его зовут Вадиг. Он не скрывает своей гомосексуальности.

— Не надо думать, что меня здесь как-то притесняют. Рамалла — светский город, это не Хеврон. Про это даже фильм есть.

Он имеет в виду роуд-муви «Мондиаль 2010». В нем по сюжету двое молодых любовников едут отдохнуть в Рамаллу, чтобы разочароваться в этом городе и в жизни вообще.

— Но все равно особой активности ЛГБТ здесь нет. Не все нас поймут. Основную работу мы ведем в Хайфе. Там у нас подполье. Недавно, например, провели фестиваль ЛГБТ-кино.

Мой третий спутник — Валид, активист Народного фронта освобождения Палестины. Это прогрессивное движение, у него есть даже феминистское крыло.

— Но с ЛГБТ все гораздо сложнее. Индивид может быть открытым гомосексуалом и бороться за свои права, но мы не будем делать это от лица всего движения.

— Почему?

— Потому что среди нас есть верующие мусульмане, с ними тоже надо считаться. Наша главная задача — борьба с оккупацией, причем единым фронтом.

— Единым фронтом с ХАМАС? Они же националисты, а вы радикальные социалисты.

— Ну и что? У нас тоже много националистов, но мы опять же не выдвигаем националистических лозунгов. Тут то же самое: ты можешь быть националистом и состоять в наших рядах, но мы не будем официально объявлять себя националистами. Но главное — объединить всех палестинцев. Борьба за социальные права возможна только после победы над оккупацией.

К слову, люди и боятся исламистов, и очень от них зависят. На палестинских территориях под властью ХАМАС невозможно даже ребенка в детский сад пристроить, если не состоишь в исламском движении. В то же время почти невозможно дожить до тридцати, ни разу не попав в израильскую тюрьму по административному аресту (который длится полгода без официальных обвинений). Многие считают, что лучше стать шахидом: зато родных в случае твоей смерти обеспечат всем необходимым, с этим у ХАМАС железно.

Разговор заходит о Сирии.

— Асад — хороший правитель, — говорит Валид. — НФОП его поддерживает. И Путин молодец, без России гражданскую войну не остановить.

Вадигу слова товарища нравятся, он согласно кивает головой.

— А ты знаешь, что Путин назвал операцию в Сирии лучшими учениями, которые только можно представить? — спрашиваю я.

— Быть такого не может.

Я показываю ему заметку. «Лучшие учения, чем операция в Сирии, сложно себе представить. Мы можем достаточно долго там тренироваться без ущерба для бюджета».

Ребят эта фраза явно ошарашила. «Snake poison, scorpion poison, — говорит Валид, придя в себя. — Но зато есть Берни Сандерс! Он мне нравится. Социал-демократия, нам нужна социал-демократия!»

«Раньше здесь была лавка моего отца»

Израильтяне пишут в интернете, что их правительство обеспечивает арабов светом, водой, медициной и образованием. В ответ арабы пускают ракеты и нападают на поселенцев.

Мы идем по Хеврону, где великодушные израильтяне и неблагодарные арабы живут рядом. Заканчивается рынок — лотки с фалафелем и дешевыми футболками. Я поднимаю голову и вижу металлическую сетку, на которую навалена гора мусора: пустые бутылки, мешки с залежавшейся едой.

— Это израильские поселенцы бросают.

С сетки капает какая-то жижа. Габбасу в Старый город заглядывать не стоит, но он идет с нами. «Это моя родина, почему мне сюда нельзя?»

Здесь заканчивается палестинская территория, начинается израильское поселение. На границе стоит башня, в ней снайпер.

— Не смотри на него.

Гора строительного мусора, обломки известняка, из которого строят дома.

— Раньше здесь была лавка моего отца.

Мимо дома проходит патруль ЦАХАЛа. Их еще называют муравьями: торчат антенны раций.

Подходим к последнему на палестинской стороне арабскому дому. На каменной лестнице играют дети, сосчитать их невозможно. Хозяин — мужчина лет пятидесяти. Неделю назад на его дом напали поселенцы. Говорит, что перебирались через проволоку на крыше, в подтверждение показывает снятое им видео. В окно его дома бросили коктейль Молотова. Бутылка не загорелась, но пробила голову его маленькому сыну.

— Мы за ненасильственное сопротивление, — говорит один из лидеров аффинити-группы «Молодежь против поселений» (YAS) Сохайб Захда. — Мы идем дорогой Ганди и Мартина Лютера Кинга.

Несколько лет назад Сохайб стал первым палестинцем, которого отправили в тюрьму за активность в интернете. Об этом он рассказывает не без гордости.

Мы в квартире для активистов — тусклый свет, плохая мебель, чай в картонных стаканчиках. Центр «Молодежи против поселений» находится прямо в доме у основателя движения Иссы Амро. Некоторое время назад район, где он живет, был объявлен закрытой военной зоной. Въезд туда запрещен, но активисты пробираются к дому Иссы, минуя квартал, отведенный под еврейские поселения. Понятно, что израильским властям это не очень нравится, но сейчас мне интересно, в каких YAS отношениях с хамасовцами.

— ХАМАС? Ничего не имею против ХАМАС.

— Но вы же за ненасильственное сопротивление.

— Каждый народ имеет право на армию. Наша армия — ХАМАС. Каждый народ имеет право на восстание, это написано во Всеобщей декларации.

Снова говорим про Сирию. «Путин молодец, он террористов убивает. Палестине бы такого Путина, Палестине нужен командующий».

— Ненасилие, значит.

— Ненасилие.

— А ХАМАС?

— ХАМАС не террористическая организация. Россия не признает ХАМАС террористической организацией. В Газе прошли выборы, народ выбрал ХАМАС, Россия это признает.

— Когда Чечня провозгласила независимость, Россия забросала ее бомбами. Избранного президента Дудаева убили ракетой.

— Не мешай одно с другим.

За неделю до моего приезда в Хеврон поселенцы праздновали Пурим, и двое палестинцев напали на блокпост, расположенный на закрытой для арабов улице Мучеников. По ним открыли огонь на поражение, один погиб сразу же, другой получил тяжелое ранение. Приехала скорая, санитары начали суетиться, помогая солдату, получившему ножевое. Израильский солдат не спеша подошел к раненому палестинцу, спокойно передернул затвор и выстрелил парню в голову. Для ЦАХАЛ это не обернулось бы никакими проблемами, если бы на YouTube не попала запись преступления. Сейчас солдат находится под открытым арестом на военной базе, но опасаться ему нечего. Судят его всего лишь за непредумышленное убийство.

«Так исчезнет еврейство»

Израиль, Хайфа. Фарук встречает меня в темном переулке. Мы заходим в пыльный ангар: то ли гараж, то ли склад. У Фарука спокойное круглое лицо, волосы коротко стрижены, на щеках небольшая щетина. Его восемь раз арестовывали сотрудники Шабак, израильской ФСБ. Себя он называет сторонником «Исламского государства».

У Фарука три высших образования, но он не может получить приличную должность в Израиле и вынужден работать в студенческой столовой. На меня он производит впечатление гипнотическое — поначалу я даже не слышу, о чем он говорит. Тихий голос радикального исламиста и внешность скромного работяги никак не вяжутся в моей голове с тем, что порой увидишь в репортажах с Ближнего Востока.

Наш разговор перескакивает с темы на тему.

— Что ты думаешь о «Боко харам»? Они присягнули ИГ, но, как мне кажется, они довольно-таки далеки от Писания.

— Мусульманам не важно, какой национальности единоверец. В Африке много наших братьев, мы интернационалисты.

— Интернационалисты? А что если говорить не о национальности, а о людях Книги, христианах и иудеях? Боевики «Исламского государства» не особенно носятся с ними, когда захватывают земли в Сирии.

— В новостях говорят, что ИГ кого-то сразу казнит, устраивает этнические чистки, но это не так. Когда приходит ИГ, людям Книги, которые там живут, предлагают несколько вариантов. Либо они могут платить дань, как сказано в Коране, и дальше себе здесь жить. Либо они могут стать воинами «Исламского государства». На раздумья дается сорок восемь часов. Когда сорок восемь часов истекут, они могут либо остаться, либо покинуть территорию ИГ, и никто им не помешает.

— А что насчет курдов?

— Курдам, когда пришло ИГ, дали целую неделю на то, чтобы вернуться в ислам. Они отказались. Тогда и началась резня.

Фарук говорит, что люди Книги — еретики. Христианам еще «открыта дорога исламизироваться», а вот евреям не повезет.

— Хорошо. Но ты же палестинец. Почему ИГ, а не ХАМАС?

— ХАМАС не мусульмане, у них слишком много демократии.

— Но ведь «Исламское государство» дискредитировало себя терактами и насилием против мирных жителей. В России большинство мусульман считают, что ИГ порочит их веру, заставляет думать, что мусульмане террористы.

— Когда ХАМАС взрывали автобусы — мусульмане молчали, никто их не дискредитировал. А теперь вот «Исламское государство» — и мусульмане вдруг говорят, что оно их дискредитирует.

— Знаешь историю про австралийского парня, который уехал в Сирию? Его в школе травили, потом он почитал в интернете, что американцы бомбят Ближний Восток, а потом с ним связался вербовщик «Джабхат ан-Нусра». Через два месяца он подорвался поясом шахида.

— «Исламское государство» никого не отправляет на смерть, они сами выбирают этот путь. Я могу прислать тебе видео, на котором шестнадцатилетний мальчик просит у отца разрешения стать шахидом.

Мы говорим о Дабике — мусульманском Армагеддоне. Фарук неожиданно переходит на миссионерский тон.

— Когда наступит битва при Дабике между правоверными мусульманами и крестоносцами, тогда начнется итог всего. Будет великая война между евреями и мусульманами, и кто не примет ислам — будет уничтожен. Аль-Акса будет столицей Исламского государства. Мессия спустится с неба под Дамаском и войдет в Иерусалим. Так исчезнет еврейство. 

***

Мы с Игалем и Леной садимся за столик в кафе.

— Что будете?

— Хочу палестинского пива, — говорит Лена.

— Нет палестинского пива, — отвечает Игаль. — Израильская пивоварня «Голдстар» купила завод в Рамалле.

Играет приятная музыка. В кафе полумрак. Официант приносит чай.

— А заводы «Голдстар» купила «Кока-Кола».