Сергей Николаевич: Каждому свой джанк
Почему «Гоголь-центр», думаю, объяснять не надо. На восьмом году существования премии, инспирированной гоголевским «Носом», было логично заглянуть туда, где имя Николая Васильевича значится на фронтоне, в программках и афише. Для усиления гоголевского присутствия актеры в гримах и сценических костюмах, как это принято на детских утренниках, разыгрывали в фойе какие-то сценки из «Женитьбы» и «Мертвых душ». О чем они галдели, понять было невозможно, поскольку собравшиеся старались изо всех сил их перекричать.
— Это что, иммерсивный театр? — осторожно поинтересовалась редактор Елена Шубина.
— Нет, это бродилка, — уверенно выпалил вездесущий корреспондент «Дождя» Денис Катаев.
Побрели дальше.
Накануне я добросовестно изучил шорт-лист. Какие-то имена знал раньше, какие-то открыл для себя впервые. Их соседство друг с другом мне показалось немного странным. Ну, например, при чем тут замечательный композитор и философ Владимир Мартынов. Все-таки премия «Нос» больше про слова, а тут капитальный труд жизни, мучительный и необъятный. Начинай читать его «Книгу перемен» с любой страницы и погружайся в пучину высоких размышлений, проникайся космическим полетом мысли и разнообразными духовными практиками. А рядом изящное дамское вышивание под неблагозвучным, но вполне зазывным названием «Аппендикс» Александры Петровой — сплошные слова, но расставленные с таким самоупоением и любовным тщанием, как давно уже не принято в российской словесности. Или что тут делает милый автор «Сноба» Евгений Водолазкин со своим премиальным «Авиатором», уже всеми отмеченный, во всех лонг- и шорт-листах побывавший? Что ему «Нос» и зачем он «Носу»?
Начали бодро. С рэпа! Ирина Дмитриевна Прохорова, щегольнув ярко-зеленой бейсболкой, выдала рифмованные строчки про кого-то, кто «останется с Носом», и церемония покатилась по отработанному за много лет сценарию. Вначале говорили члены жюри, потом им возражали или, наоборот, вторили эксперты. Все чинно, прилично. Ирина Дмитриевна в роли классной руководительницы выставляла на доске баллы номинантам и умело руководила общим течением дискуссии, которая, по точному определению председателя жюри Константина Богомолова, получилась «приятной».
«Приятный» список, «приятный» состав, «приятная» компания на сцене и в зале… Но в этой салонной «приятности» чувствовался какой-то привкус раздражения. Для настоящей литературы все было даже чересчур бонтонно. И выбор книг, и бархатный пиджак Мартынова, и жемчуга Наринской, и речи большинства членов жюри, уводящие в разные филологические дебри и лабиринты, откуда возврата нет, а есть только бесконечные кружения и скольжения по «Волнам моей памяти». Именно так называлась пластинка, выпущенная когда-то фирмой «Мелодия». О ней очень к месту вспомнил Богомолов, пытаясь объяснить, о чем большинство прочитанных им произведений. Но вся штука в том, что я отстоял за этой пластинкой длинную очередь на Калининском проспекте сорок лет назад. И вот уж никак не думал, что придется оказаться в ней снова, читая номинантов на самую модную литературную премию новой России. К книге каждого из них в качестве девиза или эпиграфа могла бы подойти известная стихотворная строчка: «Мне вспоминать сподручней, чем иметь». То, что они имеют сегодня, похоже, им не слишком нравится, зато воспоминания недавнего и давнего прошлого жгут, гложут и нежат. Все зависит от темперамента и собственных писательских интересов. Например, литератор Кирилл Кобрин с головой ушел в творчество Конан Дойля и в позднюю викторианскую эпоху, находя в ней множество пересечений и забавных рифм с нынешней реальностью. Впрочем, все в его книге «Шерлок Холмс и рождение современности» так хитро и сложно придумано, что в какой-то момент начинаешь терять эту нить, а просто благодарно отдаешься авторскому напору и увлеченности, какую испытываешь, когда хороший лектор-экскурсовод ведет тебя по неизвестному музею. А Сергей Кузнецов, один из главных фаворитов премиальной гонки, вообще сочинил ностальгическую поэму о юности тех, кому сейчас за сорок. Чего он только не помнит, где только не побывал! И в Шанхае 30-х, и в Париже 68-го, и в Калифорнии 90-х, и в России нулевых. Повествование его романа «Калейдоскоп: расходные материалы» дробится и множится на главки и осколки, глаз не поспевает за всеми этими переходами и перескоками. Но все вместе вызывает томительное ощущение какой-то антикварной лавки, где все навалено в кучу и надо долго рыться, чтобы отыскать что-то подходящее.
Самой близкой нам по времени книжкой из всего шорт-листа «Носа» оказался добротный роман Сергея Лебедева «Люди августа». Но и он остался в 90-х вместе с рукописью его бабушки про неведомого дедушку, растворившегося в кровавом тумане 30-х. И так дальше по бесконечной спирали. Наверное, самое безнадежное занятие — повторять, как мантру, что без прошлого нет будущего, что без списков всех вертухаев, доносчиков и убийц нам не приблизить светлое завтра. Но ужас нашей сегодняшней жизни заключается в том, что эти списки по большому счету некому читать. Прошлое остается уделом маргиналов в растянутых свитерах и любителей мемуарной литературы. Люди хотят жить сейчас. А вот про это, считайте, ничего в книжках «Носа» нет, или почти нет. Почему? На этот счет есть разные версии. Думаю, что у большинства тонких авторов срабатывает элементарный рефлекс самосохранения. Чтобы выжить и как-то сохраниться, им надо держать плотно закрытой форточку, никогда не включать телевизор, а по радио слушать только сводки погоды, да и то не чаще, чем раз в три дня. Конечно, еще остается огнедышащий Facebook, но и там можно при желании организовать свою резервацию, выстроенную по собственному образу и подобию. Что-то похожее было во времена застоя, в 70-е, только без социальных сетей, разумеется. Воздуха нет, жизни не хватает, адреналин на нуле. За всех один Лимонов отдувается. Но он уже старенький, и ясный перец, что «Носа» ему не видать, как своих ушей.
На этой в общем малоутешительной ноте можно было бы и завершить церемонию в «Гоголь-центре». Но, как всегда бывает в любой игре (а литературная игра, конечно, не является исключением), вмешался джокер. В рукаве у жюри была припасена еще одна книжка — «Сумеречные рассказы» Бориса Лего. Я с самого начала заподозрил, что дело тут нечисто. Лего — это, конечно, псевдоним. И никакой он, конечно, не парижский эмигрант, как себя позиционирует в предисловии. Знающие люди мне даже назвали его имя — Олег Зоберн. На фото худенький, остроносый молодой человек в модных очочках, в каких шастают в районе Курского вокзала и Университета. Но то, что он пишет, как артикулирует, как жонглирует словами и сюжетами, заставляет дочитывать его «Сумеречные рассказы» до конца. Есть такие тексты, от которых нельзя оторваться, как от попкорна или какого-нибудь гадчайшего джанка. Руки сами тянутся. Пока до дна не дойдешь, не успокоишься. Жуешь, жуешь, наесться не можешь, но и голодным не останешься. Вот такие эти «Сумеречные рассказы» — самый модный джанк сезона. Налетайте! Идеальный формат для чтения на сайте, когда глаза слипаются от усталости. Нагло, бодро, в меру литературно и ни секунды не скучно! Вот несколько цитат на выбор: «Здесь и сейчас интеллигенту надо быть либо добрым геем, либо злым гением», «Русская литература перестала существовать как феномен, то есть интересна здесь лишь горстке извращенцев», «Россия упала с колен на бок и обоссалась во сне» ну и т. д. Очень хотелось поглядеть на того, кто все это написал. Думаю, жюри тоже. Именно поэтому и присудили ему железную статуэтку «Носа», а вместе с ней еще и 700 000 рублей без НДС. Но когда на сцену вышел корпулентный, розовощекий молодой человек в красном свитере, все испытали некоторое разочарование.
— Чем объясните такие перемены в вашей внешности? — недоверчиво спросила Аня Наринская, первая рискнувшая сличить фотографию лауреата с тем, кто стоял на сцене.
— Дело в том, что я не Борис Лего, я только его редактор, — сказал молодой человек, весело позируя налетевшим фотографам.
Гоголиада в русской литературе продолжается. Бессмертная душа Елизаветы Воробей из чичиковского списка продолжает парить, вдохновлять и мистифицировать доверчивых читателей и многоопытное жюри, принимая разные обличия и прячась под разными псевдонимами. И кем она предстанет в следующий раз, знает только «Нос».