Алексей Тегин, Phurpa: Горловое пение против mp3

Концерты коллектива Phurpa — удовольствие специфическое: несколько мужчин с закрытыми лицами без движения сидят на полу и исполняют мантры в технике горлового пения, изредка прерываясь, чтобы отхлебнуть чай с бараньим жиром или поиграть на тибетских инструментах. При этом группа выступает не на этнофестивалях среди старых хиппарей и старожилов Гоа — ее зовут на модные европейские мероприятия. Музыканты сыграли полуторачасовой лайв даже на вечеринке Boiler Room, резидентом которой мечтает стать каждый диджей. Phurpa открывала фестиваль «Геометрия настоящего» в будущем культурном центре ГЭС-2. Состав участников постоянно меняется, неизменен только лидер — Алексей Тегин. В начале 90-х он вместе с актером Владимиром Епифанцевым гремел железом на концертах в заброшенном помещении недалеко от Болотной площади — воспоминания разных людей об этих экспериментах запечатлены в книге Александра Горбачева «Песни в пустоту». Тогда же он увлекся тибетской магией бон и горловым пением. Сегодня он и его коллеги по Phurpa нарасхват: меньше чем через месяц, например, они выступят на фестивале Primavera Sound в Барселоне.

СКак вы оказались среди участников мейнстримового Primavera Sound?

Я получил письмо от Абеля, организатора — он нас услышал на фестивале Le Guess Who в Голландии. На Западе сейчас вообще некого ставить в лайн-ап. Большинство сегодняшних фестивальных героев — такая, знаете, софт-интеллигенция, засели за ноутбуки, и кроме «яблока» на сцене ничего не видно. Один раз я видел, как известный музыкант-электронщик просто включил mp3-плеер и ушел. Это было настоящее издевательство над публикой, но его как будто никто не заметил: народ два часа тащился. На «Примавере» мы, как обычно, будем исполнять ритуалы.

ССколько сейчас человек в Phurpa?

Прямо сейчас — двое, скоро будет трое. Сколько всего человек было, кроме меня, я не считал. Много. Девочки были — сейчас замуж все повыходили, слава богу. Люди ко мне сами приходят после концертов, но я, конечно, не всех беру. Мне важно почувствовать некую инфернальную энергию в человеке — не ту, которую он может использовать разве что для всяких бытовых мелодрам. А расстаемся мы либо потому, что не сходимся во взглядах и я человека выгоняю, либо он физически не выдерживает и уходит. Ну, представьте: петь два часа с задержкой дыхания, а потом сразу садиться в самолет и на следующий день снова петь — в другом часовом поясе.

СВам сейчас 65 лет. Каким вы были тридцатилетним, когда перестройка еще не началась и культурный андеграунд не расправил плечи?

Таким же, как сейчас. Занимался тем же самым — изучал традиции бон, индастриал играл. Реальность мной не управляет. Наше искусство не реактивно, оно не питается действительностью: типа, на дворе совок — сейчас будем петь, как мы ненавидим совок, свободы нет, значит, поем про свободу. У нас все про небо, горы и скалы. Я беру все из снов, из ума, так сказать.

СВ какой момент реальность перестала вами управлять? Все же в детстве и в юности человек перенимает некоторые социальные доктрины, модели поведения, которых рекомендовано придерживаться. Мой отец старше вас на год — и он, будучи тридцатилетним, рвался в партию.

По-моему, общество не меняется. Давление, которое было в моей молодости (вы же на него намекаете), — это неплохо. Чувствуя его, больше начинаешь ценить то, что открыл для себя сам, а не то, что предлагает тебе внешняя среда. Ты прикладываешь больше усилий для охраны своего внутреннего мира и для реализации своих идей. Ты сконцентрирован на этом. Это полезное напряжение! Оно позволяло делать интересные вещи в творчестве. Сегодня никакого давления со стороны государства вроде нет, но нас зомбируют через медиа, навязывая идеи того, как надо жить, что такое свобода и так далее. Человек в обществе не может быть социально свободен — он всегда раб спектакля. Во времена Брежнева этот спектакль был более тяжеловесный, в наши времена — водевиль, но человек всегда должен играть в нем роль. Сейчас, конечно, проще реализовать все свои идеи. Но тогда, при тоталитаризме, мне было не намного хуже.

СКаждый раз вы рассказываете разные истории о том, как вы увлеклись традициями бон.

Ага! Но на самом деле все было так. После увлечения натуральной музыкой у меня появилась тяга к древним культурам, что естественно. Стал изучать Древний Египет, ностратические языки. Это сложилось с увлеченностью звуком — я имею в виду звук не как эстетическую категорию и то, из чего складываются симфонии, а звук как таковой, в самом чистом виде. Одна девочка принесла мне тогда кассету с горловым пением, и я поразился: люди в записи пели сильно и ровно, я попытался так же — у меня голос дрожал. Стал изучать эти техники — все эти интересы сложились в один.

СКак вы репетируете?

Обычно собираемся на кухне, садимся друг напротив друга, надеваем наушники и поем просто один звук до тех пор, пока не возникнет ощущение, что он повис где-то, как шар, и непонятно, это ты поешь или человек напротив. Впадаем в подобие транса. Если в это время человек пытается что-то головой думать и пропевать какие-то голосовые вариации, то он вываливается из процесса, и эту «человеческую» звуковую составляющую очень слышно в нашем нечеловеческом состоянии. Так мы тренируемся часами. Потом пропеваем разные мантры, я сочиняю композиции на инструментах. У нас все как у музыкантов, но, в отличие от них, мы делаем акцент не на мелодике, а на самом звуке. Когда вы поете звук «А», он охватывает все пространство вокруг вас, звук «Э» похож на широкий сектор, «О» — на трубу, направленную вперед, а «У» — стрела, пронзающая бесконечность. Манипулируя этими звуками, человек начинает понимать суть звуковых мантр. Текст мантр довольно незатейлив, их пропевание — это скорее памятование собственного сознания в момент исполнения, чем озвучивание этого текста: когда ты произносишь какие-то слова, ты их представляешь.

СВы всегда подчеркиваете, что Phurpa исполняет не просто музыку, а определенные ритуалы. При этом вы запросто согласились участвовать в постановке Ромео Кастеллуччи. Ваша группа на спектакле была неким голосовым оркестром, и вместо пения мантр со всей осознанностью и визуализацией текста это было просто горловое пение ради пения.

Кастеллуччи — настоящий художник. Его постановки для меня как сны. По сюжету той его пьесы бог умирает, и когда труппа актеров несет на себе огромный диск с покойником, мы, Phurpa, представляем собой силы, которые находятся как бы за богом. Нашим пением мы изображаем звучание космического гула. Конечно, мы не поем никаких ритуальных текстов в этот момент. Моим убеждениям это не противоречит. Наоборот, если бы мы во время спектакля пели мантры, это было бы профанацией.

СОткуда у вас появились знания о порядке совершения тех или иных ритуалов?

Из книжек. Я переводил некоторые тибетские тексты.

СА как по ним понять, правильно ли вы совершаете физические действия? Вам приходилось общаться с носителями знаний?

Это расхожее западное мнение, что получатели таких знаний должны непременно оказаться в Тибете. Сколько магов, столько и методов. Бон — это не религия, в которой есть доктрина. Люди, которые придерживаются традиций бон, ищут свои методы сами. Было бы смешно, если бы один человек перенимал у другого знания, копируя его действия как обезьяна и надеясь получить схожий результат. Из книжек можно почерпнуть понимание того, как должно быть, но настоящее знание можно получить только в действии. Практика дает понять, как все это по-настоящему работает.