Саша Щипин: «Красавица и чудовище», или Сказ о том, как депутат Милонов кино запрещал

Про «Красавицу и чудовище» уже поспешили написать, что режиссер Билл Кондон чуть ли не покадрово переснял мультфильм четвертьвековой давности, ставший уже диснеевской классикой, — историю о том, как красавица Белль попала в заколдованный замок, где хозяин обернулся чудовищем, а его слуги превратились в предметы обстановки. И хотя актеры в картине Билла Кондона действительно воспроизводят многие мизансцены, разыгранные их анимационными предшественниками, есть в этом фильме и заимствования из мюзикла, поставленного на Бродвее в 1994 году, а также совсем новые герои и сюжетные линии — здесь, например, стреляет по врагам зубами-клавишами маэстро Каденца, человек и клавесин, а Белль в какой-то момент переносится в Париж, чтобы узнать правду о смерти матери. Но вообще, конечно, нельзя не признать: очень похоже. Те же костюмы, те же шутки и те же песни, пусть и несколько проигрывающие в русском дубляже.

[blockquote]Интересно, что в первоначальной версии сказки у монстра был еще и хобот, который — очевидно, как слишком откровенный символ, — исчез в дальнейших пересказах[/blockquote]

Тем удивительней, что в России история любви волосатого монстра и эмансипированной француженки (Белль любит читать, не хочет выходить замуж за кого попало и изобретает стиральную машину), вроде бы принципиально не отличаясь от анимационного фильма 1991 года, неожиданно заиграла свежими (они же — хорошо забытые изначальные) красками. После того, как Виталий Милонов попросил министерство культуры проверить картину на предмет пропаганды гомосексуализма, а чиновники, не обнаружив ничего криминального, от греха подальше присвоили ей рейтинг «16+» (то есть детям смотреть все-таки можно, но только в сопровождении родителей), стало очевидно: «Красавица и чудовище» — фильм о сексуальности.

Ничего оригинального в этом наблюдении нет: сказка о звере и его невесте давно уже трактуется как архетипический сценарий превращения девушки в женщину. Поначалу она боится мужчину, жестокого волосатого монстра, — свадьба вообще напоминает жертвоприношение, а замужество кажется смертью, — однако наутро возрождается в новом качестве, да и прирученное чудовище оказывается вовсе не страшным. Сюжет этот восходит к «Амуру и Психее» Апулея, а скорее всего — к еще более древним мифам и обрядам. «Царевна-лягушка», например, — это зеркальное отражения той же истории, только здесь животному миру принадлежит уже женщина, которая до появления мужчины и его поцелуя кажется холодным земноводным существом. Более-менее современный вид сказка о красавице и чудовище приобрела в XVIII веке, когда ее записала сначала Габриэль-Сюзан де Вильнев, а потом — Жанна-Мари Лепренс де Бомон. Интересно, кстати, что в первоначальной версии у монстра был еще и хобот, который — очевидно, как слишком откровенный символ, — исчез в дальнейших пересказах.

[blockquote]Едва ли ребенок сможет заметить коварную пропаганду. Совсем другое дело Виталий Милонов: своим чутким радаром он сразу распознал истинное чудовище[/blockquote]

Из диснеевского мультфильма вообще пропали все эти намеки и смыслы, отчего «Красавица и чудовища» превратилась в историю о том, что любовь творит чудеса, а внешность бывает обманчива. В ней соперничают два чудовища: помимо заколдованного принца, это Гастон — прекрасный снаружи, в душе он оказывается настоящим монстром. Однако теперь сказка снова обрела прежнюю глубину и многомерность; депутат Милонов обнаружил в ней третье чудовище, толстяка Ле Фу (его еще и играет человек с обидной для русского уха фамилией Гад). Этот подручный Гастона боготворит своего патрона, а, разочаровавшись в нем, сливается в танце с другим персонажем, который стараниями женщины-гардероба превратился в трансвестита. Надо сказать, что режиссер Билл Кондон (теперь, когда мы настороже, становится понятно, что у многих фигурантов этой истории вообще интересные фамилии — в 1801 году балет «Красавица и чудовище поставил Дидло) не сильно погрешил против оригинала: в анимационном фильме Ле Фу не менее влюбленно смотрел на Гастона, а один из участников нападения на замок тоже обнаруживал себя одетым в женское платье. Намеки на их ориентацию в новой картине действительно есть, и хотя Люк Эванс (озвучивший Гастона) — сам как минимум бисексуал — не увидел в отношениях героев ничего, кроме крепкой мужской дружбы, режиссер еще до премьеры хвастался, что стал первым, кто показал геев в диснеевском фильме. Однако все это сделано так тонко, что едва ли какой-нибудь ребенок сможет без посторонней помощи заметить коварную пропаганду и ощутить ее влияние на неокрепшую психику.

[blockquote]Если диснеевские геи — монстры, а чудовища, как нас учат сказки, — тоже люди, которые призваны любить и быть любимыми, то к чему призывает нас петербургский мракоборец?[/blockquote]

Совсем другое дело Виталий Милонов: своим чутким радаром он сразу распознал истинное чудовище. И сразу становится понятно, какого врага нужно загонять погромщикам с факелами и о ком говорит Гастон, когда пугает всех зверем, который заколдует жителей городка, в том числе и детей. Сразу возвращается древний ужас перед монстрами, живущими внутри каждого из нас, — монстрами, которые вовсе не побеждены и не приручены, как бы мы ни убеждали себя в обратном. «Красавица и чудовище» стараниями депутата вновь превратилась в историю о пугающей, но неотвратимой сексуальности, только теперь уже сексуальности иной. Поэтому не совсем понятен вывод, который должен сделать вооруженный всей этой информацией зритель: если диснеевские геи — монстры, а чудовища, как нас учат сказки, — тоже люди, которые призваны любить и быть любимыми, то к чему призывает нас петербургский мракоборец? Как бы то ни было, Кондон и Милонов, кажется, открыли нам дивный новый мир, где пресловутая четвертая стена кинематографа разрушается не только изнутри, но и снаружи, так что соавторами фильмов становятся зрители, критики, чиновники и депутаты.