Илья Ферапонтов: Миф должен стать оружием науки

В неформальном языке физиков, программистов и инженеров слово «гуманитарий» означает «дурак», «неумеха», «человек, не способный рационально мыслить», а в последнее время, после разоблачений «Диссернета», еще и «мошенник», и «плагиатор». Впрочем, эта история началась не вчера — еще в советском споре физиков и лириков победили физики. Да и как могло выйти иначе — кто дал стране бомбы и ракеты, не литературоведы же?

Недооценка гуманитарных наук Советский Союз и похоронила. Не нехватка ракет и бомб или экономические проблемы (вы же не думаете, что в 1929-м или в 1947 году советская экономика чувствовала себя лучше, чем в 1989-м?), а типичные «гуманитарные» эффекты — в первую очередь, образ рая за железным занавесом, который возник в головах изолированных от остального мира советских людей, — привели к коллапсу советской системы.

В руках гуманитариев-практиков (их еще называют политтехнологами) сегодня есть настоящее оружие массового поражения, способное уничтожать политические режимы. И, в отличие от «обычного» ядерного оружия, оно вовсю применяется. Оружие это — миф.

Первоначально так называли один из типов текстов — архаические сюжеты о богах и героях античной Греции и Рима. Потом похожие тексты были обнаружены у других народов, и ученые были поражены их сходством: близкие сюжеты встречались на разных континентах у культур, которые никогда не контактировали друг с другом.

[blockquote]Миф не знает полутонов, в нем все построено на противопоставлении «черное — белое», в нем нет случайностей и все закономерно[/blockquote]

Затем следы мифологических сюжетов, их компоненты начали отыскивать в других фольклорных текстах — сказках, легендах и поверьях. Элементы картины мира, логики, свойственной мифам, находили в литературе и просто в высказываниях и воззрениях современных людей.

Сейчас мифологическим называют способ мышления, построенный на ярких суггестивных образах, убедительных и очевидных настолько, что мы часто даже не пытаемся в них усомниться. Поэтому миф «невидим» для своего носителя — для него это просто описание мира. Миф очень логичен: в нем нет никаких пробелов, все повороты сюжета или свойства реальности хорошо объясняются. Герои мифа просты и понятны, все их действия объясняются, как правило, какой-то одной страстью, одним желанием. Миф не знает полутонов, в нем все построено на противопоставлении «черное — белое», на бинарных оппозициях, в нем нет случайностей и все закономерно.

Наука и действительно рациональное осмысление мира сильно проигрывают ему в практичности: в науке слишком много белых пятен, ученый никогда не может быть уверен, что результат эксперимента не будет опровергнут следующим экспериментом. В этом смысле он похож на слепца, бредущего по болоту: каждый факт, на который он может опереться, сначала должен быть проверен, а все утверждения — доказаны с помощью специальной сложной процедуры.

Рекламные и пропагандистские тексты часто целиком построены на мифологии, их главная задача — посеять страх перед угрозой или убедить в том, что вы будете счастливы, совершив нужную покупку. Рекламщики, пиарщики и политтехнологи используют не только нашу склонность к мифологическому мышлению, но методы повествования, свойственные мифологическим жанрам.

Фольклорные тексты передавались из уст в уста, поэтому, чтобы сохраниться в памяти многих поколений, им пришлось эволюционировать, обрести особую устойчивую структуру. Ученые проводили эксперимент: просили пересказать некий текст по цепочке от одного человека другому, и, как правило, на десятом человеке первоначальный текст полностью исчезал. Тексты сказок и легенд сохраняются столетиями — их структура устойчива к пересказу. Существование таких структур обнаружил филолог Владимир Пропп в 1920-е годы, исследуя русскую волшебную сказку.

Рекламщики поняли, что «продающие» тексты должны строиться по законам фольклорного нарратива — не зря вокруг все больше курсов «сторителлинга». Мифологические представления о мире крайне редко передаются в форме статичной «картинки». Там, где ученый начнет описывать уровни устройства мира — атомы, молекулы, планеты, галактики, — носитель мифа будет рассказывать историю создания мира. «Почему эта скала похожа на медведя?» — и в ответ, например, может прозвучать рассказ о звере, который преследовал героя, почти догнал, но был остановлен волшебником, превратившим его в камень. На все вопросы об устройстве мира, об обычаях людей миф отвечает сюжетами, как правило, о нарушении запрета или недостаче, ситуации, в которой отсутствие чего-либо побуждает героя к действию.

[blockquote]В каком-то смысле дело «просветительства» безнадежно, поскольку никакие аргументы «партии науки» не смогут переубедить противоположный лагерь[/blockquote]

Мне иногда приходится иметь дело с текстами научных новостей, которые пишут начинающие журналисты. Очень часто это «статичные» и очень скучные тексты, похожие на энциклопедические статьи, где по пунктам объясняются значения терминов.

Между тем именно наука может дать отличный материал для мифологического нарратива, в котором герой-ученый оказывается перед лицом некоей проблемы («недостачи», в терминологии Проппа) и пытается преодолеть ее, используя «магические средства» и «волшебных помощников». Артур Кларк говорил, что достаточно развитая наука неотличима от магии. Это правда еще и в том смысле, что и рассказывать об ученых можно только как о магах (ну или суперменах).

С одной стороны, любой научный поиск очень похож на мифологический сюжет поиска святого Грааля, с другой — только выстроив свой текст по законам фольклорного нарратива, мы сможем сделать мир науки достаточно понятным для читателя. Любой научный журналист знает, что объяснить множество вещей в науке нельзя без метафор и образов — по сути, это означает, что мы отказываемся описывать науку в ее настоящем виде, что мы рисуем мифологический образ науки и ученых-суперменов и волшебников (посмотрите, кстати, мультсериал «Ученые-супергерои») — без белых пятен, без отрицательных результатов — только чудеса, никакого разоблачения.

Так мы сможем сформировать партию людей, которым нравится наука — пусть и издалека, людей, которые убеждены в том, что наука важна и нужна, что она крайне интересна и увлекательна, что она поможет им жить лучше и дольше, что она когда-то сможет вознести их на небеса или установить контакт с потусторонним миром (да, с инопланетянами, но с точки зрения функции это все тот же иной мир).

Партия эта будет крайне полезна для ученых, в демократическом обществе она может спасти их от прекращения финансирования. Но существует и другая партия: противников ГМО, сторонников теорий заговора, любителей всего натурального, просто людей, считающих ученых частью бюрократии и потому уверенных, что они обманывают и воруют. Структурно эти два мифа — про ученых-суперменов и ученых-злодеев — одинаковы: любая мифологическая система герметична, логически завершена и кажется достаточно убедительной тем, кто в нее верит. Поэтому она не может быть поколеблена с помощью аргументов из противоположной системы.

Поэтому в каком-то смысле дело «просветительства» безнадежно, поскольку никакие аргументы «партии науки» не смогут переубедить противоположный лагерь, что хорошо видно по бесплодным интернет-спорам со сторонниками гомеопатии. Но мы можем привлечь на свою сторону колеблющихся и безразличных, тех, кто никогда не интересовался существованием науки и не знал, зачем она нужна. И если мы хотим достичь в этом успеха, не будет лишним знать кое-что о гуманитарной науке — например, о том, как строится мифологический нарратив.