Алексей Баталов. Уйти, чтобы остаться
По странному совпадению ровно неделю назад я стоял во дворе дома, где он провел детство, который помнит его первую славу. В Facebook промелькнула новость, что знаменитый дом по адресу Ордынка, 17, собираются лишить статуса «исторического памятника», а там и до очередной «реновации» рукой подать. Не ровен час снесут, и ничего от «легендарной Ордынки» не останется, думал я, приближаясь к знакомым воротам. Пока все на месте. И модельянистый памятник Ахматовой во дворе, и доска на фасаде, и три окна той самой квартиры Ардовых, где она всегда останавливалась. Похоже, сейчас там идет ремонт. Окна заклеены, за ними пустота. Почему-то особенно горько вспоминать эти окна сейчас, когда пришло известие о смерти Алексея Владимировича Баталова. Он был так прочно вписан в нашу жизнь, в нашу культурную память, в большую историю советского кино, что представить их без него невозможно.
Казалось, что он был всегда. С этим своим задумчивым взглядом карих, глубоких глаз, с этой мягкой, насмешливой интонацией, по которой всегда можно безошибочно вычислить москвича и интеллигента 60-х годов, со своей богатой мхатовской родословной, где сложно переплелись родственные и дружеские связи с главными протагонистами Художественного театра. Впрочем, из МХАТа он ушел по собственной воле. Считается, что ему надо было выбирать: кино или театр. В театре он два сезона простоял с алебардой, третий с краю. В кино предлагали все главные роли. Стоит ли говорить, что выбрал Баталов. Эпохе оттепели был как раз необходим его типаж, его лицо. Лицо, которому безоговорочно веришь, которое хочется увидеть снова. Не небожитель, не Актер Актерович с повадками Первого секретаря обкома, а хороший парень с Большой Ордынки. В нем была какая-то нетрафаретная положительность. Ее нельзя сыграть, изобразить, имитировать. Она как цвет глаз или форма ушей. С ней рождаются, и по мере жизни она, как правило, никуда не исчезает. Откуда в нем это? Семья, красавица мама Нина Ольшевская, обожавшая своего Лешу, круг друзей, собиравшихся у них в доме на Ордынке. Конечно, Анна Андреевна Ахматова, знавшая его мальчиком, Нининым сыном, который безропотно уступал свою крохотную комнату, когда она приезжала из Ленинграда. Однажды он будет за это вознагражден по-царски новеньким «Москвичом», купленным на ахматовские гонорары за переводы Гюго. Ни до, ни после она не делала таких щедрых подарков знакомым мужчинам. Значит, Алексей Баталов того заслуживал.
[blockquote]По внешнему сюжету актерская биография Баталова складывалась почти идеально. Но за этим безупречным фасадом скрывалось много боли[/blockquote]
То, что он заслуживает мировой славы, стало понятно сразу же после выхода фильма «Летят журавли». Его Борис — великая роль — знак, роль-символ, роль-судьба. Можно ничего не знать про советское кино, а только посмотреть одну сцену смерти баталовского героя с плывущими в предсмертном рапиде подмосковными березами и Татьяной Самойловой в фате, чтобы убедиться, как это было гениально сыграно и снято. А потом были «9 дней одного года» — интеллектуальная игра, блеск холодного ума, насмешливое бесстрашие перед лицом смерти и какие-то фаустовские вопросы, которые весело обсуждаются за бокалом сухого в «Арагви». Это тоже советское кино, и это тоже Баталов, ведущий свою заглавную партию в изумительном трио с Иннокентием Смоктуновским и Татьяной Лавровой. А разве можно забыть его Гурова в «Даме с собачкой»? Лучше сыграть Чехова, кажется, невозможно.
По внешнему сюжету актерская биография Баталова складывалась почти идеально. Но за этим безупречным фасадом скрывалось много боли, много нереализованных надежд и неслучившихся планов. Ничего не получилось с его попытками уйти в режиссуру: те два фильма, что Баталову разрешили снять, искромсала цензура, и их долго не выпускали в прокат. После того как он отказался подписать письмо в поддержку ввода советских войск в Чехословакию в 1968-м, его отлучили от большого экрана. Несмотря на свою всесоюзную славу, у начальства он числился в списке неблагонадежных, которому не полагается играть главные роли. На самом деле, несмотря на интеллигентскую внешность, в нем жил непримиримый Тибул, его любимый герой из «Трех толстяков», ради которого он научился ходить по проволоке и делать цирковые трюки без страховки.
Цирк Баталов знал не понаслышке, а изнутри. Жена Гитана Леонтенко, с которой он прожил всю жизнь, в молодости была профессиональной циркачкой, акробаткой. Цирковое искусство он почитал самым честным, смелым и правдивым. И того же всегда старался добиться в кадре. Символично, что это баталовское диссидентство, ни для кого особенно не тайное, стало вдруг особенно востребовано в застойные времена. Его Гоша из оскароносного кинохита «Москва слезам не верит» — типичный московский диссидент, добровольно ушедший от советских мерзостей в подполье своей котельной. Таких персонажей тогда было немало, но еще никогда российский диссидент не выглядел так сексуально. Настоящим мужчинам возраст всегда к лицу. Пожилому времени требовались пожилые актеры. Баталову надо было переступить сорокалетний порог, чтобы стать секс-символом эпохи застоя. К слову сказать, сам Алексей Владимирович тему собственной мужской неотразимости никогда не педалировал, и от похожих Гош потом решительно отказывался. Он вообще был требователен и к драматургическому материалу, и к режиссуре. Молодые его звать побаивались: слишком большое имя для их маленького кино. А сериальные мастаки знали наверняка, что с Баталовым не удастся договориться ни за какие деньги.
Оставались ВГИК, где он вел кафедру актерского мастерства, разные благотворительные фонды, которым он никогда не отказывал, выступая в роли почетного генерала, и юбилейные годовщины его эпохальных фильмов, куда его всегда исправно звали в статусе «живой легенды». Финал его жизни был омрачен бесконечной судебной тяжбой, длившейся почти 15 лет, из-за какой-то бани, которую его сосед по даче умудрился построить прямо у него на участке. В результате Баталов победил. Когда его спросили, рад ли он, что справедливость восторжествовала, он грустно ответил, что ему абсолютно все равно. Просто ему после своей смерти надо оставить хоть какое-то наследство, не обремененное долгами и судебными исками, своей жене и больной дочери Маше. Не знаю, как ближайшим родственникам, но нам, его зрителям, Алексей Владимирович оставил после себя очень многое.