Продолжение истории матери, которая все делала по правилам

Читайте начало истории Маргариты и ее сына Алексея

Сегодняшний пост — продолжение материала про Маргариту и ее сына Алексея. В первых строках моя огромная и искренняя благодарность всем откликнувшимся читателям, описавшим свое ви́дение ситуации, сложившейся в семье Маргариты. Писем пришло очень много и включить их все в этот текст никак не получится. Но все они без исключения очень интересны, и я постараюсь их опубликовать в своем блоге в ближайшие дни. Очень рекомендую прочитать все — там особенно интересно то, что представлены мнения разных поколений. Есть те, кто сам был «осознанной матерью» и воспитывал своих детей в соответствии с нынешними психолого-педагогическими трендами, есть те, кто наблюдал это со стороны, а есть и те, кто был объектом похожего воспитания и делится своими соображениями по поводу пережитого.

Во многих письмах меня спрашивали: а с мальчиком-то поговорить не пробовали? Или советовали: чего гадать, надо с самим Алексеем поговорить, пусть он всем и объяснит, что происходит.

Увы. В 12 лет дети очень редко способны к рефлексии о таких сложных многолетних проблемах и к внятным объяснениям своего протестного поведения. Маргарита говорила, что на прямой вопрос, заданный в спокойное время: Скажи, что тебе не так? — Леша не отвечает вообще ничего или отвечает: не знаю!

Разумеется, я с Лешей тоже говорила. Ответ был тот же: не знаю, что на меня находит.

Было понятно, что нам с Маргаритой нужно искать объяснение. И нам же решать, что тут можно сделать.

Первый совет, который дали наши читатели, без преувеличения, в нескольких десятках своих писем, сразу пришел в голову и мне самой: А что, если вам, мамочка, от него просто отстать? И заняться своей собственной жизнью? Перестать искать «правильный способ воспитания» и просто жить обычной человеческой повседневностью. Говорить с сыном только о «погоде, природе и видах на урожай», желать доброго утра и спокойной ночи — и этим на некоторое время ограничиться. Хороший срок для эксперимента — три недели или месяц. Я этот метод называю «психологической детоксикацией» и знаю на практике, что он часто помогает.

Маргарита встретила мое предложение довольно агрессивно:

— Да он же воспримет это как свою победу и решит, что теперь можно вообще ничего не делать. Оценки в школе упадут в ноль, а его собака окажется полностью на мне. Хорош эксперимент, куда уж лучше!

— «Как свою победу»? — отзеркалила я. — А у вас с сыном разве война?

Маргарита меня услышала и тут же сбавила обороты:

— Возможно, это моя вина, я его так приучила, но он без моих понуканий вообще ничего делать не привык. И если они прямо вот так, сразу, резко исчезнут, он моментально расслабится и…

— Вот и посмотрим, каков он сам, расслабленный и без ваших понуканий! — бодро предложила я.

Дальше произошло то, что, надо сказать, в письмах наших мудрых читателей тоже предполагалось.

— Я сначала просто бесилась от происходящего, а потом все-таки немного расслабилась, — признала Маргарита. — Так сказать, переложила ответственность на вас — психолог велел так делать, и ага.

— А Алексей?

— А он, когда понял, что я от него действительно отстала, обвинил меня в том, что мне вообще ребенок не нужен, что я единственного сына никогда не любила, и когда он оказался не такой, какого я себе придумала и хотела скроить, решила выбросить его на помойку. Его надо отдать в детский дом или интернат для умственно отсталых, или он сам уйдет жить с бомжами и пусть мне будет стыдно…

— Не сказать, чтобы психологический климат у вас после нашего эксперимента улучшился, — констатировала я.

— Да уж… Он позвонил отцу и в категорической форме потребовал, чтобы тот забрал его к себе, потому что я не выполняю свои материнские обязанности (вот прямо так и сказал, честное слово!). Отец, конечно, от такого обалдел, но довольно твердо (он вообще очень свои границы и свой покой ценит) ему сказал, что это невозможно. После чего закономерно последовал эффектный скандал на тему «я никому не нужен, пойду убьюсь об стену!».

Я взяла паузу на обдумывание ситуации.

Запрос Леши, разумеется, реализуется в семье в истерической форме, но тем не менее он явно не фальшивый, а подлинный. Но запрос — на что? Внимания ему Маргарита всегда уделяла более чем достаточно. Поддержка — тоже была и как бы не излишняя. Был ли интерес к нему как личности? (Об этом тоже было много в письмах наших читателей и выражались сомнения: а видит ли Маргарита своего сына как личность? Понимает ли эту личность? Уважает ее?) Тут я, признаюсь честно, сама плохо тему понимаю — а чего там, собственно, видеть-то, уважать и понимать? Дети — во многом маленькие зверюшки, человеческое в них проявляется постепенно, а личность — это вершина этого длительного и сложного процесса, формируется вместе с взрослением и принятием на себя ответственности. А уважать (в отличие от любить) человека вообще можно только за какие-то действенные проявления этой самой личности. И как нам все это в случае Леши и Маргариты применить? В общем, чем больше я обо всем этом размышляла, тем больше запутывалась и в конце концов пришла к выводу, что именно эти современные вершины психологии мне (может, по возрасту, может, по мировоззрению) просто недоступны.

Однако отчаиваться было рано, потому что в сложных случаях часто помогает не восхождение к вершинам, а наоборот — регресс и тщательный осмотр фундаментов. Нас этому учили на биофаке, так что это у меня в базе и не раз на практике выручало. Посему дальше я вполне привычно обратилась к своему университетскому прошлому, стала размышлять и довольно быстро поймала направление, которое показалось мне перспективным.

Много лет назад, когда на «Снобе» еще были дискуссии, в одной из них я рассказывала о своем домашнем бурундучке Мяфе, а конкретно о том, как в первый же год своей жизни в нашем доме Мяфочка на зиму запас в диване мужа 32 килограмма орехов, семечек и т.д. Мы обнаружили (и из любопытства взвесили) эти залежи уже тогда, когда благодаря им в квартире поселились мыши.

Кто-то из участвующих в дискуссии (очевидно, не биологов) спросил:

— А зачем бурундук это делал, если он родился в неволе и в его миске каждый день появлялась новая еда?

В ответ я почему-то не стала говорить про инстинкты, а написала приблизительно так:

— Возможно, бурундук Мяфочка на каком-то уровне все-таки догадывался, что жизнь изменчива, и мечтал (или опасался), что однажды он все-таки окажется в родной тайге. И там выпадет снег и наступит зима. И когда он осматривал и перебирал свои запасы в диване моего мужа, его грела и придавала ему уверенности и спокойствия мысль: как бы все не повернулось, я к этому готов.

И уже на эту мою реплику с иронией откликнулась член клуба «Сноб», замечательный израильский психотерапевт Анна Зарембо:

— Катерина, как же это точно и психологично и годится для людей: я собираю запасы, и когда моя жизнь перевернется, я буду ко всему готов.

Годится для людей? — вспомнила я. И подумала: но ведь для людей это же не обязательно орехи и семечки…

— Он не готов, — сказала я Маргарите. — Сам это понимает. И от этого боится и бесится. И ищет, кого в этом обвинить. И, конечно, обвиняет вас.

— К чему он не готов? — спросила женщина и, не дожидаясь моего ответа, сама же себе ответила. — Да собственно, ни к чему не готов…

— Лешка стоит на пороге подростковости, а значит, в недалеком будущем и взрослой жизни, — сказала я. — Но он ни в чем, ну вот просто абсолютно ни в чем не уверен. В первую очередь он не уверен в том, что справится с любой, даже самой небольшой трудностью. Мир вообще для него зыбок и неясен. Также зыбок, неясен и даже неприятен для него и ваш текущий семейный мир-война. Почему?

— Потому что я всегда все делала за него? Решала все его не проблемы? Не предоставляла ему возможность научиться справляться самому? Была непоследовательна, то орала, то извинялась?

— И поэтому тоже. Но еще и потому, что он сам не умеет просить помощи — умеет только требовать. Внимания, уважения, поддержки, даже (что уж совсем абсурдно) любви. Он ошибается, но искренне думает, что все это ему положено просто по праву рождения.

— А разве он не прав? — удивилась Маргарита.

— Не прав. Все это существует и функционирует только по принципу обратной связи. Позитивный стимул — позитивный ответ. Даже у высших животных. Про человека уж чего и говорить. Чтобы быть кому-то интересным, получать внимание и уважение, ты сам (если ты не бессмысленный младенец-зверюшка) должен интересоваться, уважать и быть действенно внимательным.

— Страшные вы какие-то вещи говорите…

— Вот ему и страшно. Потому что он ничего этого не умеет. Ни со сверстниками, ни с учителями — они к нему «индивидуально подходят» за ваши с отцом деньги, и Лешка это уже прекрасно понимает, — ни с вами. А как дальше жить?

— А что же мне-то делать?

— Учить прямо сейчас. Другого выхода не вижу.

***

— Мать это не обслуживающий тебя персонал, — сказала я Лешке. — Она, как и ты, живой и чувствующий человек. Когда ты последний раз делал ей индивидуализированный комплимент?

— Чего-о? — вылупился Лешка.

— Сейчас научу, — сказала я (люблю учить других делать комплименты, мне это самой удовольствие доставляет). — Для других тоже методика сгодится.

Про бурундучка Мяфу я Лешке тоже рассказала.

— Да, зимой в тайге я точно не готов, — сразу признал подросток. — И вообще.

***

Когда сын дома выдал Маргарите тщательно составленный из реалий и отрепетированный у меня в кабинете комплимент, она разрыдалась. Лешка немного подумал и тоже громко заревел.

Может, это и называется катарсисом, с надеждой подумала я, когда они мне об этом рассказали.

Со сверстниками там была полная засада. Класс в частной школе состоял из семи человек, из них пять девочек, а единственный, кроме Лешки, мальчик — с умеренно компенсированным ДЦП: ходит плохо, с головой нормально, но сутки напролет играет в одну и ту же компьютерную игру, достиг в ней невероятных успехов, общается только с другими игроками и ни о чем другом говорить не может и не хочет.

— Надо в обычную школу, — сказала я.

— Да его же там забьют! — ужаснулась Маргарита.

— Может, тогда параллельно в самбо? — спросила я.

— Издеваетесь?! — возразила Маргарита.

Неожиданно для меня Лешка стал на мою сторону: хочу попробовать!

Все сначала оказалось ужасно, но не со сверстниками, как мы ожидали (огромный класс дворовой школы со своими сложными внутриклассовыми разборками практически не обратил на внимания на в общем-то очень средненького по всем показателям Лешку), а с учебой: в боевых условиях парень не усваивал материал по всем основным предметам. За четверть выходило четыре не аттестации — считай, четыре двойки. Остальные — нетвердые тройки (в прежней школе Лешка учился на четыре и пять). На освободившиеся от частной школы деньги наняли трех репетиторов. Все более-менее наладилось с учебой только через полтора года. Зато социальных проблем почти не было — класс сам по себе оказался недружным и Лешка последовательно примыкал то к одной группировке, то к другой, потихоньку чему-то учась.

— Ну, как жизнь? — спросила я Лешку, когда они с Маргаритой пришли ко мне по поводу возможного перехода в школу уровнем чуть повыше и с экономическим уклоном (неожиданно для всех Лешка заинтересовался экономикой).

— Немного орехов в диван я уже отложил, — похвастался парень. — Но пока мало, конечно. Чувствую, что может не хватить. Оттого и хочу перейти.

Я, разумеется, пожелала ему удачи в поисках и накоплении.

Еще раз спасибо всем откликнувшимся, и заглядывайте в мой блог — там много интересных и полезных соображений по поводу этой истории, и похожих, и непохожих на нее. Отклики я выложила в своем блоге в трех постах (раз, два, три).