Оригинальная история. В поисках утраченной семьи и гармонии в отношениях

Пришла женщина. Красивая и яркая, с явной примесью южных кровей. Красоту свою знает и не прячет — несет с принятием и умело подчеркивает. Но на второй (и особенно на третий) взгляд впечатление от ее внешности несколько странное — косметика не такая уж броская, но как будто она пришла в сценическом гриме. Ребенка с собой не привела.

— У меня оригинальная история, — говорит мне, улыбаясь ярко и приглашая к контакту.

— Ага, — сразу соглашаюсь я и добавляю, подумав: — Каждая история в некотором смысле оригинальная.

Почему-то я сразу решила, что она будет говорить о своих отношениях с мужчиной.

— Ага, — она прямо меня отзеркаливает. Очень хочет не моего совета, а именно контакта со мной почему-то. — Конечно, каждая, вы правы.

— Но вы, вероятно, сейчас расскажете свою, — предполагаю я.

— Да, но мне, наверное, придется начать с истории моей матери…

О, господи. «Вы знаете, у меня с моей матерью с детства были такие сложные отношения, и вот теперь, когда мне исполнилось сорок, я… мои психологические травмы… вы же, конечно, знаете, что большинство наших психологических проблем идут из детства и даже из истории рода…»

Я удержалась, чтобы не зевнуть и не закатить глаза — все-таки я профессионал, да и стаж к тому же.

— … точнее, с истории моих матерей, — продолжила тем временем посетительница.

«А вот это уже существенно интересней, — встрепенулась я. — И сколько же, интересно, матерей у нее было?»

— Да-да, конечно, рассказывайте, я вас внимательно слушаю.

История ее, умело и почти профессионально рассказанная (я, сама рассказчик историй, временами ею просто любовалась, временами приглядывалась/прислушивалась к используемым ею приемам, а в какой-то момент мне прямо захотелось ее прервать и спросить о профессии), оказалась где-то банальной, а где-то и действительно весьма оригинальной.

Ее мать, Инна, будучи перспективной студенткой экономического факультета ЛГУ, очень тяготела ко всяческим театрально-богемным действам, происходящим в то время в городе Ленинграде. Девушка была звездой своей глубоко провинциальной школы, последние два года перед поступлением действительно пахала как лошадь. Все провинциальные школьные учителя поддерживали ее рвение с некоторым даже личным ражем: «Пусть хоть эта талантливая и упорная девочка вырвется из нашего болота!» Сама, без всякой помощи и блата прошла серьезный конкурс, поступила в университет, собираясь стать экономистом, и весьма успешно училась.

Однако — психологические спектакли небольших ленинградских театров, концерты в подвалах, где зрители сидели среди труб на полосатых матрасах, квартирники с длинноволосыми оппозиционерами и бардовские слеты в сосновых лесах — именно от всего этого, такого сложного и несомненно столичного, по-настоящему замирало провинциальное девичье сердце.

На одном из квартирников Инна познакомилась с Азретом. Он был немолодым уже бардом, у него были длинные, чувствительные пальцы, темные глаза с поволокой и бархатный голос. Инна была натуральной блондинкой с носом картошкой и свежей, слегка светящейся в темноте артистических подвалов кожей. Азрет спел несколько печальных песен, а потом рассказал Инне о своей трагической судьбе. Он всегда одинок, потому что когда-то он служил на атомном полигоне и теперь не может иметь детей. Для восточного мужчины не иметь детей — это почти смерть, и только его песни, которые ему как дети, дают силы жить. Но сейчас, когда он уже не молод, он чувствует, что его силы кончаются… Тронутая рассказом Инна, разумеется, немедленно, ради жизни искусства, согласилась поддержать слабеющие силы несчастного барда. Почти год они были счастливы. Азрет был ласковым любовником и небесталанным гитаристом. Инна млела от его красивого внимания и ни на что не претендовала — ей было достаточно сидеть со всеми на полосатом матрасе и знать, что когда Азрет играет и поет, он обращается к ней одной.

Потом Инна от общих знакомых узнала, что вообще-то у Азрета было две семьи, одна здесь, другая на Кавказе и в обеих — по два, теперь уже взрослых ребенка. Пока соображала, что делать с этой информацией, выяснилось, что беременна она сама. Причем срок для аборта уже практически вышел — девушка верила бесплодности Азрета и не только не предохранялась, но даже и не думала в этом направлении.

Тут уже сдали нервы — Инна набросилась на любовника с вопросами и претензиями одновременно. «Ах, Иннуся, искусство, как и любовь, живет по особым законам. Ты разве не знала этого?» — сказал в ответ Азрет, блеснул восточными глазами и растворился в мерцающей дымке.

А Инна осталась. Думала, собирала информацию и все взвешивала еще две недели.

Потом, никому ничего толком не объясняя и туманно намекнув на проблемы со здоровьем у родителей, Инна взяла академический отпуск и уехала в свою провинцию. Там сразу честно сообщила родителям о своем положении. Мать была предельно резкой: разочаровала, идиотка, все в нее вкладывались как могли, а она, сама дура, загубила наметившуюся было судьбу! Отец сказал мирно и философски: ну что ж, еще одна жизнь — это хорошо. Мать набросилась на отца — что б ты в этом понимал, ты всегда был в стороне и ни при чем, и не тебе это отродье на гроши растить!

Пока рос живот, Инна устроилась на полставки в клуб подметать полы. Чтобы не раздражать мать, там же в клубе и сидела большую часть дня, смотрела, как кружки репетируют, или читала учебники по экономике, которые с собой привезла.

Перед самыми родами резко повысилось давление и что-то сделалось с почками — начались жуткие отеки. От греха подальше Инну повезли в райцентровскую больницу. Рожала там. От дочери отказалась сразу. Врач и медсестра приходили уговаривать, уверяли, что малышка просто редкостная красавица, обе в конце концов расплакались. Инна лежала и улыбалась. У нее было ощущение, что все кончилось благополучно.

Родителям она позвонила по телефону из кабинета физиотерапии и сказала, что ребенок умер. Медсестра подслушала и обозвала ее чудовищем.

Мать Инны что-то заподозрила и по своим каналам все узнала. Сказала, что дочь все сделала правильно. Отец проклял дочь и требовал от жены забрать внучку. Жена сказала, что Инна потом, когда выучится и выйдет выгодно замуж, родит им настоящих внуков. Отец Инны сказал: «Боже мой!» Собрал вещи и ушел в никуда от женщины, с которой прожил 25 лет.

Медсестра между тем поехала на автобусе за 60 км к своей школьной подруге в соседний городок. У подруги-бухгалтера была хорошая семья, четырехлетний сын, медицинская невозможность больше иметь детей и огромное желание воспитывать еще и девочку.

— Есть шанс, — сказала медсестра подруге. — Девчонка — загляденье! Отец, как я поняла, артист. Мать я сама видела — здоровая карьеристка. Жалко, если такую красоту — и в детдом.

Бухгалтер позвонила на работу, схватила документы и сорвалась в райцентр буквально в чем была.

У медсестры и врача были знакомства. Все оформили быстро. Мальчику сказали, что у него наконец родилась сестренка и вот, завтра она будет дома. Он принял это как должное: знал, что мама давно хотела.

В тех краях все коренные были блондинисто-мышастые, с носами картошкой. Приезжих в те времена почти не было, оттуда только уезжали. Когда Алисе исполнилось 14 лет, она встала у зеркала рядом с братом, собирающимся в армию, и двумя его друзьями, внимательно посмотрела на получившуюся картинку, а вечером сказала: Ваня, что-то тут не то. Ваня пожевал пухлую губу и сказал: а знаешь, когда тебя из райцентра привезли, ведь у матери до того никакого живота не было…

Ослепительно яркая Алиса, победительной красоты которой одноклассники и даже друзья брата просто побаивались, отправилась к родителям с вопросом. Они не стали отнекиваться и все рассказали: так мол и так. Ты нас осуждаешь?

— Да что вы! — искренне воскликнула девушка. — Вы мои родные мама и папа!

А Ване вечером добавила: но тех я тоже хочу знать.

На поиск и идентификацию биологических корней ушло еще два года. В результате 16-летняя Алиса появилась сначала на пороге дома собственной бабушки, а потом на пороге деда (они жили отдельно, но в одном городке).

— Мне от вас ничего не надо, просто посмотреть, и еще — адрес матери, — сообщила она.

Бабка разрыдалась. Инна жила в Петербурге, у нее двое детей, один учится в гимназии, другой в частном детском садике. «Чем меньше гнилой провинции и больше цивилизованной жизни увидят мои дети, тем счастливей будет их судьба» — так сказала Инна в ответ на последнюю просьбу матери привезти внуков на каникулы. На каникулы они поехали в Финляндию.

Дед сказал: прости меня, девочка, и попробуй поверить, что здесь тебе всегда рады. Приезжай и живи когда захочешь. Дал денег. Алиса взяла и сказала спасибо.

Поступать в институт Алиса поехала в Петербург. В театральный не поступила, а в институт киноинженеров — достаточно легко набрала нужный балл.

Инну подкараулила на улице, возле магазина. Вежливо объяснила ситуацию, попросила назвать фамилию ее отца, если он действительно артист, как она слышала, ей интересно ознакомиться с его творчеством. Внешность юной Алисы на всех производила впечатление. Инна застыла. Алиса предложила: позвольте, я помогу вам сумки с продуктами донести. У парадной (которую она уже знала не хуже самой Инны) поставила сумки на землю и повторила: фамилию и имя моего отца, пожалуйста, если можно.

Инна, словно в трансе, назвала фамилию Азрета. Девушка откланялась и ушла.

Теперь они все есть в ее жизни — приемные родители и их сын, Инна, бабушка, дедушка, сводные брат и сестра. Все, кроме Азрета, который после перестройки жил в Кабардино-Балкарии с семьей и скончался несколько лет назад. Но Алисе удалось раздобыть плакат с одного из старых бардовских концертов, где еще сравнительно молодой Азрет изображен в полупрофиль, с гитарой. Алиса вставила пожелтевший и выцветший плакат в рамку и повесила на стену. Алиса планирует когда-нибудь познакомиться с единокровными братьями и сестрами с той стороны.

— А с чем же вы ко мне? — спросила я, с интересом выслушав Алису и узнав-таки, кем она в результате работает. Организатор шоу и массовых зрелищ. Ага, что-то такое я и предполагала.

— Мой муж обвиняет меня в том, что я недостаточно эмоциональна и не понимаю его тонкую чувствительную душу. Говорит, что не может так больше жить и уйдет от меня. У нас двое детей, которые его очень любят. Обычно мне кажется, что это какая-то ерунда. Но иногда я думаю: а вдруг я действительно чего-то не понимаю?

— А кто у вас муж?

— Музыкант. Играет в театральном оркестре.

— Но, чтобы что-то вам сказать, мне нужно поговорить с ним.

— Я думаю, он согласится. Он любит говорить о своих переживаниях.

***

При встрече с мужем Алисы я в полной мере узнала о «сложных отношениях с матерью, пока я учился в музыкальной школе и в консерватории». Так, сяк и наперекосяк. Тонкая, художественная натура.

Выяснилось, что у Алисы «такая защитная оболочка, потому что ее мать бросила ее в роддоме, и теперь она ничего не чувствует, и я с ней живу как в эмоциональном вакууме, это невыносимо, я много читал об этом и понял, что это базовое нарушение привязанности…»

— Помилуйте! — удивилась я. — Какое нарушение привязанности! Алиса выросла в любящей полной семье! И, в отличие от вас, у нее никогда не было никаких особых сложностей в отношениях с родителями.

— Но это же не родные ее родители! И вообще — мы же говорим обо мне…

***

— Вы его любите? — спросила я Алису.

— Да, конечно! — она, кажется, удивилась. — А как же иначе. Я за него замуж вышла. И у нас дети.

Я как-то заново ее увидела, отмотала годы назад, и поняла: действительно, у нее же наверняка было много разных предложений. И она выбрала вот этого мужчину. Тот же выбор, который когда-то сделала Инна: любовь и жалость.

— Он отчаянно боится вас потерять, — сказала я. — И даже иногда действительно подумывает бросить, чтобы перестать бояться.

— А что же мне делать?

— Ему нужно регулярно слышать подтверждение своей ценности. Положительные поглаживания. Я все правильно делаю? Хорошо? Ты доволен? Я хороший? Детская черта, видимо, из семьи или из музыкальной школы. В детстве это адаптивно, обратная связь и поддержка позволяют двигаться дальше. У взрослых пропадает, у них уже в норме анализ и опора в себе: ага, вот это я сделал правильно, хорошо, тут я недоработал, а тут и просто лопухнулся. У вашего мужа так и остался инфантильный вариант. Если вы можете, то просто подавайте вслух и регулярно нужные ему сигналы. Ты ценен для меня, ты хороший, у тебя получается как надо.

— А он разве не поймет, что это временами наигранно?

— Вряд ли, он слишком центрирован на себе, чтобы улавливать нюансы чужой эмоциональности.

— А со мной, получается, все в порядке?

— Абсолютно.

— Ура. Вы меня успокоили. А то я уж было подумала…

Собралась уходить, так и не сняв сценической победительной улыбки, и вдруг, полуотвернувшись, негромко спросила:

— Скажите, а некоторая такая доля неестественности во всем — это ведь для городских жителей почти нормально?

— Для городских? — уточнила я, городской житель в седьмом поколении.

— Ну да. У моих приемных родителей и у брата — нет этого.

— Я полагаю, да, — подумав, кивнула я. — Некоторая доля — почти нормально.

— Ага, — сказала она и тихо притворила за собой дверь. Как будто кулиса задернулась.