Танцы мертвых. К 50-летию выхода на экраны фильма «Последнее танго в Париже»

В «Последнем танго» главная роль предназначалась Жану-Луи Трентиньяну. После успеха «Конформиста» это было логично. Но он прочитал сценарий и сказал Бертолуччи: «Там слишком много голых сцен. Извини, я не готов. Для меня это проблема. Поговори с Бельмондо. Он точно будет смотреться лучше». 

Бельмондо даже не ответил на просьбу встретиться. Ему явно был не интересен молодой итальянец со своим маленьким бюджетом. Ален Делон, к которому обратился Бертолуччи, долго тянул с ответом. В конце концов, он сформулировал свои условия: на главную женскую роль берем Роми Шнайдер — он с ней договорится. При этом сам Делон будет продюсером фильма.

На Роми Бертолуччи был согласен, на Делона в роли продюсера — нет. У него уже имелся свой продюсер Альберто Гримальди. Расстались плохо. Впрочем, за свою верность Бертолуччи был тут же вознагражден. Ночью раздался звонок от Гримальди: «А что ты думаешь о Брандо?» С таким же успехом он мог спросить, что Бертолуччи думает о пирамиде Хеопса или об Эмпайр-стейт-билдинг. Что тут думать? Величина планетарного значения. Самый великий актер из всех, живущих на земле. Но как к нему подступиться, когда он в Голливуде? Плюс астрономический гонорар, за который можно снять два фильма в Европе.

«Гонорар — это мои проблемы, — обиженно закричал Гримальди, — тебе надо его обаять и увлечь своим замыслом». На встречу со звездой Бертолуччи надел свои лучшие туфли и даже повязал галстук. За все время разговора Брандо ни разу поднял на него глаза. И только что-то односложно бубнил, уставившись в пол. В какой-то момент Бернардо не выдержал: «Я выворачиваюсь здесь наизнанку, чтобы вам понравиться, я надел свой лучший костюм и галстук, а вы не захотели удостоить меня даже взглядом». Брандо с удивлением взглянул на него, как на насекомое, у которого прорезался человеческий голос. «Ну почему же? — медленно сказал он. — Я весь вечер смотрел на носок вашего ботинка и все ждал, когда же он перестанет трястись».

Чтобы дать свой окончательный ответ, ему надо посмотреть последний фильм Бертолуччи. Кстати, как он называется? Лицо Брандо исказила гримаса неприкрытого страдания. Он ненавидит смотреть новые фильмы. Но, наверное, в этом случае все-таки придется…. «Конформист», говорите. Бертолуччи еще не знал, что Брандо весь в долгах. Что за «Крестного отца» он не получил ни цента. Что банки истерзали его процентами с кредита за остров, который он приобрел еще в начале 1960-х годов. Поэтому 250 000 долларов, которые ему предложил Гримальди за два месяца съемок в Париже, были более чем кстати.

Брандо любил Париж. И в этом сценарии ему больше всего нравилось название. «Последнее танго в Париже». Не в Милане, не в Риме, где наверняка было бы сподручнее снимать этот фильм, а именно в Париже. В этом стареющем городе опасных связей, тайных свиданий, долгих, испытующих взглядов он помнил себя молодым хищником, зубастым, горластым американцем. Вечным Стэнли Ковальски. «С-т-е-л-л-а». Этот вой бизона под окнами, так возбуждавший плоскогрудых, нервных француженок. Тогда, в 1950-е, они все хотели его. Они шли за ним косяками, как плотва на нерест. Тогда они все были его. А сейчас он был живой легендой. Еще не очень старым — всего-то 45 лет. Но он набрал лишний вес, который никак не мог сбросить. А сквозь искусно уложенные пряди волос проглядывала розовая плешь. Бархатный пиджак от какого-то хорошего парижского бренда, который припасли костюмеры, едва на нем сходился. Он предпочитал носить его всегда расстегнутым.

Было видно, что ему тесно в этом бархате, в этой роли обманутого вдовца, возжелавшего снова стать любовником, в этом малобюджетном европейском кино, по большей части втиснутом в пространство пустой парижской квартиры. Он был выше, крупнее, грандиознее их всех. Падший ангел с профилем Антиноя, непонятно как и зачем оказавшийся на рассохшемся паркетном полу с какой-то случайной девкой, которая сама за ним сюда притащилась. Последняя из стаи парижских рыбок, преследовавшей его во времена молодости. Марию Шнайдер Бертолуччи выбрал случайно. Ничего в ней не было особенного: кудряшки, нос пуговкой, обиженные глаза мопса. И большая сексуальная грудь при тонкой девичьей талии.

«А ты не хотела бы уменьшить свой бюст?» — задумчиво предложил ей Бертолуччи. 

«Да пошел ты…» — ответила она, не вынимая жвачку изо рта. 

«Голые сцены» ее совсем не смущали. Но никаких импровизаций на съемочной площадке она не признавала. Только то, что написано в сценарии. Бедная девочка, она цеплялась за эти странички, отпечатанные на принте, как за спасательный круг. Для нее это была точка опоры в бушующем, турбулентном, мужском мире, где она ощущала себя лишь объектом желания, подавления и бесконечного унижения. 

«Последнее танго в Париже» — это история о том, как женщина-вещь становится женщиной-убийцей. Как маленькая плотва уничтожает громадную рыбу-кит. Недаром «Последнее танго» прокляли не только церковники в Ватикане, но и все яростные феминистки. Брандо не собирался менять свои привычки. По субботам и воскресеньям никаких съемок. Ровно в 18.00 и ни минутой позже он покидал съемочную площадку, не прощаясь. Его съемочный день закончен, а вы тут хоть узлом все завяжитесь. Но самое ужасное — он совершенно был не в состоянии выучить свой текст. Можно себе представить, как он бесил этим маленькую Шнайдер, как сводил с ума Бертолуччи. Он что-то про себя шептал, словно припоминая слова, что-то мечтательно насвистывал, когда слова забывал. Если не знал, что делать в кадре, начинал рыдать. Горько, безудержно, страстно. Как потерявшийся на вокзале одинокий мальчик. 

При этом текст, который он должен был произносить, держала за камерой помощница режиссера в виде отдельных листочков с написанными репликами. Он бросал на них ненавидящие взгляды и, выдавливая из себя чужие слова, снова заливался настоящими слезами. 

Гениальный оператор Витторио Стораро знал, что снимать Брандо надо с одного дубля. И только изредка в виде одолжения тот соглашался переснять сцену. Он всегда играл по-другому. Даже не играл! Жил, существовал, дышал, наполняя свои легкие жарким воздухом съемочной площадки. Он просто становился другим человеком с сумрачным мертвым взглядом и убитой душой. 

Роковая ошибка героини заключалась в том, что она из чистого любопытства рассчитывала на секс со взрослым опытным мужчиной, а оказалась в объятиях мертвеца. Ей хотелось страсти и нежности, а в нее грубыми пальцами запихнули кусок масла. 

Это масло, как и сцену грубого изнасилования, Шнайдер потом не простила ни Бертолуччи, ни Брандо. «Этого не было в сценарии! — возмущалась она во всех своих поздних интервью. — Я умоляла Бертолуччи вырезать сцену. Я грозила судами и адвокатами. Все бесполезно. Мне было девятнадцать. Они делали со мной, что хотели. В конце концов я возненавидела и этот фильм, и этих вонючих мужиков, считавших себя гениями». 

Спустя несколько лет на фестивале в Токио она случайно столкнулась с Бертолуччи. Вежливые японцы захотели устроить в честь них прием. Но Шнайдер наотрез отказалась. «Я не знаю этого человека», — процитировала она свою последнюю реплику из их фильма.

Сам Брандо по поводу фильма так ничего ни разу и не сказал. Хотя за «Танго» его номинировали на «Оскар».

Бертолуччи вообще был не уверен, что тот стал его смотреть. 

Однажды он окажется в Лос-Анджелесе и, набравшись смелости, наберет номер актера.

— Вы обиделись на меня? — спросит он Брандо. 

— С чего ты решил?

— Ну мне показалось, что вам не понравился фильм. Что вы жалеете потраченного времени. 

— Ерунда. Мы неплохо провели тогда время в Париже. Хочешь, приезжай сейчас. Адрес помнишь?

Когда Бертолуччи подъехал к дому Брандо, то первое, что увидел, — это хозяина, прячущегося за пальмой. Ствол пальмы был довольно здоровый. Но живот Брандо еще больше. Обтянутой безразмерной тишоткой, он выглядывал как большой белый куль. Интересно, как бы он сейчас сыграл сцену смерти? Как бы выглядел в кадре при своих нынешних габаритах, рухнув на парижский асфальт? 

Через секунду Брандо и Бертолуччи обнялись. И о кино в этот вечер не сказали друг другу ни слова.