«Сказка нужна была как компенсация». Отрывок из книги Алексея Иванова об Урале

Место встречи изменить нельзя

Здесь тайга тряслась от лихорадки. От платиновой лихорадки. Маленькую речку Полуденку раздергали на ручейки, словно шнурок на нитки, — подводили воду к промывальным машинам. Грунт для машин гребли отовсюду, даже с кладбища деревни Крестовоздвиженской. Крупинки платины вымывали из гнилых человеческих костяков. Тысячи старателей били кайлами слежавшийся суглинок.

А ночью в низких щелястых балаганах при свете лучин шлепали по доскам нар засаленные карты, в бутылях толстого стекла бултыхался мутный самогон, заскорузлые ладони пересыпали драгоценный песок, ногу студил нож за голенищем. Это был Клондайк по-русски: каторжный, угрюмый, безнадежный.

На русском Клондайке работал русский Джек Лондон. Тогда, в 1900 году, его звали Сашка Гриневский. Как и Джек, он уже побывал моряком и бродягой. Джеку на Клондайке исполнился двадцать один год, а Сашке на Полуденке — двадцать лет.

Из таежной котловины прииска, над лубяными кровлями балаганов, над вшивыми головами старателей, вдали, за лесами, Сашка видел острые каменные зубцы этой горы — горы Колпаки. На закате они становились алыми — как те паруса, о которых писатель Александр Грин напишет через двадцать лет в Петрограде, таком же рваном и диком, как Крестовоздвиженский прииск.

В своей автобиографии Грин признается, что сочинять он начал на Урале. Сказка

нужна была как компенсация — слишком страшен оказался быт. На платиновых россыпях Полуденки в душе искателя фарта встретились Черное море и черное горе — и породили феерию будущих романов. Потому что такова судьба Урала: быть местом встречи и порождать что-то новое. Преображать.

Урал — место встречи Европы и Азии. Граница. И это не умозрительная линия вроде Гринвичского меридиана. На Среднем Урале ее можно проследить по самым высоким горам — таким, как гора Колпаки. Цепочка высоких гор стоит на великом водоразделе бассейнов Волги и Оби.

Но Урал не столько разделяет, сколько соединяет. Не разрезает, а сшивает. Сваривает, как электросварка. И то, что преображается или рождается на месте встречи, не является механической суммой своих составляющих. Оно оказывается новым и небывалым продуктом. Так олово и медь, соединяясь, рождают не медно-оловянный сплав, а новый металл — бронзу.

Урал — это плавильная печь, производящая новые образы и смыслы. В судьбе Александра Грина Урал породил новый смысл — литературное творчество. Быть может, и новый образ — алые паруса. А в своей собственной истории Урал, место встречи Европы и Азии, Руси и Сибири, породил атланта, который поднял над ним русское небо, — Ермака. Преобразил его из разбойника в героя.

Копье Пересвета

Плоский и пустой остров в низовьях реки Чусовой — узкий и длинный, словно копье Пересвета. Это все, что осталось от городка, из которого вышла в путь Ермакова дружина. Городок назывался Чусовским. Год его рождения — 1568-й.

Тогда еще здесь был берег, мыс. Солепромышленники Строгановы поставили на мысу деревянную крепость с частоколами и башнями, с храмом, господским теремом и амбарами. Сквозь бойницы на Сибирь глядели пушки и пищали. Через четырнадцать лет стрельцы прокопали канал и превратили мыс в остров.

А в середине ХХ века тут гомонило большое село. Среди изб громоздились старинные каменные храмы и палаты Строгановых, заброшенные бревенчатые башни соляных варниц и печные трубы изразцовых промыслов. Но в 1953 году все постройки начисто снесли. На близкой Каме сооружали ГЭС, и скоро над островом былого Чусовского городка схлопнулись волны водохранилища. Ныне бывает, что водохранилище мелеет, и остров городка всплывает, как маленькая Атлантида.

Здесь был край Руси — и в пространстве, и во времени. В 1580 году Ермак уходил отсюда в Сибирь — и в будущее. В Россию. Ведь царство Ивана Грозного было Русью, а поляков в 1612 году изгоняли уже из России. Где же родилась Россия? У фонтана, где Лжедмитрий любезничал с Мариной Мнишек?

Россия рождалась на костромских болотах, по которым брел Иван Сусанин. Рождалась на берегах Волги, где в Нижний Новгород сзывали ополчение Козьма Минин, князь Пожарский и архимандрит Дионисий. И в Москве тоже — где в келье Чудова

монастыря умирал несломленный патриарх Гермоген. Но еще и на Урале, где атаман Ермак прорубил ворота в Азию — за 120 лет до окна в Европу.

С обретением Сибири Московское царство превратилось в евроазиатскую державу. Эпоха Смуты была эпохой перезагрузки: смена статуса потребовала смены программного обеспечения. А Урал, место встречи Руси и Сибири, в новой стране переформатировал сам себя, преобразился, сам для себя породил новый смысл. Из окраины, границы державы, он стал ее сердцевиной — хребтом.

На островке Чусовского городка Русь заканчивалась не только потому, что обретала новые территории и новое значение, но и потому, что Ермак разгромил сибирского хана Кучума — прямого потомка Чингисхана. Для Кучума, наследника Орды, Русь была утраченным улусом, а русские — беглыми рабами. Уходя на бой с последним чингизидом, Ермак шел разгонять последний морок татарского ига. История потребовала поставить точку. И Ермак ее поставил.

Миссия Руси завершилась. Орда была добита. Но вместе с Ордой растаяла и сама Русь, как вместе с Челубеем погиб и Пересвет. А Ермака, последнего богатыря Руси, на подвиг снарядили первые граждане новой России — Строгановы.

Точно так же на том же месте

Строгановы считались «гостями» — купцами первого разряда. Но уже в 1610 году они придумали себе особое звание: «именитые люди». «Именитые» — потому что с родительским именем. То есть чтобы к ним обращались по имени-отчеству. За отчество они заплатили правителю Василию Шуйскому двести тысяч рублей —столько тогда стоили Смоленск или Суздаль.

Эти расходы — не спесь и не блажь. Отчество конвертировалось в отечество. Такова была гражданственность в понимании той эпохи. Строгановы всегда держали царя под локоток. Их карман всегда был открыт для державной десницы. Потом, когда европейская культура отшлифует манеры, Строгановы пояснят все это своим дворянским девизом: «Отечеству — богатство, себе — имя».

Строгановы не скупились для государства, а государство не скупилось для Строгановых. Основателю рода — Анике — благоволил сам Иван Грозный. С регулярностью принтера царская канцелярия выписывала сыновьям и внукам Аники жалованные грамоты, наделяя все новыми землями. Владения Строгановых по площади равнялись европейским королевствам. Причина такой милости государя проста: дешевле подарить эти земли, чем осваивать их за казенный счет.

Прародиной Строгановых был Новгород, а родиной — город Сольвычегодск. Аника с тремя сыновьями пришел на Каму в 1558 году. Но в предгорьях Урала Строгановы собирались жить всегда, а не «вахтовым методом». Поэтому строили они не только соляные варницы, но и крепости. Сибирское ханство не пожелало терпеть конкурента, и отряды сибирцев через уральские перевалы потекли в набеги. В стены строгановских городков долбились татарские штурмы.

А Грозный для защиты восточных земель своего царства тратил не золото, а чернила. Строгановы получили право вести самостоятельную политику и ставить таможни, изготовлять порох и владеть войском. Так родилась строгановская держава в державе: частное государство с частной армией.

Высоко на реке Чусовой, на пути в Сибирь, в 1574 году Строгановы поставили маленькую сторожевую крепость — острожек Каменку. Через 410 лет Свердловская киностудия будет присматривать площадку, чтобы соорудить исторические декорации, и наткнется на деревню Каменку. Для крепости сложно отыскать место более красивое и правильное, чем у Каменки на Чусовой. И бревенчатый острожек опять увенчает вершину горы, как во времена Строгановых.

Это странное свойство Урала, похоже, вмонтировано в ландшафт. Теряя в памяти, Урал восстанавливает свои образы и смыслы, исходя из свойств ландшафта. Ландшафт — генокод Урала, который на Урале что угодно все равно отформатирует так, как здесь и должно быть.

Несбывшийся подвиг

Держава Строгановых была крепка не только пушками дружин и кошелями хозяев, но еще и молитвой. Строгановы быстро поняли, что без Божьей помощи им на Урале не выстоять. Рядом со своей столицей Аника Строганов возвел монастырь — в нем он потом и укрылся от дел, приняв монашеский постриг. Вместе с монастырем Строгановы обрели право крестить местных инородцев.

Явился и миссионер. Он пришел как бродяга-знахарь, совсем молодой парень. На руках могущественного Аники тогда умирал от лихорадки любимый внук Максим. Травами и молитвой бродяга излечил мальчишку — и получил от Аники протекцию в монастырь. Здесь его постригли в монахи под именем Трифон.

И началась неистовая карьера Трифона. Ему было мало обычных послушаний — он еще и сам, голый, молился на болоте, отдавая себя на съедение гнусу. На диком камском берегу Трифон срубил «идоложертвенное дерево» язычников. В этих местах потом вырастет город Пермь, и пермские археологи сто лет подряд на поприщах Трифона будут раскапывать языческие святилища с тысячами даров. А Трифона за его подвиги изгнали из монастыря. Причина — зависть братии.

Изгнанный Трифон возвел собственную обитель возле Чусовского городка. Молитва инока творила чудеса: в соляные колодцы вернулся рассол, а татарский воевода Маметкул, посланный ханом Кучумом на сокрушение городка, отступил прочь. Но дьявол не дремал: неугомонный Трифон по недосмотру спалил дрова для варниц. Разъяренные дровосеки сбросили монаха с берега в Чусовую. Трифон выплыл и кинулся за защитой к Максиму Строганову, которого когда-то спас, но Максим приказал монаху убираться вон. И Трифон ушел на Вятку.

Там он построил новый монастырь. Но черт дернул Трифона постричь в монахи Григория Отрепьева. Трифон поверил, что Гришка — спасенный царевич Дмитрий, а потому и укрывал самозванца. После Смуты за эти прегрешения Трифона в третий раз изгнали из обители. Сюда он вернулся уже только умирать.

На Вятке Трифон и упокоится навеки. Мечта мятежного монаха исполнится в 1690 году: его причислят к лику святых как Трифона Вятского. Ныне его мощи — в соборе Вятского Успенского монастыря. А для Урала Трифон остался героем эпохи титанов. Он и сам осознавал свое значение: в его келье братия нашла икону, на которой Трифон изобразил самого себя, и тетрадку, где он записал свое житие.

Трифону всегда не везло. И промашка с Лжедмитрием — не самая главная. Трифон рвался к подвигу крестителя: крестителя Урала, или Вятки, где до него не было монастырей, а лучше всего — Сибири. Но Трифона вышвырнули с великих поприщ именно тогда, когда струги Ермака уже бороздили камские волны. И вдохновителем Ермакова похода стал не Трифон, а Максим Строганов.

Ушедшие от орла

На Каме стояла строгановская столица — Орел-городок. Мощная деревянная крепость, о которую ломали зубы «буйственные и храбрые и сильные мурзы и уланы Сибирской земли» — так писал строгановский летописец. Строгановы сами дрались на стенах, когда подступали «злокозненные дьяволы», «яростию многою наполненные и зверострашием объятые». Эти слова до сих пор дрожат от ужаса, вложенного в них пером безымянного уральского монаха.

Собственное войско Строгановым не помогло: стрелецкую тысячу забрал себе Грозный. Надежды на Москву не оставалось: совсем недавно изнемогающий Соликамск попросил у Грозного подмоги — и получил икону. И тогда весной 1579 года трое Строгановых — Семен, Никита и Максим — собрались в Орле-городке на совет и решили призвать на помощь волжских казаков. Больше было некого.

Казаки считались особым сословием Руси. Беглые холопы, они сбивались в ватаги и лиходейничали по границам — на Волге и на Дону, в Диком Поле. Казаки грабили татар, тем и кормились. Когда Грозного прижимала нужда, он нанимал казачьи сотни и отправлял на врага вместе со своими полками. Когда татарские ханы за бесчинства казаков угрожали Руси карательными походами, стрельцы отлавливали ватажников и сдавали татарам на расправу.

В 1579 году волжским казакам пришлось особенно туго. На Волге бушевал черемисский бунт. Его раздували степные ханы. Орленые струги стрелецких полков бороздили волжские плесы, а ханам Грозный пообещал перевешать казаков, чтобы ханы не помогали бунтовщикам. Для царских воевод все сделались одной масти: и ватажники, и черемисы. И тут пяти атаманам доставили письмо от Строгановых. Несложно было выбрать между двуглавым орлом и Орлом-городком.

Пять атаманов вместе с ватагами сошли с парусных стругов на строгановский берег. Среди этих пяти был и атаман Ермак. Строгановы изложили атаманам свой план: они, Строгановы, дают пушки, порох и припасы, а казаки идут на Иртыш и громят столицу Кучума. Вся добыча — казакам, лишь бы уняли сибирцев.

И атаманы согласились. Под их рукой было всего-то семь-восемь сотен головорезов, но казаки плевали на тысячи верст пути и десятки тысяч татарского войска. Осенью 1579 года казачьи отряды на стругах вышли в путь вниз по Каме.

На волнах не остается следов. В XVIII веке Кама подмоет Орел-городок, и его башни ссыплются в воду. Нынешнее село Орел вырастет уже на другом берегу. И с этого берега не услышать ответа на вопрос, как звали Ермака Тимофеевича в крещении и откуда он был родом. Но Урал верит, что Ермака звали Василием Алениным, а родом он был из Чусовского городка. Потому он и отыскал дорогу в Сибирь по уральским рекам. Хотя получилось это непросто и не сразу.