Изгибы судьбы

Ко мне на прием пришла молодая миловидная женщина — невысокая, крепенькая, с чудесной белозубой улыбкой. Говорила она немного странно: в речи часто возникали паузы, но это отнюдь не было заиканием. Мне показалось, что она просто очень-очень тщательно подбирала нужное слово. При этом в результате, если пауз не учитывать, речь получалась достаточно литературной. Звали женщину Марианной.

— Я уже давно…(пауза), около десяти лет, каждый понедельник, читаю ваши истории на «Снобе», — сказала она. — Они такие… (пауза) занятные. Для меня это чтение стало чем-то вроде… (пауза) примиряющего ритуала.

— Примиряющего? — удивилась я.

— Да, потому что из ваших историй отчетливо видно, какая человеческая жизнь… (пауза) прихотливая. Следовательно, и у меня все получается… (пауза) в пределах нормы.

Вот так звучала речь Марианны. Дальше я в ее рассказ паузы вставлять не буду.

— Мне сейчас нужен совет относительно моего сына Мирона. Я подумала, что именно вы уж ко всяким странностям привыкли и потому нашей истории не очень удивитесь, и, может быть, что-нибудь дельное посоветуете.

— Внимательно слушаю вас, — сказала я. 

Мне искренне хотелось ей помочь. Я очень надеялась, что у ее малыша нет какого-нибудь сложного и неизлечимого нарушения развития, но вступление о том, что из-за своего опыта «я не удивлюсь никаким странностям», почти не оставляло мне надежды. 

— Сколько лет Мирону?

— В следующем месяце исполнится 18.

Я почувствовала, как от удивления сами собой широко распахиваются мои глаза.

— Мирон — ваш приемный сын?

— Нет, родной, биологический.

— Сколько же вам лет?

— Тридцать четыре.

На вид я дала бы Марианне лет 27–28. Но тридцать четыре для пока семнадцатилетнего сына — это все-таки «в пределах нормы».

— Что Мирон делает сейчас?

— Заканчивает среднюю школу. Собирается поступать в институт. Он хочет быть актером. С детства.

— Интересно. Туда, насколько я знаю, всегда очень большой конкурс.

— Да. Но он надеется и очень усердно готовится к творческому конкурсу. К тому же Мироша с шести лет занимается в разных театральных студиях. Участвовал в спектаклях, играл в кино на Ленфильме в эпизодах…

— То есть у него есть не только призвание, но и неплохое портфолио, — подытожила я, испытывая огромное облегчение. 

Сын миловидной Марианны Мироша оказался не безнадежно больным малышом, а целеустремленным и подающим надежды молодым человеком. Иногда ошибаться так приятно… Но с чем же она тогда ко мне? Художественно ориентированный парень увлекся подготовкой к творческому конкурсу и забил на скоро грядущие экзамены? Но это уж никак, ни с какого боку нельзя назвать оригинальной ситуацией…

— А с чем же вы ко мне?

— Для объяснения этого мне придется рассказать вам мою собственную историю. С некоторыми подробностями.

— Что ж, рассказывайте, — вздохнула я, предвидя очередную историю из серии «у меня всегда были сложные отношения с моей матерью и она никогда меня не понимала…». Ну и учитывая, что Марианна забеременела в 16 лет, эти сложности вполне можно предсказать и объяснить.

— Моя мама умерла от рака, когда мне было семь лет, — сообщила Марианна. — И с тех пор и до окончания школы я воспитывалась в детском доме.

— Сочувствую, — сказала я после длинной паузы, мысленно усмехнувшись: заразилась от Марианны, тоже подбираю слова?

— Вы знаете, детдом никогда, с самого начала не был для меня каким-то ужас-ужасом. Дело в том, что мама понимала, к чему все идет. Свой диагноз она знала, у нас не было близких родственников, и правильно меня к этому всему подготовила. Я помню, она говорила мне так: я скоро переселюсь далеко, за радугу, в красивую страну. Тебя я взять с собой не могу, поэтому тебе придется пока жить здесь. Но когда-нибудь потом мы обязательно встретимся, так что ты не скучай и знай, что я всегда за тобой оттуда присматриваю. Здесь тебя тоже не бросят, будут кормить, поить, растить в специальном доме для деток, у которых родители ушли за радугу. Там работают хорошие люди, которые деток любят и специально себе такую работу выбрали. Ты там должна быть благодарной и приветливой, стараться хорошо учиться и всем помогать, и все у тебя будет хорошо. 

— Боже, какая умная была женщина! — не сдержавшись, воскликнула я. — А где происходило дело?

— В маленьком поселке за Уралом. А детдом был в двухстах километрах оттуда, в другом поселке. Он был маленький, всего на пятьдесят детей, очень уютный, мы там все друг другу помогали. У нас был двухэтажный домик, который мы жарко топили дровами, баня во дворе и только холодная вода на кухне. Зимними утрами мы в бане разбивали лед, чтобы умыться перед школой. Потом уже, я, наверное, в пятом классе училась, подвели газ, установили котел и появилась горячая вода прямо в корпусе. Но атмосфера внутри всегда была очень хорошая. Воспитатели и другие работники нас жалели и любили. А может быть, это мне так казалось, потому что я всегда выполняла мамин завет и старалась быть хорошей, дружелюбной, всем угодной. Другие дети иногда дразнили меня подлизой…

— Почему же вас не усыновили? Вы здоровы и очень миловидны. Обычно таких детей…

— Я всегда была застенчивой. А после смерти мамы у меня случился селективный мутизм. Я прекрасно разговаривала с ребятами и персоналом детского дома, но молчала в присутствии любых людей «снаружи». Несколько раз кто-то приходил, я помню. Я молчала и отворачивалась, причем совершенно сознательно, в детдоме мне было хорошо, я вовсе не хотела в чужую семью. Моя собственная мама присматривала за мной из-за радуги…

Один только раз… Я была очень прилежной, писала прекрасные сочинения, вышивала, шила мягкие игрушки, и вот меня, как победителя какого-то конкурса воспитанников детских домов, наградили экскурсией в Санкт-Петербург. Нас там было много, из разных детских домов, я, как водится, молчала и очень внимательно глядела по сторонам. Первое, что я решила, немного оглядевшись: это такая красота, это тот город, в котором я потом, когда вырасту, буду жить. После этого экскурсии и рассказы экскурсоводов меня уже не интересовали: я же буду здесь жить и вот тогда все подробно и рассмотрю. Я наблюдала за городскими детьми-ровесниками и вслушивалась, если получалось, в их слова: они родились и растут здесь, в семьях, в этом городе — какие они? И вот говорят две девочки, чуть постарше меня, мы едем группой в метро, я стою рядом. Одна со смехом рассказывает другой: ты представляешь, я проснулась и так испугалась, что побежала в комнату к родителям! Ночь, мама спит, папа спит, я вбегаю и кричу: мне стра-а-а-ашно! И лезу к ним… они тоже испугались сначала…»

Тут была остановка, девочки вышли, а мне как будто кипятком на грудь плеснули. Прибежать ночью к папе с мамой: мне стра-а-ашно… Поняла: вот чем я отличаюсь и всегда буду отличаться.

Когда родился Мироша, мне его предлагали тоже оставить в детдоме: ты сама ребенок, не сможешь ему ничего дать… Но я сказала: нет, одно я ему дать точно смогу — ему всегда будет куда прибежать ночью, когда страшно.

— Отец Мирона? — спросила я.

— Тоже детдомовец, конечно. Я его жалела, он был звереныш к другим, но ко мне ласков, называл «мой светлячок». Мы думали, у нас получится. Не получилось. Его, к сожалению, уже нет в живых.

— Как вы перебрались из-за Урала в Петербург?

— Приехала учиться в училище. На парикмахера-визажиста. Но это не сразу. Здесь ключевой момент в моей истории. Дело в том, что после Мирона я выносила и родила еще троих детей. Но их со мной нет.

— Троих?! И где же они сейчас? Умерли?

— Тьфу-тьфу-тьфу! Все живы-здоровы.

— Но где они?

— Я их отдала.

— Боже мой… Куда? Кому? — Ну в конце концов она меня сразу предупредила, что тут все не просто, вспомнила я.

— Я три раза была суррогатной матерью. Меня надоумила одна женщина, когда Мирон был маленький и нам совсем не на что было жить, я иногда мыла полы в магазине, и нигде меня не хотели брать, у нас за Уралом с работой тогда было совсем плохо. Я Мирона родила легко. Мой сын был абсолютно здоров и красив как ангелочек или… как демоненок. Первых клиентов из Новосибирска мне помогла найти та женщина. За деньги, конечно, я ей потом заплатила. Я им сказала: однокомнатная квартира в Новосибирске, с мебелью и посудой, самой простой и дешевой, только чтобы можно было жить. Они согласились. И фактически на время беременности взяли нас с Мироном к себе жить. Они пятнадцать лет пытались завести детей. Она их не донашивала… Они очень хорошо к нам относились. Я родила девочку, и у нас появилась квартира в Новосибирске. Потом еще два ребенка и еще две квартиры. Во время третьей беременности я получила то самое образование — парикмахер-визажист. 

Продала все три квартиры и купила большую, в Петербурге. Сама ее отремонтировала под себя, Мироша мне помогал. Сейчас у меня много клиентов — я люблю делать свадебный макияж, и еще я освоила макияж азиатский, — у меня самой от бабушки есть сколько-то азиатской крови, мне это близко, и еще для фотографий в соцсетях, и в портфолио, это сейчас очень перспективно…

Дальше я минут десять слушала про современные тенденции в макияже, про его виды, психологию и варианты применения. Слушать было интересно, я узнала много нового. Поняла, что Марианна в своей области — специалист и увлеченный креативщик. Однако хотелось бы все-таки наконец узнать их проблему.

А вот и она:

— Мирон прекрасно помнит все три мои беременности. С самого начала спрашивал: а куда же делась детка из твоего животика? Мне знакомые говорили: да скажи, что умерла. Но я так не хотела. Объяснила по-честному.

— Как же?

— Да как есть. Работа такая. Тяжелая и нужная людям, которые сами себе детей родить не могут. Оплачивается хорошо. Три ребенка — три квартиры. У них теперь все хорошо. И у нас тоже. Он тогда все принял.

— А теперь?

— А теперь говорит: мама, у нас с тобой никого родных нет. И отец мой умер. Мне как-то одиноко. А эти ребята из твоего пуза — они же мне, по сути, брат и две сестры. Давай-ка я с ними познакомлюсь, ведь у них, скорее всего, тоже братьев-сестер нет… Я говорю: нет-нет-нет! А он: да почему? И еще: Мирон не знает, но третья-то реально его сестра, там была моя яйцеклетка, так по медицине сложилось, и они согласились…

— Ох ты ж, боже мой, — вздохнула я. — Слушайте, а это все законодательно как-то регулируется? Сохранение тайны и все такое? Можно на закон какой-нибудь Мирону сослаться?

— Закон, который учитывал бы Мирона? Нет, такого точно нету. Но подставить он меня, да и их, конечно, может конкретно… 

— Объяснить ему…

— Объяснить? Он у меня, конечно, красивый и талантливый, но чтобы сказать, что очень умен… и если упрется… Поговорите хоть вы с ним, пожалуйста… вы ж понимаете, такую историю не всякому расскажешь…

— Хорошо.

***

Мирон изумительно, романтически красив. Черные кудри, миндалевидные глаза. Рост только немного подкачал.

— Ты думаешь, что от этого всем будет только хорошо?

Энергично кивает, улыбается широкой улыбкой.

— Мы не знаем. Может быть даже, что ты прав. Ты ошибаешься в другом.

— В чем же?

— Ты знаешь понятия «честная сделка», «деловая репутация»? Понимаешь, что они значат? 

— Да, понимаю. Но при чем тут…?

— При том, что это была их сделка. Тех людей и твоей матери. И все участники честно выполнили ее условия. У них теперь есть ребенок, который уверен, что он их, и на самом деле их — генетически и по воспитанию. У вас есть хорошее жилье в культурной столице. Это все было и остается не твоим делом. Но ты теперь хочешь нарушить условия сделки, раз и навсегда сделать ее нечестной, разрушить репутацию своей матери.

— Хм… я вот так об этом не думал… Но что же плохого, если у них будет старший брат?

— Может быть, ничего плохого. Но — не тебе решать. Потом, когда вы все станете совершенно взрослыми людьми и будете решать за себя, бог весть как все сложится…

— То есть когда-нибудь потом, может быть…? — приободрился Мирон.

— Сколько самой младшей?

— Семь, насколько я помню.

— Ну вот, лет через пятнадцать можно будет опять об этом подумать, если для тебя это все еще будет актуально.

— Отлично! — засмеялся Мирон. — Через 15 лет я планирую стать известным актером и…

— Ну тогда тем более! — засмеялась и я тоже. — Может быть, им будет интересно с тобой просто познакомиться… Удачи тебе!

— Спасибо!

***

— Ох, он сказал, что пока не будет пытаться. Я даже не буду на всякий случай спрашивать, что вы ему сказали. Но у меня прямо от сердца отлегло. Спасибо вам! 

— Да на здоровье, — улыбнулась я и спросила. — А какие же у вас самой теперь на себя планы?

— Планы на себя? В каком это смысле?

— Ну Марианна. Вам всего тридцать четыре года. Ваш сын практически вырос. Материально и профессионально вы состоялись. Средняя продолжительность жизни для женщин у нас в стране сейчас 74 года. Марианна, еще сорок лет! Что?

— Ох… Я когда Мирошу про визит к вам спросила, он сказал: эта тетенька, она такая… парадоксальная… И вот правда… Сорок лет… Да… — вдруг лицо Марианны опять осветилось их фирменной семейной улыбкой. — Слушайте, а что же вы мне предлагаете?

— Ну, навскидку мне приходит в голову несколько пунктов, — усмехнулась я. 

— Погодите, я записываю, — Марианна достала телефон и включила приложение.

— Первое. Попробовать выйти замуж. Вы уже не шестнадцатилетняя сиротка из детдома, а зрелый профессионал с хорошим жильем в Питере и можете рассчитывать на вполне достойную партию — и правильно рассчитывать вы умеете. 

Второе. Если здоровье позволяет, расширить круг родственников, ведь вы вполне успеете воспитать еще одного ребенка и совершенно по-новому приколоться от нормального зрелого материнства, которого, несмотря на весь свой большой репродуктивный опыт, вы еще не испытали. 

Третье — позанимайтесь с кем-нибудь техникой речи и начните читать онлайн- или офлайн-лекции по визажу. Вы очень увлеченно и, главное, системно об этом рассказываете, мне особенно понравились ваши соображения про психологию корейского макияжа, а тема сейчас очень востребованная, со временем, я думаю, вы сможете это даже монетизировать… Четвертое… да хватит с вас, пожалуй, пока…

— Ага, я все записала, — подмигнула мне Марианна. — Пошла выполнять. Но начну, пожалуй, все-таки с третьего пункта.