«Пусть еще погуляется…» Зое Богуславской — 100 лет

Есть такой тип женщин, которые сразу рождаются взрослыми. Зоя Борисовна как раз из этой расы. А сейчас ее вообще никому не догнать. 100 лет — шутка ли! Она последняя самолично принимала участие в сеансах медиума Рудольфа Мессинга и даже пыталась по молодости его разоблачить. Единственная в РФ, а может, и во всем мире, кто лично знаком с четырьмя первыми леди США. Одна из немногих, кому удалось пообщаться и узнать свою будущую судьбу у легендарной прорицательницы Ванги.

Мне кажется, секрет долголетия ЗБ — в любопытстве. Ей интересно, что будет дальше. Тихо скучать в переделкинском пенсионерском раю не для нее. Она все время норовит из него сбежать. Чем дальше, тем лучше. Но главный адрес большинства ее исчезновений известен — Центр международной торговли на Краснопресненской набережной, который она по привычке именует «Хаммеровским центром». Хотя, кто такой был Арманд Хаммер, сегодня помнит, кажется, только она одна.

В двух комнатах с красивым видом на Москву-реку уже больше десяти лет обитает Фонд им. Андрея Вознесенского. Но ЗБ предпочитает и там не слишком засиживаться. Свои встречи назначает в ресторане на первом этаже. Все уже знают, что голодным от ЗБ точно не уйдешь. Обязательно потребует у своего гостя что-нибудь выбрать из обширного меню и съесть при ней. Хороший аппетит — верный залог здоровья. К тому же сытый человек, как правило, добрый человек. ЗБ усвоила эту истину, побывав в гостях у своей старшей подруги Лили Брик, которая всегда всех непременно кормила, а потом еще снаряжала свертки и кульки с сухим пайком. 

В этом чувствовалась какая-то старомосковская широта: гулять так гулять. Кормить так кормить! А там, глядишь, и вдохновение проснется, и стихи польются сами собой… Но для этого всегда нужно горючее, энергия, восхищенные глаза напротив. Все эти великие женщины знали, как надо обращаться с гениями, как включается вдохновение у поэтов, на какие кнопки следует нажимать. Тут с ЗБ мало кто может сравниться. Ее всегда окружали таланты. Она их притягивала. Она общалась с ними на равных. Никогда не навязывала им себя, не искала престижных дружб и выгодных знакомств. Они ее находили сами. А потом уже не отпускали никогда.

На самом деле у ЗБ взгляд как скальпель. Она видит всех насквозь. При этом сама талантом self presence (англ. «самопрезентации») владеет гениально. Недаром столько времени провела в Америке и даже написала книгу очерков «Американки». Америка ЗБ к лицу. Она как-то сразу себя там почувствовала своей. И на Манхэттене, и в университетских кампусах, и в маленьких провинциальных городах… Всюду побывала. Была принята в лучших домах. Но не упустила возможности познакомиться и с обитательницами женской тюрьмы в Бедфорд-Хиллс, узнать изнутри будни окружного суда. Все, за что бралась, делала основательно, изучала досконально. Такая натура! С ее перфекционизмом и привычкой трудиться без выходных могла вполне преуспеть в США по примеру многих своих соотечественников. Но ЗБ никогда не хотела жить нигде, кроме как в России. Как, впрочем, и Андрей Андреевич Вознесенский. Почему? Попытаюсь объяснить.

Наша Шахерезада

У нее, как и у всех людей ее поколения, жизнь рассечена надвое. До войны и после. До войны — все как у всех. Мама, папа, школа, пионерские марши, линейки, «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры — дети рабочих». Кстати, отец у ЗБ был крупный ученый в области станкостроения. Он был уверен, что когда Зоя вырастет, то пойдет по его стопам двигать науку. Но началась война. И дочь рвалась на фронт.

«Мы были опаленными», — скажет ЗБ о себе и своих сверстницах. На фронт ее не взяли. Вместе со всеми она пережила муки долгой эвакуации в город Томск. Там устроилась работать в военный госпиталь, где ее мама, врач, заведовала отделением тяжелораненых. Дежурства — сутками напролет. Вначале была нянькой, потом медсестрой, потом медсестрой в операционной. Лучше всего у нее получалось снимать повязки. ЗБ до сих пор умеет резко, без колебаний, одним быстрым движением сорвать пластырь. Больно, конечно, но всего одно мгновение. Ад не должен быть долгим. Этот принцип ЗБ хорошо усвоила с юности. И старалась ему следовать всю жизнь.

А еще ее прозвали в госпитале «наша Шахерезада». Никто не умел так отвлекать раненых солдат от тоскливых мыслей своими рассказами и стихами, как она. Вот лишь один из многих эпизодов, который мне рассказала ЗБ. 

— У меня был один пациент. Грузин невероятной красоты, но без рук и ног. Считайте, недвижимый обрубок. И у него была цель — уговорить меня, чтобы я как-то дотащила его до подоконника и он сумел покончить с собой. Он рассказывал, что у него осталась семья в Тбилиси, что его жена беременна двойней. Поэтому стать еще одной обузой он не может себе позволить. Лучше смерть! Половину ночей, что я дежурила, он исповедовался мне и умолял ему помочь. Я не знала, что делать. Но в какой-то момент решила поработать Шерлоком Холмсом или Эркюлем Пуаро. Нашла в его медицинской карте тбилисский адрес и написала его жене все как есть. Так-то и так-то, ваш муж жив, он в госпитале, но не хочет вашей встречи потому-то и потому-то... Вскоре жена примчалась в Томск. Рыдала, стояла на коленях у постели, целовала его культи, а потом увезла мужа с собой. 

Потом все эти дежурства и ночные исповеди грозным эхом будут присутствовать и в жизни, и в прозе ЗБ. На самом деле война никогда ее не отпускала. Это прошлое, которое всегда с тобой. С ним она ведет свой тайный разговор до сих пор, не посвящая посторонних в подробности. Может, поэтому ей всегда были так дороги и близки поэты военного времени. Хотя жизнь свела ее с другим поэтическим поколением, которое было моложе и не знало, не прошло весь этот госпитальный военный ад.

И другой полюс, другой берег, куда рвалась ее душа, — театр. Ну, конечно, она хотела быть актрисой. Но вовремя одумалась, пошла на театроведческий факультет ГИТИСа. Отец ей долго не мог этого простить. Только первая ее большая публикация про пьесу Бориса Полевого в газете «Советская культура» заставила его немного смягчиться и изменить свое мнение о выборе дочери.

Их было несколько ярких, талантливых девушек — прекрасных гитисянок с театроведческого факультета, ворвавшихся в отечественную журналистику и искусствоведение в конце 1940-х годов. Нея Зоркая, Инна Вишневская, Инна Соловьева, Майя Туровская… ЗБ была одной из этой звездной плеяды. Пытливый ум, веселый напор, отвага, неизменная ирония, искренняя влюбленность в театр, страстное желание состояться, добиться достойной роли. Пусть не на сцене или в кино, а на газетной полосе или в журнале — это не имело значения. Для них главное было быть!

В условиях вечной мерзлоты

Время не слишком благоприятствовало их дебюту. Недолгая эйфория Великой Победы сменилась мрачной эпохой борьбы с «безродными космополитами», устрашающими постановлениями ЦК, публичными порками и унижениями лучших поэтов, писателей, композиторов. По сути, война продолжалась. Только теперь было непонятно, где рванет, кого накроет взрыв, кто враг, а кто друг... Все опасно. За каждым углом, за каждой дверью прятался неведомый соглядатай. Любой самый невинный текст мог обернуться жесточайшим запретом на профессию и даже еще большими неприятностями. Тут особо выбирать не приходилось. И высовываться тоже.

Фактически все первое десятилетие после окончания ГИТИСа пройдет для ЗБ в суровых условиях вечной мерзлоты «социалистического реализма». Кандидатская диссертация по драматургии Александра Корнейчука, книги о прозе Леонида Леонова и Веры Пановой… С годами эта густая, подробная литература ЗБ вдохновляла все меньше. Как и вид собственного красного редакторского карандаша, с которым она проходилась по рукописям начинающих и маститых авторов. В издательстве «Советский писатель» она считалась гением редактуры. Поджать, сократить, вытащить главную мысль, отсечь ненужные красивости — тут ЗБ не было равных.

Богуславскую уважали. Серьезное имя, серьезный литературный критик, серьезные связи. В какой-то момент она была назначена отвечать за всю литературу в Комитете по Ленинским и Государственным премиям. Престижная должность! Имела дело с большими писателями и разной номенклатурой. Имелся у ЗБ и серьезный муж — перспективный ученый, доктор технических наук, самый молодой лауреат Сталинской премии Борис Каган. Подрастал сын. А в 1957 году ее приняли в Союз писателей СССР. Тут-то бы ей вздрогнуть при первых знаках, которые ей посылала судьба. В списке, опубликованном в «Литературной газете», на букву «В» совсем поблизости от нее числился и молодой поэт Андрей Вознесенский.

«Дай тебе не ведать, как грущу»

…Грустный мальчик с худенькой шеей в растянутой водолазке и в пиджаке, болтавшемся на нем, как на вешалке, спускался по мраморной лестнице Кремлевского дворца. После воплей Никиты Хрущева, буквально согнавшего АА с трибуны, все обходили его стороной, делая вид, что не замечают. «Андрей, идите к нам!» — помахала ему рукой Зоя, стоявшая вместе с компанией внизу в вестибюле. Этот приглашающий жест, ее невозмутимое спокойствие и ободряющая улыбка стали решающими в их судьбе.

Дальнейший сюжет слишком хорошо известен, чтобы его пересказывать. Считается, что это ЗБ спасла АА от хандры, вытащила из депрессии, сумела наладить быт поэта и организовать его жизнь на ближайшие 47 лет. Все так! Но при этом не стоит забывать, что речь шла о союзе равноправных личностей и самостоятельных художников. Именно АА заставил ЗБ покинуть Мидасов двор советского официоза. Это он самолично увел ее не только от законного мужа, но и от всех этих бесконечных «битв в пути» и «спутников», которые не позволяли ей даже помыслить о собственном творчестве.

«Зачем тебе заниматься Пановой, когда ты можешь писать не хуже ее», — кричал АА в сердцах, искренне недоумевая, как можно тратить свою жизнь на всех этих литературных генералов и генеральш. Он был уверен, что редактура чужих текстов убивает ее собственную прозу, а беспрерывное общение с посторонними авторами и начальством выхолащивает душу.

История любви ЗБ и АА — это прежде всего история побега, история свободы. Она спасала его от трясины советского быта, а он ее — от участи скучной литературной гранд-дамы при Союзе писателей. На долгие годы она станет его главным тылом и опорой на всю жизнь, а он распахнет перед ней невиданные горизонты новой поэзии, искусства, какой-то невероятной жизни, переполненной новыми открытиями, встречами, путешествиями. Наверное, это можно сравнить с тем, как если бы с первого этажа в Третьяковке, завешенного полотнами Налбандяна, Герасимова и Кукрыниксов, она вдруг волшебным образом перенеслась в аскетичное пространство с картинами Поллока, Раушенберга и Эрнста Фукса.

Встреча с пиковой дамой русского авангарда

После порядком надоевшей ей прозы соцреализма она стала упорно осваивать тайнопись поэтических абстракций, метафор и зашифрованных посланий. В сущности и поэма «Оза», которую ей посвятил АА в разгар их романа, — это ведь тоже шифр любви.

Противоположности свело.

Дай возьму всю боль твою и горечь.

У магнита я — печальный полюс,

ты же — светлый. Пусть тебе светло.

Дай тебе не ведать, как грущу.

Я тебя не огорчу собою.

Даже смертью не обеспокою,

даже жизнью не отягощу.

АА законспирировал имя своей возлюбленной, не только переделав его при помощи анаграммы, но и поместив ее в один ряд с легендарными персонажами: «Бессмертье — как зверинец меж людей, в нем стонут Анна, Оза, Беатриче…» О такой компании ЗБ, конечно, не помышляла. Зато именно «Оза» обеспечила ей вход в большую поэзию на законных основаниях. И как посвящение в музы — визит на Кутузовский проспект к Лиле Брик. АА было очень важно заручиться одобрением пиковой дамы русского авангарда, которую он боготворил. 

Наверное, это было непростое испытание для обеих. Тем не менее с первого взгляда ЗБ и Лиля приняли друг друга. В чем-то они были похожи. Обе — образцовые хозяйки литературных салонов. Обе — женщины с возможностями, создательницы и хранительницы великих поэтических «мифов». Обе из породы «судьбаб» (термин АА). Обеим суждено было стать магнитами притяжения для нескольких литературных поколений. Какое-то время они даже соседствовали вместе в Переделкино. И именно с ЗБ Лиля поделится напоследок своим тайным планом уйти из жизни.

Удивительно, почему самые сложные, скрытные, недоверчивые люди выбирали себе в конфиденты именно ЗБ. Причем каждый раз речь шла о самом важном — о жизни и смерти. Предсмертное признание Лили, последний разговор по телефону с Борисом Березовским за три дня до его смерти, последняя встреча с Высоцким на служебном входе Таганки и неожиданная его просьба: «Если сможешь, приходи на “Гамлета” 27 июля. Кто знает, сколько мне осталось играть?»

Он так и не сыграл своего «Гамлета». Умер 25 июля 1980 года. Билеты ЗБ бережно сохранила. Как хранит все черновики, письма и рисунки АА. Как сберегла все, что так или иначе связано с памятью о времени, свидетелем и деятельным участником которого ей довелось побывать.

При этом ЗБ напрочь лишена страсти архивариуса или коллекционера. Даже когда у нее появились финансовые возможности, к любому виду собирательства была демонстративно равнодушна. Много больше, чем все арт-объекты в мире, ее интересовали люди. Причем необязательно суперизвестные. И в этом, наверное, принципиальное отличие ЗБ от тех, кто по большей части окружал ее всю жизнь.

«И корень красоты — отвага»

Она никогда не была упоена собой и своими писаниями. В ней по-прежнему живет трезвый редактор с безжалостным красным карандашом наготове. Она не скрывает, что всегда была недовольна своими текстами. Всегда готова их переписывать и переделывать, по ходу меняя и сюжет повествования, и драматургию характеров. Но именно так возникли ее эпохальные очерки о Брижит Бардо и Ванге, Марке Шагале и Артуре Миллере, литературные портреты Юрия Любимова и Рустама Хамдамова. Они всегда отлично смотрелись на полосах «Литературной газеты» — огромные газетные полосы с прекрасными лицами, которых нигде больше не встретишь, о которых нигде больше не прочтешь.

Ее прямота и бесстрашие восхищают. Сама рассказывала, как ошарашила высокопоставленных гостей, когда на ужине в Нью-Йорке в свою честь обратилась напрямик к Жаклин Кеннеди-Онассис с вопросом о ее дочери. В те дни первые полосы американских газет поместили новость, что Каролина Кеннеди, находившаяся в гостях в Лондоне, лишь по чистой случайности не села в машину, в которую была подложена бомба ирландских террористов.

— Что же случилось с вашей дочерью? — спросила ЗБ бывшую первую леди. — Наверное, ей небезопасно оставаться в Лондоне?

Джеки заметно напряглась. Ни один человек не посмел бы к ней обратиться с таким вопросом. Но быстро взяла себя в руки и ответила своим задыхающимся голосом отличницы:

— Я думала об этом. И моим первым порывом было немедленно потребовать, чтобы она вернулась. Но я остановила себя. Мне не хочется передавать ей свой страх. Каролина обязана знать, что все может случиться, но не должна жить в состоянии постоянного страха. Ведь она — Кеннеди. 

Самой ЗБ страх, похоже, не ведом. В июне 1995 года на дачу в Переделкино забрались воры. ЗБ только вернулась из командировки, а в четыре утра, разбуженная шумом, спустилась на веранду, где молодчик в маске тут же приставил ей к горлу нож. Грабителей прицельно интересовала аудиотехника, телевизор, видеомагнитофон, фотоаппарат… Картины Ренато Гуттузо и офорты Шагала остались без внимания. «Забирайте все быстрее и уходите», — строго потребовала ЗБ. В этот момент она больше всего боялась, что проснется АА. И тогда крови было бы не избежать. Но даже в эту минуту ей удавалось сохранить ровный, доброжелательный тон. Только после того, как воры убрались, она разбудила АА, и они, набросив плащи, отправились на поиски ближайшего таксофона, чтобы вызвать милицию. В доме не осталось ни одного телефона.

Сама ЗБ про свои разнообразные подвиги и геройства не любит распространяться. Ну было и было! Чего об этом говорить? Она даже тосты в свою честь терпеть не может и всегда спешит их как-нибудь побыстрее закруглить. Помню, как однажды на каком-то банкете Олег Меньшиков не выдержал: «Зоя Борисовна, ну на что это похоже! Почему вы никогда не даете договорить тому, кто хочет сказать о вас хорошие слова?» На что ЗБ с лукавой усмешкой заметила: «А давайте сделаем так. Я сейчас выйду, закрою за собой дверь, и вот тогда вы будете рассказывать всем, какая я хорошая. А при мне, прошу, не надо. Есть темы и поинтереснее».

Премия от Мнемозины

Вообще ЗБ может быть очень иронична, проницательна и беспощадна. Многолетняя эпопея с первой независимой премией «Триумф», которую ЗБ придумала и учредила, еще ждет своего историка, а может, и романиста. Фактически в одиночку она срежиссировала последнюю эффектную страницу в славной истории шестидесятников.

«Триумф» была задумана как российский аналог Нобелевской премии. А по существу, она стала премией торжествующий Мнемозины, богини памяти. Ее лауреатами становились не только самые талантливые, но те, кто был обделен в свое время официальным признанием. Жюри тоже подобралось не слабого десятка. Только звезды первой величины: Андрей Битов, Олег Меньшиков, Инна Чурикова, Владимир Спиваков, Ирина Антонова, Алла Демидова и другие. За 19 лет существования «Триумфа» члены жюри стали одной большой семьей. Поэтому, когда Олега Табакова на одной из пресс-конференций спросили, возможны ли изменения в составе жюри, тот вспомнил поговорку про Политбюро: «Умрем вместе».

Впрочем, умирать тогда никто не собирался. Наоборот, «Триумф» в какой-то момент решительно расширил список номинантов, включив туда и молодых деятелей культуры. Так появился молодежный «Триумф». Как пошутил Андрей Битов: «Надо давать премии тому, кому завидуешь».

Сегодня понимаешь, что в этой золоченой фигурке Эльфа (автор скульптуры — Эрнст Неизвестный), которой награждали лауреатов, таилась вся эфемерность, изменчивость и ненадежность нового капитализма в России. Великие цели возрождения отечественной культуры неизбежно вступали в противоречие с политической конъюнктурой. Все это надо было как-то разруливать, находить оптимальные варианты, уговаривать, договариваться. Филантропы разорялись, пропадали, скрывались, уходили в бега. Их объявляли в розыск. Их имена, исчезнув из информационного потока, мгновенно забывались. И только ЗБ оставалась на своем посту.

«Только ты не переменилась»

Когда закрылся «Триумф», она не захотела менять адрес даже под новый офис. Все тот же Хаммеровский центр, все то же место встречи в лобби под часами. Казалось, что время не властно над ней.

Всяко было — и дождь, и радуги,

горизонт мне являл немилость.

Изменяли друзья злорадно.

Только ты не переменилась.

Лишь однажды я увидел ЗБ совершенно потерянной и сокрушенной, когда умер АА. Он давно и тяжело болел. Таял буквально на глазах, превращаясь в хрупкого воскового мальчика, по комплекции все больше напоминавшего того несчастного юного поэта, который спускался в одиночестве по мраморной лестнице Кремлевского дворца.

Помню его последние выступления, когда ему не хватало голоса и было непонятно, сможет ли он закончить читать. Чтобы озвучить его еле слышный шелест, к нему на концертах подключались дуэтом то Алла Демидова, то Василий Аксенов. Это было трагично. И последние его строки были, конечно, к ЗБ.

Благодарю за жизнь обзора.

За Озу, и в конце —

за вертикальные озера

на ненакрашенном лице.

Все эти годы она разрывалась между «Триумфом» и АА. Сейчас жалею, что не записал ее подробный рассказ, когда она вдруг по телефону мне совсем не к месту заговорила о его угасании, умирании, уходе. Похоже, ее это терзает до сих пор. Я почти не задавал вопросов. ЗБ говорила сама. О том, что тогда она будто вернулась в свою военную юность, в те свои страшные ночные дежурства в томском госпитале. Как снова стала сиделкой, и нянькой, и медсестрой. С той лишь разницей, что теперь была на 60 лет старше, и на руках у нее умирал самый близкий и дорогой человек. А все эти бесконечные скорые, катетеры, капельницы, зонды, через которые ему поступали лекарства и пища... Под конец АА уже совсем не мог сам глотать.

— У него отказали все органы, кроме мозга. До конца он понимал все, что с ним происходит. И от этого мне становилось еще невыносимее.

Эти ее бессонные ночи и бесконечные дни вдвоем на переделкинской даче среди бесчисленных книг, его видео, рисунков, подаренных картин друзей. И эта рассохшаяся шаткая лестница, ведущая на второй этаж. После его смерти ЗБ долго не могла заставить себя подняться туда. А пока он был жив, летала по лестнице, как молоденькая.

Женщина, которой нельзя сказать «Нет»

К горю нельзя привыкнуть, но, если очень постараться, с ним можно научиться жить. Конечно, ЗБ всегда могла рассчитывать на помощь своего сына, известного предпринимателя и инвестора Леонида Богуславского. Центр Вознесенского на Большой Ордынке — это, конечно, его заслуга. Как и поддержка изданий, выставок, спектаклей и других проектов, так или иначе связанных с именем его отчима. И дело не только в финансовом участии, а в какой-то эмоциональной подключенности к делу жизни и главной любви его матери.

И в этом тоже проявилась сущность дара ЗБ — суметь сделать так, что все так или иначе были вовлечены в процесс служения памяти АА. Вся история русской литературы держится на великих женах и великих вдовах. Это их стараниями и усилиями были сохранены рукописи. Это они, не доверяя бумаге, которую всегда можно украсть или сжечь, затверживали наизусть стихи своих погибших мужей. По счастью, перед ЗБ не стоит таких экстремальных задач. Тем не менее она совсем не склонна доверять трескучей и растиражированной фразе из знаменитого романа, что рукописи не горят. Не стоит забывать, что у Булгакова в «Мастере и Маргарите» ее произносит Воланд. А какой с него спрос? Поэтому все последние годы содержанием жизни ЗБ стало сохранение и упорядочивание огромного литературного архива Вознесенского. Но не только!

Независимая премия «Парабола», которую ЗБ основала вместе с Леонидом Богуславским, — это была, кроме всего прочего, попытка поддержать молодой эксперимент и творческий поиск. Для ЗБ было важно создать то, что она сама назвала «Антикризисной премией», помочь тем, кто оказался на мели и не смог довести свой замысел, столкнувшись с различными проблемами и житейскими трудностями. Тут она действовала точно в соответствии с заповедью поэта: «Мы столько убили в себе, не родивши. Встаньте». И она встает и идет. А если надо, требует и просит, используя свой невероятный дар убеждения и неотразимый шарм женщины, которой нельзя сказать «нет». 

Раньше в ноябре они всегда с АА уезжали в Арабские Эмираты на море. Я даже видел фото их любимого отеля. Потом ЗБ приезжала туда одна. С утра до завтрака всегда шла в море. Соленое море ноября… Никаких буйков, никаких ограждений. Почти нет отдыхающих. Плыви куда хочешь. А в памяти продолжают пульсировать строки, которые ей посвятил АА в далеком 1965 году:

Пусть еще погуляется

этой дуре рисковой,

хоть секунду — раскованно.

Только пусть не оглянется.

И она, не оглядываясь, плывет дальше.

16 апреля, в день рождения идейного вдохновителя Центра Вознесенского в пространстве музея на Большой Ордынке открывается юбилейная экспозиция «Всегда Зоя. Выставочный роман», рассказывающая о творческом пути Зои Борисовны, ее жизни, проектах и путешествиях. Кураторы выставки — Диана Джангвеладзе и Елизавета Спиваковская, художник — Алексей Трегубов.