Услышьте меня. Чего хотят и ждут от родителей современные дети

Дорогие читатели, ваши отклики на мои тексты я традиционно публикую в своем блоге, в рубрике «Люди пишут письма». Спасибо за ваши реакции по поводу двух предыдущих историй на тему эмоциональной привязанности родителей и детей: о встраивании подростка в новую семью и развитии ипохондрии у мальчика. Сегодня хочу привести выдержку из удивительного по своей искренности письма Надежды из Йошкар-Олы.

«… в обоих героях-родителях я узнала себя, и сейчас я думаю, что это все о нелюбви. Все просто: в основе лежит то, что обе матери из ваших историй не любят и никогда не любили своих детей. Вторая женщина вообще любила только покойного мужа — она и о взрослых дочерях своих рассказывает совершенно отстраненно, но их она никогда к себе и не приближала, они с детства держались друг друга, а потом быстренько разбежались — замуж во Францию и в конюшню, а потом в Москву — и тем от всех потрясений родительской нелюбви благополучно убереглись. А первая героиня удачно нашла свое счастье во второй семье, где у нее умный и сильный мужчина и сын, к которому она относится с ровной спокойной привязанностью. А что же подростки, девочка и мальчик, герои ваших материалов? А их, на мой взгляд, обе женщины просто расчетливо использовали. Первая — изживала за счет дочери свои собственные обиды на мать и дружила с ней против нелюбимого мужа. Вторая — пыталась компенсировать случайным ребенком невосполнимую эмоциональную утрату после смерти супруга и заодно прожить некое “непрожитое” (с дочерьми) материнство, которое к тому же усиленно рекламирует сегодняшнее общество. Дети здесь с самого начала были ни при чем. Сами по себе, вне своей функции, они безлики и для своих матерей не важны. И вовсе не случайно в обоих ваших материалах нет совсем никаких имен, только абстрактное “наш мальчик“ для второго героя. Однако в реальности эти подростки существуют и пытаются как могут — разумеется, получается у них это коряво и неумело — отстоять, доказать матерям свое существование. Отсюда, на мой взгляд, и все симптомы.

Ваши истории важны, потому что они позволяют взглянуть на себя со стороны, и одновременно не дидактичны. Я прочитала одну, потом вторую и аж прямо задохнулась — боже, это же про меня!

Я рожала ребенка, можно сказать, “для социального престижа” — все же отношение у нас в обществе к бездетной женщине не совсем положительное. А потом, родив и не имея никаких собственных по этому поводу устремлений, решила сделать все “как положено”. Узнавала, как именно положено, из интернета. Все выполняла. Одно время даже родительский блог вела — теперь думаю, что для обратной связи: все ли правильно я делаю? Отклики были положительные, меня одобряли, мне это нравилось. 

Ребенок, конечно, всю эту картонность чувствовал и раз по 20 за день спрашивал: ты меня любишь? Я прилежно, как в интернете велели, ему отвечала: конечно, люблю, дорогой, как ты можешь сомневаться? Раннее развитие и все такое подразумевалось, “разговоры по душам” перед сном — тоже. Только иногда я мимолетно удивлялась: вроде все хорошо, а почему ж я в этом ”хорошо“ ничего не чувствую? Включалась реально, только когда он болел. Вот тогда по-настоящему волновалась, лечила. Понимаете уже, что у нас сейчас? Сыну 21 год, формально учится в институте, но в реальности в основном лежит дома и страдает. Три хронических заболевания, армия не грозит. Обвиняет меня во всем, я огрызаюсь. Потом просит прощения, рассказывает, как ему плохо, я прощаю и выслушиваю. В другом вашем материале прочитала по какому-то поводу — “территория нелюбви”. Так вот — это она с самого начала, теперь я вижу отчетливо. На панацею, разумеется, не надеюсь, слишком в нашем случае поздно, но все же жду с интересом окончания вашего очередного мини-цикла. Что вы им посоветовали?...» 

***

Вот такое письмо. И взгляд с неожиданной для меня стороны, который высветил то, о чем я, пожалуй что, и не задумывалась, изначально готовясь писать не только две истории семей, но и окончание-рассуждение по их поводу. Теперь, благодаря Надежде, мое понимание причин и следствий происходящего однозначно расширилось.

Давайте посмотрим на само явление. Оно сформировалось на наших глазах буквально за последние 10–15 лет. На какой же почве это произошло:

1. Приблизительно лет 20–25 назад родителям среднего класса нашей страны впервые от имени общества официально сообщили, что дети — это не просто «цветы жизни», которых надо кормить, одевать, учить всяким полезным навыкам и отдавать в школу и детский сад, а личности, к которым надо прислушиваться и приглядываться.
2. Приблизительно в это же время стали очень существенно расширяться возможности того же среднего класса в плане «около детского» потребления не только товаров, но и услуг: всякие обучалки, развивалки, развлекалки и прочее.
3. В это же время в общественном измерении окончательно отмерли любые «высшие смыслы» предыдущих исторических периодов типа «построения светлого будущего» или «общественного служения» или «служения Господу». 
4. Дети на этом этапе показались вполне адекватной смысловой заменой, но их мало было просто кормить, поить и как-то, походя, воспитывать. Чтобы они стали полноценным смыслом, в них надо было «вкладываться» изо всех сил — материальных, психических и (у кого были) духовных. В результате в общественном пространстве довольно быстро появились неизвестные прежде термины «родительское выгорание», «мама на нуле» и прочее. Родители стали уставать и даже изнемогать от воспитания и развлечения своих детей, которые внезапно оказались личностями.
5. Мои коллеги, разумеется, не могли остаться в стороне от этого внезапно разразившегося детско-родительского «пира духа». Психологи стали помогать родителям «справляться с нагрузкой» и «предупреждать выгорание», одновременно во всю свою мощь объясняя, как тонко устроена психика ребенка и как легко нанести ему психологическую травму. Все писали и читали книги и публиковали в интернете тысячи статей.
6. В этом ширящемся «психологическом» поле родители пересмотрели свое собственное детство и взросление и поняли, как много им «недодали» их собственные родители и как много травм им было нанесено. Разразившись стенаниями — беззвучными; выплеснутыми собственным, ошеломленным услышанным, престарелым матерям, или озвученными в кабинете у множащихся психотерапевтов, — они поклялись себе: у меня с моими крошками все будет иначе! Я буду с ними разговаривать! Я буду стараться их понять! Я буду учитывать их чувства!
7. В этом, совершенно неплохом по сути, плане, однако, часто отсутствовали важные пункты: я научу их слушать других. Я научу их понимать других людей. Я научу их учитывать чужие чувства.
8. Крошки этого поколения рано — несравнимо раньше поколений предыдущих — научились внятно говорить о себе, о своих чувствах и потребностях. Их просто научили согласно родительскому плану, и в этом, безусловно, были свои плюсы.
9. Подросшие крошки были далеко не всегда готовы слушать о чувствах и потребностях других людей (особенно родителей), но не без оснований решили, что выслушивать их самих — непременная родительская, и даже иногда всеобщая, обязанность.
10. В норме любой «рассказ о себе» у подростков перекочевывает от родителей в группу сверстников. Или — если группы не случилось — подросток замыкается в себе и с нетерпением ждет окончания метаморфоза и наступления полноценной взрослости. Но у этого поколения так происходило и происходит не всегда: они с трудом взрослеют и одновременно с этим просто уверены, что их ДОЛЖЕН кто-то выслушать! Причем без адекватных эмоциональных затрат с их собственной стороны. Но сверстники-то выслушивают только «на обмен». Вывод очевиден…

Вот приблизительно так, на мой взгляд, все и устроено. Профилактика явления из вышеизложенного вроде бы ясна. Но что же делать, если все уже произошло?

***

Родитель в паре «родитель — подросток» все еще остается ведущим. Поэтому именно им — родителям — и следует что-то предпринимать, если сложившаяся ситуация их не устраивает.

С женщиной из первой истории мы совместно выработали план:

1. Она сообщает дочери, что текущее положение вещей ее не устраивает и она решила своей волей его изменить.
2. Далее она тщательно продумывает свои границы и уровень комфорта и информирует дочь о том, какой и когда ежедневный промежуток для «разговоров по душам» она готова ей выделить.
3. В указанный промежуток она всегда к услугам своей дочери. Если девочке в этот момент недосуг или просто ничего от матери не надо, это нормально и никак не обсуждается.

О реализации плана. Дочери было выделено 40 минут непоздним вечером. Сын тут же запросил себе тоже 40 минут и получил их. Правда, пока не знает, как их использовать, и обычно показывает матери смешное видео или предлагает посмотреть, как он играет в какую-нибудь компьютерную игру. Девочка приблизительно недели две демонстративно указанные промежутки игнорировала, демонстративно же страдала и даже поцарапала себе руку гвоздем, продемонстрировав это брату. Как она и рассчитывала, он обалдел от самой возможности контакта с сестрой и немедленно побежал доложиться матери. Мать ежедневно в указанное время оповещала дочь о своей готовности поговорить и сидела на кухне в ожидании — читала книгу. Через две недели девочка пришла ругаться и обвинять мать в «нелюбви». Мать ругаться отказалась, но согласилась выслушать все претензии в пределах отведенного времени. Еще недели через три все приблизительно наладилось ко взаимному удовольствию. Девочка стала приходить, когда надо, и уже практически не жаловалась — в основном рассказывала о школьных делах и информировала о своих материальных потребностях.

Героине второй истории я предложила другую тактику, потому что у мальчика практически не было социальной жизни и мать была фактически единственным его близким окружением. Матери было назначено «самопроявиться» — в надежде, что сын откалибрует об нее экспрессию своих чувств. Чтобы ему легче было калиброваться, мы с ней сразу договорились ввести стандартный обескураживающий «запев»:

— А теперь, сынок, послушай-ка ты меня…

Для начала матери было вменено жаловаться на жизнь по всем возможным поводам: смерть любимого супруга, «предательство» биологического отца «нашего мальчика», дочери далеко, проблемы на работе, со здоровьем уже полный швах…

«Наш мальчик» дико испугался практически сразу. Ведь мать — единственная устойчивая фигура, все ему обеспечивает. Как же так? Сначала он пытался матери возражать: да ладно, не все так у тебя и плохо. 

На это я рекомендовала сказать: может, все будет и не так плохо, если ты обо мне позаботишься — кофе в постель, на стол накрыть, цветы полить. Мальчик сразу понял, что так можно уменьшить раздражающие его сигналы, и стал все делать. Но сам продолжал ныть и страдать. Сообразительная мать начала говорить, что жизнь ее стала немного краше благодаря усилиям сына, но ей все равно нестерпимо больно слышать, как он страдает, — и поэтому все, получается, напрасно, все впустую и голова раскалывается… Парень опять же все понял и уменьшил давление. Мать в ответ увеличила положительное подкрепление: «Ой какой у меня сегодня хороший вечер, ни одной жалобы! Может, в кино сходим?»

Когда условный рефлекс закрепился, и они постепенно перестали друг другу жаловаться, «наш мальчик» понял, что его жизнь выглядит какой-то пустоватой, записался на курсы по созданию сайтов и упросил мать завести попугая, которого он, оказывается, «давно хотел». Теперь учит птицу разговаривать, а мать приглядывается к этому с некоторой тревогой, потому что «а о чем, собственно, они с ним будут говорить?»