Зависть к собственному мужу

— Так бы оно и пускай, мало ли какая гадость у кого в башке вертится, но ведь оно уже и на сыновей перекидывается. А это ведь вот ни разу не хорошо. Они замечают. Младший меня недавно спросил: «Мама, а ты нас вообще любишь?» Я сказала: «Да, конечно!» — а сама потом задумалась: «А вправду — люблю? Или нет?» Ну то есть если бы надо было выбирать, кому жить, я бы, конечно, не задумываясь за каждого из них свою жизнь отдала. Пусть они живут. Но это ведь не любовь, а инстинкт скорее, как у курицы или волчицы.

— Волчица не защищает своих щенков, если охотник забирает их из логова, — сказала я. — Сидит в кустах, наблюдает, но ничего не делает. Это странно, непонятно для нас, но это так. А вот курица действительно птенцов всегда защищает.

Женщина посмотрела на меня с удивлением. Я явно сбила её с какой-то мысли. Выглядела она моложавой, коренастой, энергичной и смышлёной. Черты плосковатого лица некрупные и правильные. Наверное, есть примесь финно-угорской крови, подумала я и спросила:

— А «оно» — это что такое?

— Оно — это зависть, — сразу ответила она.

— Зависть к кому или к чему? — спросила я и сразу подумала про социальные сети. На мой взгляд, это основной их вред (есть, разумеется, и многочисленные пользы): люди листают, смотрят, поневоле сравнивают и понимают, что их собственная жизнь откровенно «недотягивает» — ни в плане «картинки», ни в плане смыслового содержания. Вон у неблизкой знакомой (и вроде никакая не селебрити, а такая же, как я) чуть не каждую неделю — фотосессия на фоне и поход на выставку или в авторский театр на что-то такое оригинальное — а у меня что? Остается только бессильно завидовать.

— К мужу, — ответила моя посетительница и смущённо ковырнула носком туфли ковер. — Я мужу завидую.

Так. Женщина завидует своему мужу. Тут в моей голове быстренько сменились эпохи и вместо разрешенных и запрещенных соцсетей пронеслись карикатуры из советского сатирического журнала «Крокодил»: уставшая женщина после работы  бегает по магазинам, стирает и стоит у плиты, а потом ещё делает с детьми уроки, а мужчина в это время лежит на диване с газетой у телевизора.

— Расскажите. Вашему старшему сыну 12 лет, значит, женаты вы как минимум тринадцать…

— Шестнадцать. Я не сразу забеременела, мы даже к врачу уже хотели обратиться, но потом оно всё-таки как-то само…

— Когда начали завидовать? После рождения детей, когда ваш мир оказался ограниченным уходом за ними?

— Ещё до женитьбы. Сразу, как он меня к себе домой привёл. Я и влюбилась-то, наверное, скорее не в него, не в мужа, а… а вот в это во всё сразу.

— Что такое «это всё»?

— Тут надо сначала, наверное, про меня саму объяснить, — сказала женщина. — Но я быстро постараюсь. В общем, я сначала жила в нищете. Мать меня родила рано и бог весть от кого — она мне про моего отца всё время разные истории рассказывала, и которая из них правда, я и сейчас не знаю. Образования у мамы никакого не было (я думаю, она даже и школу не закончила, хотя всем говорила, что закончила, но кто-то к ней там за что-то придрался и поэтому аттестат не выдали). Вы только не подумайте чего, мать у меня не пьяница, не лентяйка и не гулящая. Она  почти всё время, когда я не болела, работала: убиралась где-то, посуду мыла или сидела за стойкой. Городок у нас был не маленький, но и не большой, работы для женщины без образования не сказать чтобы много, да и заработок соответствующий. Да ещё и комнату мы снимали, потому что бабушка моя (она, как вы понимаете, тогда ещё совсем молодая женщина была) жила какой-то своей личной жизнью, и дочери с ребенком там, в её квартире, места не было. В общем, ели мы не всегда досыта, да и игрушки у меня были только те, которые люди отдавали или на улице нашла. Когда я в школу пошла, мама туда же уборщицей устроилась — и вот это у меня пошла уже, можно сказать, прекрасная жизнь: в школьной столовой буфетчица тётя Зина меня всегда досыта кормила, училась я легко и хорошо, завела себе подружек, в школе было светло, тепло и чисто, и места где побегать было предостаточно.

А потом, когда я в третьем классе училась, мама вышла замуж. Её муж работал прорабом на стройке, был огромный такой и хмурый мужик, любил борщ и футбол по телевизору. Ещё он любил порядок в квартире. Мама быстро родила мне брата, а потом ещё одного. Их отчим тоже очень любил и много с ними занимался, мог и пелёнки поменять, и искупать, и вообще всё. Потом у мамы начались какие-то проблемы со здоровьем, она не работала и только с братьями занималась, готовила и порядок в квартире наводила. И лечилась, иногда в больницах лежала. А отчим, где-то лет с 12, стал насиловать меня. Не то чтобы часто (часто ему и не нужно было), но регулярно. Я маме, конечно, жаловалась, а она сделала вид, что мне не верит. Но я однажды слышала, как он ей сказал: «Ты что ж, хочешь, чтобы я теперь себе другую бабу нашёл? Бегать к ней куда-то после работы я не стану, чай, не мальчик уже, найду и тогда уж уйду насовсем. Можно, конечно, и так, но пацанов жаль. Ты решай теперь».

Потом я окончила девять классов и уехала учиться в Петербург. Они меня не держали и даже денег присылали каждый месяц, пока я в училище училась: понимали, наверное, что как-то это всё же нехорошо…

Я потом ещё институт закончила вечерний и даже сама какое-то время к психологу ходила. Но ничего не забыла, не проработала и никого не простила — увы, не получилось у меня. А после, в конторе уже, познакомилась с будущим мужем. И узнала про его детство, и увидела его семью…

— Его детство и семья существенно отличались от ваших?

— Можно и так сказать… — усмехнулась женщина. — Он — единственный ребенок в сильно обеспеченной семье. Бабушки, дедушки, книжки, сказки, своя комната, обои с рыбками и птичками, добрые мультфильмы и маленькие автомобильчики с педальками. Музеи, театры, хорошая школа, добрые друзья, «с улыбкой альбомы из детства листая…» и так далее.

Когда они меня увидели, они только спросили его на кухне: «Владик, у тебя это серьёзно?» — он сказал: «Да, вполне!» — и они тут же с готовностью стали меня всем этим… обволакивать — вот, наверное, правильное слово.

— И что же, шестнадцать лет прошло, а вы всё так же и злитесь, что не кому-то, а именно вашему мужу досталось вот такое благополучное детство?

— Не злюсь. Давно уже не злюсь. Завидую бессильно и понимаю, что я нынешняя прорастаю из меня прошлой (это мне тот психолог объяснил) и этого не изменить уже никогда. Мой муж хороший человек, добрый и спокойный, а я — плохой. Я ору, могу поскандалить, и даже, думаю, при каком-нибудь экстренном случае человека убить могу. Он точно не может, он даже залетевшую осу аккуратно в тряпочку заворачивает и на лоджию несёт — выпускать. А сейчас ведь ещё и два наших сына на моих глазах подрастают — в такой же вот розово-миндальной оболочке, ходят в небольшую частную школу, занимаются английским и теннисом…

— Английским и теннисом — это плохо?

— Да нет же! Это хорошо! Что я, дура что ли, не понимаю?! Иногда думаю: может, мне бросить их и уехать куда-нибудь… навсегда. И жить где-нибудь в таком месте, где всё снаружи похоже… ну похоже на всё то, что у меня внутри. Я ведь теперь сильная и образованная и жить там буду вовсе даже неплохо…

— А скучать по мужу и сыновьям не будете?

— Конечно, буду! Как я без них? Потому и не уезжаю…

— А с братьями сводными вы общаетесь?

— Нет. Не могу. Они тут вообще ни при чём — я всё понимаю, но не могу. Они меня поздравляют через соцсети с днём рождения и с Новым годом. А я — их. И всё. Вот так. Ничего тут уже сделать нельзя, да? 

— Да нет, почему же нельзя, можно, — подумав, сказала я.

— Да? А что? — женщина вытянула шею и слегка расширила узковатые глаза. — Пять лет на кушетке у психолога не предлагать, пожалуйста.

— Ни в коем случае, — усмехнулась я. — Начать можно с того, что вместе с поздравлениями вы будете посылать братьям и племянникам (если они есть) небольшие подарки. Плюс перевести обоих сыновей из частной в обычную большую хорошую школу, если они, конечно, потянут интеллектуально.

— Та-а-ак… — Женщина покатала мои предложения по извилинам своего мозга и, к моему удивлению (я не ожидала такого быстрого согласия и готовилась аргументировать), ничего не возразила. — А ещё что?

— Ещё — перестать с такой звериной серьёзностью ко всему, в том числе к своим чувствам, относиться. Да, мы в основе своей остаёмся очень смышлёными и довольно злобными крупными приматами, но вы уже как минимум шестнадцать лет (а на самом деле — больше) не боретесь напрямую за выживание (физическое и психическое) и потому вполне можете позволить себе освоение и разработку высших этажей личности.

— А высшие этажи — это у нас что? — женщина отзеркалила мой тип вопросов.

— Ирония и особенно самоирония, естественно.

— Как это?

— А вот так. Попробуйте взглянуть на свою зависть со смешной стороны. Согласитесь, что всегда есть те, кому лучше, и те, кому хуже. У кого больше и у кого меньше,  чем у вас. Даже вот какое-нибудь большое горе. Например, умер ребенок… представьте…

— Ни фига себе смешное! Ну вы сказали! — возмущённо вскрикнула женщина. — Это же самое страшное, что только может быть!

— Безусловно так. Но ведь знаете — у кого-то умерло два ребенка, такое, к сожалению, случается. И ему ещё хуже, и есть повод позавидовать тому, кто потерял только одного. И даже если у вас вообще все умерли, вы-то живы, а кто-то другой проиграл жизненную гонку ещё на этапе раннего выкидыша или сперматозоида… Представьте себе на мгновение, сколько неудачливых сперматозоидов вас прямо сейчас завистливо ненавидит… 

Женщина неуверенно улыбнулась и покрутила шеей.

— Если вы будете рассматривать все это как серьёзное, то непременно запутаетесь в логике и в конце концов возненавидите всё вообще, — продолжила я. — Если как смешное и дурацкое — спасётесь.

Она надолго задумалась, а потом спросила:

— А так разве можно?

— А кто, собственно, вам, после того, как вы оттуда выбрались и всем этим успешно обволоклись, может запретить?

— Никто, — согласилась женщина и, ещё подумав, подозрительно спросила, глядя искоса, и ямочками на щеках, и блеском глаз уже обозначив готовность к улыбке: — А это, случайно, не обесценивание моих проблем?

Я рассмеялась, и она с явным облегчением присоединилась ко мне.